Впервые это случилось прямо у него в доме. Вообще-то, Джо старался соблюдать правило, гласившее, что нельзя обманывать жену в ее собственной постели или на ковре в ее гостиной, этим следует заниматься в другом месте. Но Джо чувствовал, что она — уже «она», а не «Иза» — обманула его гораздо основательнее. Мишлини был американцем в третьем поколении, и гены не позволяли ему осознать, что в некоторых ситуациях винить бывает некого. Кто-то должен быть виноват. Значит — она.

Обычно Джо делился со своим адвокатом Антонини самыми пикантными деталями побед над женщинами перед решающими моментами игры, чтобы подразнить противника именно в тот момент, когда он нуждается в наибольшей собранности. Но на этот раз решил не делать этого, собираясь после игры, за ленчем, обсудить с Антонини матримониальные проблемы. Воспоминание о прошлой ночи воодушевляло его, он старался убедить себя, что и выглядит моложе и чувствует себя лучше, чем это было в действительности.

Они вытирались после душа, когда Антонини заговорил о деле.

— Ты уверен, Джо? Относительно развода.

— Я решил окончательно. Наш брак кончен. Изидоры никогда нет дома, она все время отсутствует, занимается один Бог знает чем и с кем.

— Двойная игра, Джо? Ты тоже не святой.

— Важно то, что все кончено. Большой жирный нуль.

— Жаль. Я думал, что у вас все хорошо. Я беспокоился, что ты… ну, знаешь, просто переживаешь один из таких моментов… Многие мужчины через это проходят, а потом чертовски сожалеют.

Глаза Мишлини засверкали.

— Что? Ты думаешь, у меня климакс? — Он говорил агрессивным тоном: некоторые мужчины в голом виде испытывают чувство неполноценности и прикрываются враждебностью. — Благодарю, Тони, но с гормонами у меня все в порядке, во всяком случае, я готов разделать тебя на корте в любое время. Просто из моего брака ничего не вышло, и я хочу, чтобы ты помог мне привести все в порядок.

Антонини сделал успокаивающий жест рукой.

— Прекрасно, Джо. Успокойся.

Но Мишлини уже завелся и теперь хотел выговориться.

— У нас никогда не было настоящего брака. Она хотела иметь детей, и выбрала меня в качестве производителя. Взяла напрокат. «Как, дорогая, у тебя сегодня подходящий день цикла, или я могу повернуться на другой бок и перечитать вчерашнюю газету?» Она воспитывала детей и каждый день пыталась доказать всему этому чертову миру, что ни в чем не уступит любому мужчине. Я хотел иметь жену, которая была бы настоящей женщиной, Тони, а не амазонкой в бронежилете, которая ездит по миру с камерой вместо автомата.

Он раздраженно отбросил мокрое полотенце, и оно шмякнулось в большую плетеную корзину.

— Она даже не желает называть себя миссис Джо Мишлини. Что плохого в этом имени, скажи мне?

Адвокат ответил, как истинный профессионал, и опять прокололся.

— А ты подумал о детях?

— О ребенке, Тони. У нас остался один ребенок. Ты, случайно, не забыл, что она убила Бэллу?

Мишлини повернулся к адвокату — голый, руки сжаты в кулаки. Он чувствовал свою вину и должен был на ком-то отыграться. На них уже обращали внимание.

— Спокойно, Джо. Я лишь делаю свою работу. Я должен задать тебе эти вопросы. Ты меня еще за них поблагодаришь.

— Детей нельзя доверять матери, которая таскает их по всему миру, но может исчезнуть на неделю или на месяц. Детям нужна мать, а не няньки, присланные каким-то агентством, которые и по-английски толком не говорят. — Грудь Мишлини судорожно вздымалась, он пытался овладеть собой. — А еще им нужен отец, но Изидора сделала так, что я их едва знал. Я никогда не искуплю вину перед Бэллой. — Он рывком надел на палец кольцо, тон его стал более спокойным и сдержанным, даже холодным.

— Она совершенно безответственная женщина, Тони, и я не прощу ее и через миллион лет.

— Зачем столько эмоций, Джо? Это только осложняет. Процесс влетит тебе в копеечку.

