В ее стройной фигуре поражало необычное сочетание женственности, силы и чего-то хищного. Большие, темные, чуть раскосые глаза светились весельем и бесстрашием. «Черная пантера» — такова была первая ассоциация, пришедшая мне в голову — наиболее точная, хотя и не самая оригинальная. Рядом с такой женщиной становишься особенно ярым противником сегрегации. Когда при знакомстве очаровательное создание пожало мою руку, лишь врожденная выдержка и мужская гордость помогли мне сдержать крик боли: это были стальные тиски в виде изящной женской ручки с тонкими пальчиками. Увидев, как страдальчески скривилась моя физиономия, девушка удовлетворенно ухмыльнулась, а я потом три дня держал кружку с пивом в левой руке, хотя левшой не был.

Мне приходилось слышать о неустрашимых дагомейских амазонках, из которых, по утверждениям историков, в тех краях в далеком прошлом формировалась самая верная и самая боеспособная королевская гвардия, отличавшаяся, что примечательно, особой жестокостью. Враждовавшие с дагомейцами соседние племена, привыкшие согласно своему обычаю, кастрировать пленников, оказывались в тупике, когда в плен к ним попадали такие вот «воины». Честно говоря, я не очень всему этому верил, пока не познакомился с амазонкой в современном, так сказать, исполнении. «Эта в объятиях задушит и не заметит», — думал я, глядя на ее ладную фигуру и красивые руки с серебряными браслетами на узких запястьях.

Я был порядком удивлен, когда Люсьен завалился однажды ко мне домой в сопровождении этой экзотической дамы. Представил он ее, разумеется, как свою жену, но еще больше меня удивило поведение Люсьсна. Многодетного многоженца нельзя было узнать. На этот раз он впервые не упомянул о полигамии, а сообщил лишь, что жену его зовут Дебора. Люсьен посматривал на свою амазонку так, как смотрит преданная собака на грозного и щедрого хозяина, хотя и пытался изо всех сил скрыть это. Она была восхитительна в длинном розовом платье, хорошо облегавшем ее фигуру.

Держалась Дебора раскованно, как настоящая светская дама, весело шутила, в том числе и над Люсьеном. намекая на то, что его финансовые возможности не всегда поспевают за любовными чувствами. В ответ Люсьен лишь добродушно улыбался и, наверное, краснел, чего нельзя было увидеть из-за темного цвета кожи. При всем при том было ясно, что он очень гордится этой своей женой. Другую он вряд ли привел бы в гости к иностранцам. Хорошо, когда есть выбор.

Выяснилось, что Дебора какое-то время училась во Франции, что в ее жилах течет кровь дагомейских королей, что она занимается едва ли не всеми видами спорта, кроме зимних, и особенно любит карате. Также как и моя жена, Дебора немного изъяснялась по-английски, и вскоре между ними завязался несмолкаемый разговор о тряпках. Я не знаю, кто из них хуже владел английским, по со стороны могло показаться, что встретились землячки и что болтают они не просто на одном языке, но и на одном диалекте. Были моменты, когда они говорили одновременно.

Люсьен расслабился и допустил оплошность. Он взял мясо с тарелки рукой, как это принято у них. Мы были с ним в близких приятельских отношениях и часто делали так во время совместных обедов, но сейчас, с точки зрения Деборы, случай был совсем другой. Она сверкнула на него глазами и со змеиной улыбкой произнесла что-то на местном языке. Люсьен на минуту перестал жевать, продолжая держать кусок во рту.

Вечер прошел незаметно. Выйдя проводить гостей, я увидел, что у Люсьена новый автомобиль — белый «Пежо». Правда, чтобы он завелся, его пришлось толкать, и это тоже очень не понравилось Деборе. Она бросала на смущенного Люсьена испепеляющие взоры. Занималась она с ним в ту ночь любовью или карате, я не знаю, но на следующий день Люсьен выглядел грустным и утомленным.

Несколько дней после этого визита он пребывал в задумчивости. Я никогда больше не видел его с Деборой. Ее же, веселую и самоуверенную, я встречал не раз в лагере и в городе, всегда с осторожностью протягивая ей руку для пожатия. Возможно, они разошлись или развелись. Люсьен, конечно, крепкий парень, но эту мог и не потянуть.

