Он постоянно следит за звездным небом, словно опытный кормчий. «Луна в Бидаре стоит полная три дня...» Что ему, измученному тяжелейшими дорогами, невероятным зноем, опасностями на каждом шагу, не спится по ночам?

А с какой точностью отмечает он свой путь! «Каждый день встречалось по три города, а в другой и по четыре; от Чаула до Джунира 20 ковов (Афанасий в «кове» считает по десять верст), а от Джунира до Бидара 40 ковов, а от Бидара до Кулунгира 9 ковов...» и так далее.

Простой купец, каким мы его представляли, а знает все пути, все преграды, разбирается в сложных политических событиях.

В дорогу он берет много книг и часто сожалеет об их утрате. «Со мной нет ничего, никакой книги, а книги мы взяли с собой из Руси, но когда меня пограбили, то захватили и их».

Так вот какой странник отправился в путь! Необычайно опытный, проверенный делами, с исключительным для своего времени знанием всех хитросплетений и тонкостей такого невероятно сложного предприятия, образованный, знающий многие восточные языки.

И тут сразу же возникает другая загадка — а по своей ли воле, по своим ли делам отправился в неведомые земли тверитянин Афанасий?

Год  1466-й.  Истекает седьмая тысяча лет от сотворения мира, как считали тогда. «В те же лета некто именем Афонасий Никитин сын Тверитин ходил за море», — скажет летопись.

Афанасий не оставил записи, в какое время года отправился он в путь. Скорее всего, было это в самый разгар весны, когда Волга полностью освобождается от льда, берега одеваются в прозрачную зелень, а птицы возвращаются из далеких чужих краев. Навстречу им — «встречь солнцу» — уходили из Твери на вольные волжские просторы ладьи торговых людей.

В Александровской слободе до наших дней сохранились двери храма XV века, которые отворял сам Афанасий Никитич, чтобы «в святом Спасе златоверхом» молиться о благополучии в пути. Но только ли молиться приходил в храм Афанасий?

«Пошел я от святого Спаса златоверхого, с его милостию, от великого князя Михаила Борисовича и от владыки Геннадия Тверского и от Бориса Захарьича на низ, Волгою», — отметил в своих листках Афанасий.

В другом летописном варианте «Хождения» есть такие слова: «Взял напутствие я нерушимое и отплыл вниз по Волге с товарами». От кого же эти «милости» и «напутствие нерушимое»? И что это за «напутствие»?

Вот что говорят исторические документы. Еще в 1447 году московский князь Василий Васильевич был свергнут и ослеплен своим соперником Димитрием Шемякой. Тверской князь Борис Александрович вмешался в московскую политическую смуту и отправил на помощь ослепленному Василию «сильных своих и крепчайших воевод», одним из которых и был «Борис Захарьич». Тверской князь с воеводами добился быстрой победы над Шемякой. Союз Твери и Москвы был скреплен обручением сына Василия, малолетнего Ивана, будущего Ивана Третьего, с дочерью князя Бориса. Тверской князь торжествовал: на московском престоле его ставленник, слепой Василий, а его семилетний сын «опутан красною девицею пяти лет от роду».

Придворные летописцы уже называли князя Бориса «царем», и, по их словам, он был уже «царским венцом увезяся». Но все свершилось не так, как хотелось бы тверскому князю Борису Александровичу. Последние годы правления Василия Темного и первые годы княжения Ивана Третьего ознаменовались сокрушительным наступлением Москвы на соседей-соперников.

В 1461 году «властную московскую руку» ощутила и Тверь. В этом году умирает тверской князь Борис, и на престоле — его сын Михаил Борисович, который отнюдь не собирается отдавать свое княжество под московскую опеку. И хотя грамоты московский и тверской князья заключили, что будут «жить в дружбе и согласии», и всяк управлять своими землями, и помогать друг другу в борьбе с врагами — с Ордой, Польшей да Литвою, но не верят великие князья грамотам договорным.

А в Твери слухи поползли — опоили смертельным зельем в Москве великую княгиню Марию, родную сестру князя Михаила Борисовича. И будто от полуночи до света являлся круг на небе, и Ростовское озеро «целых две недели страшно выло всякую ночь».