— Ну, это меня как раз не беспокоит. Компания поддерживает меня. Они согласились оплатить все юридические счета. Так что свои деньги тратить не придется. Только не увлекайся, ублюдок. И добейся, чтобы я выиграл дело.

— Аккуратно и чисто не получится. Иза будет бороться, защищать свою профессиональную репутацию и не допустит, чтобы ее обвинили в пренебрежении родительскими обязанностями.

— Но она и есть негодная мать. В этом все дело. И бороться ей будет труднее, чем она полагает.

— Что ты имеешь в виду?

Мишлини повернулся к зеркалу, поправляя свой шелковый галстук. Он полностью овладел собой.

— А то, что она так часто отсутствовала, что предоставила мне разбираться со счетами и бюджетом, вот так. Предоставила мне право выступать от ее имени, если что-нибудь с ней случится. — Он с удовольствием оглядел себя в зеркале и повернулся к адвокату. — Я контролирую ее банковский счет. — Он помолчал. — Печально, но в последнее время у нас были большие расходы. Когда она вернется и обратится в свой банк, то на счете ничего не окажется.

— Ты что, обчистил ее? Да она может с тебя шкуру спустить за это.

— Если захочет вытащить на публику грязное белье — конечно. И если она найдет адвоката, который будет работать на нее из любви к искусству, задарма. Я буду лоялен, и мы придем к компромиссу: Иза получит чистый и тихий развод, ее репутация не пострадает. Я даже возмещу ей средства. Только при одном условии.

— А именно?

— Она убила мою малышку. Я не дам ей сделать то же с моим единственным сыном, Тони, ни за что, даже если придется сражаться в каждом суде этой страны. — Мишлини надел пиджак и расправил плечи, готовый бороться со всем миром. — Я хочу получить право опеки над Бенджи.

Она смотрела на лицо человека, сидящего у нее в ногах, и ничего не понимала. Слишком много обрушилось на ее сознание в этот день, она чувствовала себя опустошенной, сбитой с толку. Вскоре после завтрака она узнала, что Джо хочет не просто развода, но и права на опеку над сыном. Это означало войну, а у нее как раз не хватало боеприпасов.

Иза испытывала физическую боль, чувствуя себя деревом, которое пытаются вырвать из земли. Жизнь представлялась ей нереальной, пустые вежливые разговоры вокруг ее постели, словно смех случайных посетителей в коктейль-баре. Стены палаты сдвигались, мир сужался, ей не хватало воздуха. Пока она здесь бездействует, они плетут заговор, чтобы отобрать у нее Бенджи. Ей надо выбраться отсюда.

Когда Иза объявила о своем намерении выписаться, никто особенно не возражал. Состояние ее явно улучшалось, и, если она не будет переутомляться, смена обстановки пойдет на пользу и ей, и ребенку. Врачи предложили — по сути, настояли: она проведет десять дней в неврологическом отделении, и, если все будет хорошо, ее выпишут. Через три месяца потребуется повторное обследование, еще одно — через полгода, и только тогда можно будет с уверенностью сказать, здорова ли она. Небольшое медицинское чудо, которым врачи могут гордиться.

Только теперь, всерьез задумавшись о дальнейшей жизни, Изидора начала понимать, какие сложности ее ждут. Женщина, в чужой стране, без денег, без друзей, с маленьким ребенком на руках, даже без документов. Все это казалось несущественным — до сегодняшнего дня. С чего начать, как все восстановить?

Она продиралась сквозь чащу своих проблем, и тут как с неба на нее свалился он, готовый поддержать, не дать упасть.

— Привет. Как вы себя чувствуете?

Иза смотрела на незнакомца в некотором замешательстве.

— Я вас знаю, но… Протянутая рука.

— Пол Деверье. Помните? Несколько месяцев назад вы брали у меня интервью.

— Конечно… — Эти водянистые голубые глаза, отрывистые фразы. — Извините. Вы как будто явились из моей прошлой жизни. — Руки Изы пришли в движение, воспоминания возвращались. — Вы дали мне эксклюзивное интервью.

— Вы тогда помучили меня. — Выражение лица Деверье говорило о том, что он ничего не имел против этого.

— Если я не ошибаюсь, — начала Иза неуверенно, но мягко, — вы изображали умудренного жизнью политика и ждали, что я сыграю роль маленькой девочки. Считали меня легкой добычей.