Однако, чем хороша пресловутая и столь дорогая сердцу Люсьена полигамия, так это тем, что настоящую африканскую семью одним разводом не разрушишь. И двумя не разрушишь. И наверное, это хорошо.

Огромным достоинством Люсьена, этого закоренелого и неисправимого полигамиста, было то, что за своими женами он не забывал детей и, несмотря на внешнюю суровость, нежно любил их. Видно было, что они растут у него счастливыми. Дети Люсьена любили наши подарки: книжки, авторучки, фломастеры, значки. Правда, больше они радовались конфетам, которые, к сожалению, редко оказывались в наших карманах.

Когда мы заходили к ним во двор и поблизости не оказывалось отца, детвора немедленно окружала нас плотным верещащим кольцом. При появлении Люсьена они столь же стремительно бросались врассыпную. Папа не любит, когда дети попрошайничают и, тем более, когда донимают гостей и клиентов. Хотя против книжек Люсьен ничего не имеет. К учебе в его семье относятся с большим уважением.

Он сам учился и хорошо понимает, что без образования сейчас не прожить. Все дети ходят в школу, и некоторые проявляют неплохие способности. По вечерам, когда темно, дети стоят под уличными фонарями и учат уроки, потому что электричество в Бенине дорогое. Кто-то из них наверняка пойдет учиться в военное училище, а может быть даже поступит в местный университет.

А вот маленький Жюль обожает торговать на рынке. Учеба меньше увлекает его, и он всегда просит, чтобы родная тетка, торгующая на столичном рынке овощами и контрабандной косметикой, брала его с собой. Что ж, пусть ездит. Кому-то нужно и торговать. Хуже, если бы он попрошайничал на том же рынке.

Детей, промышляющих этим занятием, масса. Держа в руках красные металлические баночки из-под томатной пасты, они бродят по центру столицы вблизи дорогих магазинов, посещаемых обеспеченными соотечественниками и иностранцами.

У дома Люсьена располагается большой огород, и кто-то из семьи всегда копается на грядках — выращивают маис, огурцы, помидоры, салат, сорго и прочие культуры для пропитания и на продажу. Работы ведутся круглый год, и один урожай снимают за другим. Зимы там нет, поэтому отдыхать некогда. Люсьен доволен своей семьей и уверенно смотрит в будущее.

— И что, твои дети не балуются  и родителей не расстраивают? — ехидно поинтересовался я однажды.

— Бывает, но редко. У нас с этим строго, — многозначительно ответил Люсьен.

— Что ты имеешь в виду?

Люсьен внимательно взглянул на меня, помолчал, потом коротко ответил:

— Предков боятся.

Если бы я услышал это от российского школьника, то сразу бы понял, что речь идет о вполне живых родителях. Здесь имелось в виду другое. Мне часто приходилось слышать о культе умерших родственников, исповедуемом в этих краях, знаменитом и страшном Буду, поэтому я не стал изумленно таращить на собеседника глаза и тем более ввязываться с ним в спор по этому темному вопросу.

— Мда-а, конечно...

Видимо, Люсьену понравилась столь разумная для белого человека реакция на подобные слова. Бенинцы привыкли, что непосвященные в африканские дела чужестранцы относятся к таким рассказам с большим недоверием.

— А что будет тому, кто не послушается? — полюбопытствовал я.

— Что будет... Заклятие наложат, а больше ничего не будет.

— Ну и что с ним произойдет? -жаждал я подробностей.

— Может и помереть, если не одумается, — ответил Люсьен, сурово взглянув на меня.

Он рассказал мне про своего деда, которого все боялись при жизни и еще больше боятся сейчас, когда он уже лет двадцать как в могиле. Люсьен рос подвижным и свободолюбивым мальчиком и не хотел слушаться сварливого и назойливого деда. И вот однажды вышедший из себя дедушка повел сорванца во двор, указал ему на бегавшего там цыпленка и сказал, что этого цыпленка тоже зовут Люсьен. Потом он прочитал над птенцом заклинание, приговаривая, что маленькая птичка по имени Люсьен будет расти за счет плоти и крови непослушного, несносного мальчишки Люсьена.