— Мама дорогая! — воскликнул Уэйд, стирая рукавом воду с лица. — Ну и погодка.

Стефани вытащила пару кухонных полотенец из ящика, одно бросила ему, а вторым принялась вытирать Малыша.

— Не подлизывайся, — проворчала она, когда пес с благодарностью лизнул ее в лицо. — Если бы не ты со своим глупым лаем, мы бы не вымокли насквозь.

Уэйд присел на корточки рядом с ней и забрал полотенце.

— Давай я. Это я виноват, а не Малыш.

Стефани встала и направилась к прачечной, где оставила корзину с чистым бельем. Она стащила с себя мокрую рубашку, вытерлась насухо и переоделась в майку и шорты. Взяв одну из отцовских футболок, вернулась на кухню и протянула футболку Уэйду.

— Может, не твой размер, но, по крайней мере, сухая.

— Спасибо. — С признательной улыбкой он взял футболку и начал расстегивать свою рубашку.

Стефани не собиралась смотреть, но обнаружила, что не может отвести взгляд, когда с каждой расстегнутой пуговицей его грудь все больше обнажалась. Еще с тех давних времен она знала, что он часто работает без рубашки. В результате кожа у него на груди такая же загорелая, как лицо и руки, а маленькие волоски, спускающиеся к пупку, выгорели добела.

К тому времени, когда он добрался до ремня джинсов и начал вытаскивать края рубашки, во рту у нее пересохло. Смущенная своей реакцией на такое вполне невинное действо, она поспешно отвернулась. В это время выключился свет.

— О боже, — пробормотала Стефани. — Еще и электричество вырубили.

— На полке справа от раковины лежит свеча.

Она нахмурилась:

— Я знаю, где лежат свечи.

— Извини.

Стефани зажгла свечу, подняла ее и подозрительно поглядела на Уэйда.

— А тебе-то откуда известно, где что лежит?

Он натянул футболку и посмотрел на девушку.

— Может, ты и выбросила меня из своей жизни, но твои родители предпочли этого не делать.

— Ты хочешь сказать, что ты… они…

— Да, именно это я и хочу сказать. — Уэйд поднял с пола полотенце, которым вытирал Малыша. — Твоя мать, правда, не сразу простила меня, но думаю, в конце концов она поняла, что я поступил, так, как должен был поступить благородный человек, попавший в такую ситуацию, как я.

Стефани осторожно поставила подсвечник на стол, боясь уронить его. Внезапно ей стало нехорошо.

— Но они не сказали мне ни слова. Ни разу даже не упомянули твоего имени.

Уэйд бросил мокрое полотенце в раковину.

— Просто они знали, что это расстроит тебя.

Она спрятала лицо в ладони.

— Не могу поверить. Как они могли так поступить со мной?

— Ну, перестань, Стеф, — мягко пожурил он ее. — Они не сделали ничего плохого. Ты же знаешь, что твои родители любили тебя. Они бы никогда не сделали ничего, что причинило бы тебе боль.

— Но они простили тебя! — крикнула Стефани. — Зная, как ты поступил со мной, они все равно простили тебя!

— Одно с другим не связано, — возразил Уэйд. — Они простили меня за то, что я сделал, но не за боль, которую я тебе причинил. Не думаю, что они смогли бы это когда-то простить.

Она вскинула руки.

— А что еще было прощать?

— То, что я вынужден был жениться на женщине, которая забеременела от меня.

Потрясенная, Стефани могла только молча смотреть, не в силах поверить, что ей сейчас так же больно слышать об этом, как и тогда, много лет назад.

Она хотела закрыть уши, но Уэйд не позволил ей, схватив за руки и заставляя выслушать его.

— Я никогда не любил Анжелу. Не могу сказать, что горжусь этим, но это правда. Я любил тебя, Стеф, всем сердцем и душой. Твои родители знали это и понимали, чего мне стоило потерять тебя. — Уэйд еще крепче стиснул ее руки и медленно покачал головой. — Но не вини мать с отцом за их доброту ко мне. Без них я не знаю, как бы пережил все это. — Тяжело вздохнув, он отвернулся. — Наверное, мне пора идти, чтобы ты могла лечь спать. — Уэйд наклонился, чтобы потрепать Малыша по голове. — Думаю, тебе лучше взять с собой в спальню пару свечей. Электричества может не быть до утра.

Стефани смотрела, как он идет через кухню, и горло ее так сдавило, что она едва могла дышать.

Я любил тебя, Стеф, всем сердцем и душой.

