– И еще начальнику Главсевморпути…

– Ах, вон оно что! – сказала мама каким-то новым, напряженным голосом, и Алеша по легкому шуршанию платья понял, что она поправляет заколки в тугом узле волос на затылке: так она делала всегда, когда сильно волновалась. – Ты, значит, уже и заявление подал? И со мной не посоветовался?

За дверью застучали каблуки.

Алеша мгновенно юркнул в столовую. Едва он успел уткнуться в первую попавшуюся книгу – это оказалась «Вкусная пища», – как в комнату вошла мама и, ничего не замечая вокруг, прошла в другую комнату. Глаза ее смотрели в одну точку, подбородок был чуть приподнят.

Отец ходил по кабинету, и даже мягкий ковер не мог заглушить его шагов. На скрип двери он не обернулся, но, когда услышал голос сына, удивленно посмотрел на него.

– Морскую ванну принял? – спросил он.

– Ага! – Алеша улыбнулся: отцу можно сказать всю правду, он поймет, сам небось не раз вымокал в экспедициях под ливнями.

Отец щурился от яркого света, и его виски с проседью сверкали, как соль. По его лицу, сухощавому и спокойному, с решительными складками у рта, нельзя было и представить, что минуту назад он поссорился с матерью.

– Ты что это кашляешь? – вдруг подозрительно спросил он.

– Я не кашляю, – сказал Алеша и, посопев носом, еще раз кашлянул.

– А ну поди сюда! – Отец приложил к его лбу большую ладонь и покачал головой. – Ты весь дрожишь… Тебя знобит?

– Я… я… не дрожу, – ответил Алеша, зубами выбивая дробь и мелко вздрагивая всем телом.

– А ну переодевайся, и скорей! – сердито сказал отец.

Алеша очень хотел расспросить отца об Антарктиде, куда мама не пускала его и куда он так рвался чуть не с Алешиного возраста, и еще хотел сказать отцу, что хоть мама и очень хорошая и красивая, но чтоб в этом вопросе он ни в коем случае не слушался ее.

Но Алеша почему-то решил, что сегодня лучше об этом помолчать.

А утром он проснулся с жаром. Мама силой втолкнула под мышку градусник, холодный, как собачий нос, и Надька неусыпно сторожила все десять минут, чтоб хитрый Алешка не стряхнул ртуть. И уж конечно, температура оказалась повышенной. Мама не разрешила вставать, и завтракал он в постели. Днем пришел врач, послушал черной трубкой грудь, спину, изрек: «Грипп» – и ушел, а мама немедленно отправила Надьку в аптеку за лекарствами.

Чувствовал себя Алеша не так уж плохо, но покорно разрешил сунуть в рот порошок и влить столовую ложку горькой – пришлось сморщиться – микстуры.

Все это были сущие пустяки, на которые не стоило обращать внимания. С той минуты, когда он случайно подслушал спор родителей, его жизнь круто изменилась. Когда отец ушел на работу и куда-то ушла мама, а Надька возилась на кухне, мальчик слез с кровати, шмыгнул в отцовский кабинет, вытащил из-под шкафа ключик, куда его спрятала зловредная Надька, и стал с лихорадочной поспешностью читать все, что было про Антарктиду. Дизель-электроход скоро должен отплыть, времени оставалось в обрез, а он мало, он так позорно мало знает об этом загадочном материке! Он должен знать о нем все, решительно все…

Из энциклопедии выяснилось, что материк занимает четырнадцать миллионов квадратных километров – ого! Что средняя высота его гор – три тысячи метров – тоже ничего! Что возле Антарктиды плавает уйма китов, есть и тюлени, и моржи, и императорские пингвины, но – вот беда! – нет ни одного белого медведя…

Как только в дверь позвонили – должно быть, вернулась мама, – Алеша метнулся в спальню и юркнул в постель. Так продолжалось три дня, пока ему не разрешили вставать. Теперь он почти все время изучал книги про Антарктиду. В их доме, однако, что-то изменилось – и это было сразу заметно. Когда Алеша сидел за столом, отец почти не разговаривал с матерью, а всякий раз, когда мальчик приходил со двора, родители сразу умолкали – видно, спор еще продолжался.

И вот однажды утром мама ушла в спальню, как обычно, в халате и вышла неузнаваемая – в сером костюме с узкой юбкой и в черных лаковых лодочках. Она сразу стала тонкой и высокой, и Алеша прямо залюбовался ею. От мамы так пахло духами, что в носу у Алеши защекотало. Лицо у нее было очень строгое, чуть припухшее под глазами.