Что же предпримет тверской князь? Следит за всем этим московская «служба государева» во главе с дьяком Василием Мамыревым. Знал дьяк — «или оставит трон князь Михаил, или защитит себя».

Так вот от кого «получает милость» — «охранную грамоту» — Афанасий Никитич — от самого великого князя тверского, который ведет тайную войну за престол с великим князем московским и государем всея Руси Иваном Васильевичем. И от владыки Геннадия, епископа Тверского. И помогает Афанасию в делах его «сильнейший и крепчайший из воевод Борис Захарьич».

Такая милость просто немыслима даже для знатного купца!

И знали люди дьяка Мамырева — не простой купец идет в чужие земли — посланник Твери плывет вниз по Волге.

Свободен пока путь Афанасия, охраняют его предприятие волжские города.

«Пошел на Углич, а с Углича на Кострому, к князю Александру с грамотой великого князя, и отпустил меня свободно. Также свободно пропустили меня и на Плесо в Нижний Новгород... Проехали свободно Казань, Орду, Услан, Сарай...»

Везде свободно, без податей, без пошлин. И естественно, опять возникает самый важный вопрос, самая главная загадка странствия — что же за «напутствие нерушимое» ведет его в трудный и опасный путь? Какая тайна скрывается в «Хождении за три моря»? И сможем ли мы, спустя пять с лишним веков, разгадать ее или, по крайней мере, выдвинуть свою версию? Но до этого еще так далеко, как далек сам путь странника.

Что же происходит дальше с тверским караваном? А дальше — кончилась «милость княжеская», ждут путников бедствия и лишения.

«Поехали мимо Астрахани, а месяц светит. Царь нас увидел, а татары кричали нам: «Не бегите!» Судно наше малое остановилось... они взяли его и тотчас разграбили; а моя вся поклажа была на малом судне. Большим же судном мы дошли до моря и встали в устье Волги... Здесь они судно наше большое отобрали, а нас отпустили ограбленными».

Будут просить помощи русские купцы у каспийских князей, будут бить челом самому ширваншаху, чтобы он пожаловал, чем дойти до Руси.

«И он не дал нам ничего».

Что же решают ограбленные купцы?

«Заплакав, разошлись, кто куда: у кого было что на Руси, тот пошел на Русь; а кто был должен там, тот пошел, куда глаза глядят; другие же остались в Шемахе, а иные пошли работать в Баку».

Вот тут бы, казалось, Афанасий должен был поразмыслить, что ему делать дальше, как будет он размышлять и мысли свои записывать позже, когда вновь встретится с подобными трудностями. Но нет! Для него нет дороги назад. Путь его предопределен: «А я пошел в Дербент, а из Дербента в Баку, а из Баку пошел за море».

За море?! Один? Ограбленный до нитки?! Что делать за морем купцу, которому нечем торговать?!

Не вернувшиеся ли на Русь купцы принесли весть, что один из них, купец Афонасий, тверитин, ушел за море? Не это ли особенно встревожило государеву службу, дьяка Василия Мамырева?

Весной 1468 года пришел Афанасий Никитич в земли Хоросана, в Персию. Великий шелковый путь лежал перед ним. Древнейшая дорога в Индию и Китай. Проходили здесь войска Александра Македонского, мчались конницы «Железного Хромца» — Тамерлана, везли дорогие товары купеческие караваны. Все повидала за тысячелетия эта дорога. О многом говорила странствователям.

Что же отметит Афанасий в своих листках? «Из Рея пошел в Кашану и тут был месяц. А из Кашана к Найину, потом к Йезду и тут жил месяц».

Красивы и богаты города Хоросана. Все здесь есть — персидские шали и индийские шелка, дорогое оружие, украшенное каменьями, и золото, и серебро. Со всего света съезжаются купцы продавать и покупать. А купец Афанасий?

«А из Йезда пошел к Сирджану, а из Сирд-жана к Таруму, где финиками кормят домашний скот...»