— Guten Morgen, Sophe [4], — с улыбкой сказала Виктория, поздравляя себя, что еще помнит простые немецкие слова, но девочка просто молча смотрела, не отвечая и не здороваясь сама.

Поскольку это было первое появление подопечной, Виктория решила дать ей несколько минут привыкнуть к себе и начала убирать постель. Вчерашний вечер разочаровал в том смысле, что она не видела ни барона, ни его дочь сразу после приезда. И когда решилась спуститься на кухню, разобрав чемодан, выяснилось, что от нее ожидают ужина за кухонным столом с Густавом, мужем Марии. Все это было частью странной, фантастической атмосферы замка, но этим утром она отказалась унывать. В конце концов, еда, хотя и простая, превосходна, и Виктория чуть больше, чем служанка, после всего сказанного и сделанного.

Но все же замок явно не роскошный загородный дом, и, кроме Густава и Марии, здесь больше нет слуг. Викторию после возвращения наверх одолевали вопросы, и она пришла к заключению: барон либо эксцентричен, либо на самом деле беден так, как говорил. Если бы у нее вообще был здравый смысл, она бы заподозрила, что дело нечисто. Три гувернантки за столько месяцев, сказала крестная. И эта бедняжка, баронесса Тереза, вряд ли она жила бы с протянутой рукой, имея в родственниках богатых землевладельцев. Виктория улыбнулась про себя, разглаживая покрывало на своей кровати. Тетя Лори не догадывается, во что втравила крестницу. Подозревай она финансовые обстоятельства барона, сразу отказалась бы от своей идеи. И все-таки Виктория нашла перспективу такой работы вызовом для себя. Она взглянула на маленькую постную физиономию Софи. «Да, — прозорливо подумала Виктория, — мне досталась отнюдь не синекура».

Когда кровать была застелена, девушка выпрямилась и обратила наконец внимание на девочку. Та была маленькой для своего возраста, волосы, заплетенные в две косички, на несколько оттенков темнее, чем у ее отца. На ней было темное шерстяное платье и кардиган, теплые колготки согревали ее тонкие ноги. Она не была непривлекательна, но простая одежда придавала ей внешность Золушки. Виктория погрела дыханием холодные ладони и бодро сказала:

— Здесь холодно! Давай спустимся? — Она знала, что девочка ее понимает. До болезни Софи училась в пансионе, где английский был вторым языком.

Софи продолжала неподвижно смотреть на нее, не двигаясь к двери. Когда Виктория стала терять терпение, девочка вполне разборчиво произнесла:

— Вы собираетесь остаться?

Виктория опешила.

— Разумеется, — не задумываясь, ответила она. — А что, не стоит?

Софи пожала тонкими плечиками.

— А я сказала, что не стоит? — нахально спросила она.

Виктория поджала губы:

— Ты не хочешь, чтобы я осталась?

У Софи блеснули глаза.

— Вы все равно уйдете, — удрученно ответила она. — Как и другие. Нервы не выдержат!

Виктория почувствовала укол раздражения.

— Нервы меня не беспокоят, — невозмутимо заверила она. — А теперь, может, закончим этот бесполезный разговор и спустимся вниз?

Софи провела языком по верхней губе:

— Как хотите. — Но не двинулась с места.

Вместо этого она подошла к трюмо и взяла флакон с духами Виктории. Не спрашивая разрешения, она отвернула пробку и подозрительно принюхалась. Затем намеренно неуклюжим движением, как после сообразила Виктория, попыталась завернуть пробку и выпустила флакон из рук. Он не разбился, потому что был пластиковый, но духи разлились по полированному полу.

С восклицанием Виктория кинулась через комнату и дрожащими пальцами подхватила флакон, пока все содержимое не исчезло, и сердито взглянула на Софи. Это были ее любимые духи, а найти здесь замену маловероятно.

Софи поднесла руку ко рту.

— Ой, извините, — воскликнула она, прежде чем Виктория вымолвила слово. — Я нечаянно.