Надев серую шляпку, мама стала копаться в отцовском шкафу, просматривать и откладывать в сторону какие-то бумажки с круглыми и треугольными печатями. А в одной из них, похожей на обложку тетради, были закреплены кусочки пленок, вроде киноленты, только вместо кадров были изображены какие-то волнистые линии.

Гремя стульями и хлопая дверями, мама вернулась на кухню, отдала распоряжение Надьке насчет обеда, посмотрелась в зеркало и ушла из дому. А Алеша тотчас очутился в отцовском кабинете. Он, как это очень любил делать отец, уселся в глубокое квадратное кресло и, глядя на карту полушарий, погрузился в мечты…

Шумит океан, гонит на желтый берег Африки крутые грохочущие волны, свищет ветер, а по океану, сквозь пену и брызги, ломая носом валы, быстро идет могучий дизель-электроход. На мостике рядом с капитаном стоит в меховой одежде отец, рослый, широкий, прямой, с твердыми, бесстрашными глазами. Он смотрит туда, откуда Дует ледяной ветер и гонит белые плавучие айсберги, где во мгле и туманах лежит таинственная Антарктида…

Алеша повернулся к карте и, разглядывая в самом Низу ее белый кружок, изрезанный заливчиками и бухточками, стал гадать, куда пристанет дизель-электроход и где будет зимовка.

За этим делом и застал его отец:

– Ты что ищешь?

Алеша вздрогнул, точно его застали на месте преступления.

– Да вот ищу, куда он пристанет, – наконец сказал он и покраснел.

– Не туда залез. Вот здесь, в районе Земли Королевы Мэри. Видишь? – Палец отца пополз по зубчатому краю белого пятна и остановился у небольшой бухточки. – А чего это тебя вдруг заинтересовало? – спросил отец, вытаскивая из кармана трубку. – И вообще, при чем тут Антарктида?

Алеша покусал губы, моргнул ресницами:

– Там уголь под землей горит и делаются озера.

Отец ударил трубкой по ладони и рассмеялся:

– Да это только предположение, так сказать – гипотеза… А вообще это материчок, я тебе скажу! Да… Ты, я вижу, кое-что уже знаешь…

И отец рассказал ему про шельфовые льды, которые медленно сползают в океан и превращаются в гигантские айсберги, и про снежные бури, и горные хребты Антарктиды…

Отец говорил долго, увлеченно и так подробно, словно перед ним был не девятилетний сын, а студенческая аудитория, но потом вдруг замолчал, чужими глазами посмотрел на Алешу и быстро заходил по кабинету, задел ногой за край ковра, сбил его, но поправлять не стал.

– Ну, папка, ну чего ты…

– Хоть бы ты подрос скорее, что ли… А то и поговорить в трех комнатах не с кем.

Отец тяжело вздохнул.

К вечеру вернулась мама. Глаза ее возбужденно блестели. Губы улыбались. Шляпка лихо сбита набок. Мама быстро сняла в передней шляпку, пальто и, поправив у зеркала волосы, весело влетела в столовую с большой кожаной сумкой.

На стол посыпались кульки с конфетами, вафлями, коробочка с вяземскими пряниками – отец очень любил пить с ними чай. А Алеша получил в подарок бычка, белого, с черными пятнами на лбу. Бычок был особенный: стоило его поставить на наклонную дощечку, как он, переступая по очереди всеми ногами, медленно сходил на стол. Говоря честно, купи ему мама этого бычка года четыре назад, Алеша визжал бы от восторга, а сейчас уже не то… Но не будешь же маму обижать и недовольно кривить губы! Алеша заставил бычка столько раз проделать дорогу по дощечке, что отец отобрал его и, благодушно прихлебывая чай с пряниками, сказал, что бычок устал и ему нужно дать отдых.

Чай они пили весело и шумно.

Мама носилась по комнатам, легкая и быстрая, и уже не хлопала дверями, не гремела стульями. Все в их квартире стало как и раньше, до того неприятного спора, – уютно, мирно, светло.

Мама перестала читать на тахте толстые книги с желтыми страницами, пахнущими пылью и мышами, перестала, как капитан с корабельного мостика, отдавать приказания Надьке и вела себя, как рядовой матрос, и как-то раз даже крутила в мясорубке мясо. Она вылетала во двор за Алешей, и он уже не въезжал в подъезд на подошвах сандалий: он охотно откликался и бежал домой.