Уэйд уже дошел до двери, прежде чем она обрела голос:

— Я тоже любила тебя. — Слезы выступили у нее на глазах. — А ты разбил мне сердце.

Уэйд стоял, парализованный не только безысходным отчаянием, отражающимся на лице Стефани, но и тем, что она только что сказала. Эту женщину он любил — все еще любит, если уж начистоту, — и, по ее собственному признанию, он разбил ей сердце. Уэйд знал это, по крайней мере догадывался, что так и есть, но слышать, как она произносит эти слова, и видеть, что спустя столько лет она все еще страдает от его измены, было просто убийственно.

Тогда Уэйд не мог утешить ее, да и как бы ему это удалось, если она даже на порог бы его не пустила.

Но теперь может.

Двумя широкими шагами он пересек комнату и обхватил лицо девушки ладонями.

— Я так сожалею, Стеф. — Подушечками больших пальцев он стер слезинки под ее глазами. — Я никогда не хотел причинить тебе боль. Клянусь, если бы был другой выход… — Осознав, каким жалким звучит его извинение, Уэйд крепче сжал лицо Стефани, отчаянно пытаясь заставить ее поверить ему. — Ты не заслужила того, что я сделал с тобой. Это мой грех. Ты не принимала в нем участия, и все же тебе пришлось заплатить дорогую цену. — Он тяжело сглотнул. — Но и я тоже заплатил, Стеф. И, если хочешь правду, до сих пор плачу.

Он увидел вспышку удивления и надежды в ее глазах.

Не в состоянии сделать что-либо еще, Уэйд опустил голову и коснулся губами ее рта. Это не был страстный поцелуй, лишь простое соприкосновение губ. Но для Уэйда это было как возвращение домой после долгой отлучки. Он отстранился лишь настолько, чтобы сделать судорожный вдох, затем обнял Стефани и снова прижался ртом к ее губам. Он почувствовал пробежавший по ней трепет, проглотил тихий вздох, который сорвался с ее губ. Со стоном Уэйд крепче прижал девушку к себе и захватил ее губы своими.

Ее вкус стремительно хлынул по нему, как вздувшаяся река, затопляя его воспоминаниями, которые он отчаянно пытался побороть все эти годы. Ощущение прекрасного обнаженного тела в его руках, стремительное, ненасытное скольжение маленьких ладоней. Довольное кошачье мурлыканье Стефани, вибрирующее у него на груди, влажное тепло ее смеха, щекочущего подбородок.

Жаждущий большего, Уэйд, не прерывая поцелуя, подвел Стефани к стене и прижался к ней, пригвоздив своим телом. Наполнив свои ладони ее влажными от дождя волосами, он углублял поцелуй до тех пор, пока дыхание не обожгло легкие, а в жилах вскипел огонь, и каждая клеточка в теле запульсировала от потребности овладеть ею, снова сделать своей.

— Я хочу тебя, Стеф, — прошептал Уэйд и осыпал поцелуями ее лицо, веки, щеки. — Хочу заняться с тобой любовью. — Он просунул колено между ног Стефани и спрятал лицо в изгибе ее шеи, чтобы заглушить стон, когда тепло девушки обожгло ему бедро.

Уэйд знал, что ее желание не уступает его собственному, однако ощутил неуверенность в дрожании рук у него на груди и испугался, что слишком торопит события.

Сделав длинный, прерывистый вздох, чтобы успокоиться, он поднял руку и накрыл грудь Стефани. Под своей ладонью он почувствовал биение ее сердца.

— Помнишь, как хорошо нам было вместе? — Сомкнув пальцы вокруг мягкой плоти, Уэйд нежно помассировал ее. — Я всегда любил твою грудь. — Он приподнял ту, которую держал, и согрел своим дыханием. Замычав от удовольствия, когда сосок заострился под тонкой тканью, он лизнул языком припухшую вершинку.

Стефани инстинктивно выгнулась, полнее подставляя ему грудь. Уэйд легонько прикусил, но ткань мешала ему как следует прикоснуться, попробовать ее.

— Я хочу тебя обнаженной, — сказал он, затем взглянул на нее, ожидая разрешения.

Сглотнув, она кивнула и снова с тихим стоном прислонилась головой к стене, когда он спустил ее футболку, обнажая грудь. Свеча позади него отбрасывала мерцающий свет на пылающую плоть: заострившийся бутон, коричневатый ореол, окружающий его, бледную кожу, залитую румянцем желания. Зачарованный этим зрелищем, Уэйд сомкнул губы вокруг соска и втянул его в рот.