Виктория открыла рот, чтобы возразить, и тут же закрыла его. Конечно, Софи этого хочет. Она надеялась, что Виктория потеряет самообладание и рассердится. Это доказало бы, что она вспыльчива и легко выходит из себя. И возможно, она хотела выяснить, до какой степени ее можно разозлить.

Невероятным усилием воли Виктория сдержала негодование, завернула пробку флакона и поставила его на место. Затем она повернулась к девочке.

— Верно, — спокойно сказала она, более спокойно, чем чувствовала. — Произошел несчастный случай. Тебе нравятся духи, Софи?

Софи сморщилась.

— Нет, — с чувством сказала она. — Я их ненавижу!

Виктория наклонила голову:

— Понятно. А теперь пойдем?

Софи с непокорным видом зашагала к выходу. У самой двери она обернулась.

— Вы не останетесь, — решительно сказала она. — Вам станет слишком страшно!

Виктория шагнула вперед:

— Что ты имеешь в виду, Софи?

Софи пожала плечами.

— Увидите, — отозвалась она и выбежала вон.

После ухода девочки Виктория обнаружила, что ее бьет дрожь. Конечно, она никогда не встречалась с такими странными детьми, и, хотя ее гнев по поводу духов не прошел, она стала размышлять о причинах сознательной враждебности Софи. Виктория вздохнула, причесала густые длинные волосы, закрепила их гребнями и покинула комнату.

Под винтовой лестницей она учуяла запах печеного хлеба, и, когда открылись двери кухни, ее обдало волной жара.

Кухня была огромна, в ней доминировал длинный скобленый стол с деревянными табуретами вокруг. С балок свисали связки лука, полки украшали сверкающие сковороды, а на широком камине постоянно кипел большой котел. Мария вынимала поднос с рогаликами из духовки рядом с камином и, когда Виктория вошла в комнату, улыбнулась.

— Guten Morgen [5], фройляйн! — сказала она, ставя поднос на стол. — Хорошо спали?

Виктория успокоилась.

— Danke [6], да, — кивнула она. — Здесь намного теплее, чем наверху.

Мария сложила руки на груди.

— У вас в комнате холодно? В камине погас огонь?

— Да, боюсь, что да. Мне самой разжечь?

Мария покачала головой:

— Позже это сделает Густав, фройляйн. — Она отвернулась к другой плите, где шумела кофеварка. — Кофе? Чай?

— Кофе, пожалуйста, — с благодарностью ответила Виктория, подсаживаясь к ревущему огню. — Здесь всегда так холодно?

Мария положила ложку сахара, не спрашивая Викторию, и сделала гримасу.

— В мае придут теплые дни, — сказала она.

— Май! — Виктория поежилась.

Шел только март. До мая казалось очень далеко.

— Вы скоро привыкнете, фройляйн, — заверила Мария, протягивая девушке чашку крепкого черного кофе. — Одевайтесь теплее и увидите, что это бодрит.

Виктория выпила кофе с некоторым удовлетворением. Кофе, по крайней мере, хороший. Она также почувствовала голод, а золотисто-коричневые рогалики выглядели очень аппетитно.

Мария выложила рогалики на проволочный поднос и начала накрывать стол для Виктории. Она вынула несколько белых глиняных тарелок, которые использовались прошлой ночью, а также мисочку желтого масла и банку домашнего варенья. Затем она жестом предложила Виктории сесть за стол, и Виктория сделала это с благодарностью.

— Э… барон? — начала она, намазывая масло на рогалик и добавляя варенье.

Мария нахмурилась.

— Да? — строго сказала она.

Виктория вздохнула;

— Он… он не ест здесь?

Мария фыркнула.

— Герр барон позавтракал два часа назад, фройляйн, — с некоторым превосходством ответила она.

— Ясно. — Виктория вонзила зубы в рогалик и с наслаждением ощутила его вкус. Странно, в Англии такого хлеба просто не бывает.

Мария замешкалась над столом:

— Вы уже видели Софи, фройляйн?

При упоминании детского имени часть хорошего настроения Виктории испарилась.

— Да, видела, — огорченно ответила она. — Она приходила ко мне в спальню.

Мария все еще стояла склонившись.

— Что она сказала?

Виктория нахмурилась.