Когда зрители в театре рукоплескали словам Теренция, это было, пожалуй, прежде всего выражение общности в человеческом, которая объединяет нас всех просто в силу того, что мы родились людьми, -- общности вплоть до либерального понимания "слишком человеческих" слабостей. Сознание несовершенства и опасностей земного человеческого существования безусловно тоже составная часть "humanum". Однако благодаря вхождению Христа в существо человека, когда принесенные Им на землю божественные силы трансформировались в человеческие и Он дей-ствительнб "как человек" прошел через земную судьбу, "humanum" -- "человеческое" -- обрело более широкий [Стр.75]

смысл. На Пасху Христос восстал из гроба не только как Бог, но и "как человек". Слова "ессе homo" относятся и к Воскресшему и Вознесшемуся на небеса. Происшедшее тогда с одним человеческим существом стало с тех пор потенциальным достоянием всего человечества. В совокупное понятие "humanum", "человеческое", входят не только слабость и бренность, но равно и то, что способно их преодолеть, -- связанное с воскресением и вознесением. Казненный 23 января 1945 года в Плетцензее Теодор Хаубах высказал свое ощущение так: "Чем больше я пытаюсь проникнуть в темную мудрость обоих Заветов, тем больше одолевает меня мысль, что в последние столетия была затемнена весьма важная идея Божественного Благовестия, а именно та, что человек не только падшее, греховное, ничтожное и жалкое существо; он способен, с другой стороны, приобщиться к божественному в той мере, какая уже совершенно непостижима для нашей погрязшей в материализме эпохи" (6 июля 1944 г.).

В постантичную эпоху течение "гуманизма" развивалось за немногими исключениями параллельно христианству и порой до известной степени противостояло ему как чуждое, если вообще не враждебное. Так обстояло в эпоху Возрождения, когда наиболее глубокие умы обратились к античным мистериям, а другие видели главный свой идеал в том, чтобы писать на изысканной латыни в стиле Цицерона. Синтеза того и другого искал Пико делла Мирандола.

Последующая волна гуманизма явилась под знаком немецкого идеализма. Гете приблизился к соединению "humanitas" и христианства: в его грандиозной по замыслу поэме "Тайны" центральный персонаж зовется Гуманус (Humanus), знак увитого розами креста указывает на христианскую эзотерику -- правда, поэма эта осталась незаконченной. "Чистая человечность", "искупающая все человеческие недостатки", не была еще конкретно - сущностно узнана в Христе. После смерти Гете грянул материализм, который сделал "гуманность" своим девизом -- как нечто такое, что желательно было насадить вместо якобы исчерпавшего себя христианства. Весьма типично в этом смысле высказывание великого врача Вирхова: "Основа гуманизма -- естествознание, истинное его выражение -- антропо- [ Стр.76]

логия"13. Глядя на естественнонаучную антропологию, которая и близко не подходит к собственно "антропосу", мы можем понять, почему для современной теологии слово "гуманизм" имеет дурную репутацию и почему прилагают столько стараний, чтобы по возможности разделить христианство и гуманизм и даже противопоставить их друг другу.

Голая антропология в толковании Вирхова не способна овладеть своим предметом, только антропософия, учитывая высшие способности познания, видит истинного "человека". Человеческое существо, каким оно представляется антропософии, в дифференцированности своих оболочек, физически, эфирно и астрально облекающих "я", не есть нечто статически покоящееся, напротив, оно находится в динамическом движении. Истинное духовное ядро человека -- его "я" -- все больше пробуждается к осознанию самого себя и тем все больше вовлекает в работу естество оболочек, чтобы полностью их освоить. Благодаря этой работе начинается постепенное формирование более высокой духовной натуры. Отдаленной конечной целью сей возвышающей метаморфозы является способность воскресения и вознесения -- но только если Христос и "сила (dynamis) воскресения Его" (Фил. 3:10) входят в становление человека и тем самым преодолеваются грозящие истинному человечеству силы зла. Божество, так сказать, приняло на себя риск человеческой свободы. Перед человеком открыто будущее: с одной стороны -- для ужасающей погибели, с другой -- для расширения "humanum" до способности воскресения и вознесения, последнее через соединение со Христом. Этим выводом антропософия привела к совпадению гуманизм и христианство, параллельное существование которых в истории христианства объясняется взаимной предвзятостью. Слово "антропософия" является как бы сжатой программной характеристикой этого нового шага в становлении человеческой способности самоотождествления. Соответственно в Общине христиан алтарное действо получает дотоле небывалое в истории христианской литургии название -- "таинство освящения человека". Как "антропософия" нимало не упраздняет "теософию", так и понятие "таинство освя

_____________________________________________________________

13 Virchow R. Gesammelte Abhandlungen zur wissenschaftlichen Medizin Frankfurt a.M. 1856. Ср.: Gerhard Hiltner. Rudolf Virchow, Stuttgart 1970. [Стр.77]

щения человека" вовсе не противостоит понятию "богослужение". Оно лишь конкретно заявляет, что мы именно таким образом служим Богу - помогая Ему осуществить Его план в отношении человека, а происходит это как раз через соединение со Христом. "По сути своей" христианская мистерия человека уже содержится в Библии, но, что касается сознания, она еще полностью не осуществилась.

Мудрость, сознающая, что "humanum", "человеческое", открыто духу И что эти надежды на будущее осуществляет Христос, приводит и К постижению повторных земных жизней. Христос - дар и одновременно задание для человека. Подобно тому как у Лессинга присутствовала радость учения и становления, которая позволяла ему с надеждой смотреть навстречу будущим земным жизням, точно так же, рождаясь именно из пробуждающегося прозрения тайны человечества и Христа, существует осознанно христианская радость учения и становления, которая ощущает как благодать, что христианин имеет в своем распоряжении не только эту единственную земную жизнь, дабы "черпать из полноты Христа".

Дохристианская эпоха в некоей похожей на сон безотчетности принимала повторные жизни как инстинктивно известный факт. Могло показаться, будто повторение жизней не имеет ни начала, ни конца. Определенные сверхчувственные впечатления, которые люди получали в созерцательных образах, к примеру, от продолжающихся и после смерти вожделений лишенных плоти душ, могли привести к заблуждению, будто человеческая душа проходит также через воплощения в телах животных. Впечатления, которые люди получали от продолжающих сверхчувственную жизнь предков, тоже могли быть превратно истолкованы в смысле собственных прежних воплощений. Вот почему совершенно оправданно, что для человека, которому должно было пробудиться на земле от обветшалых, уже находящихся в упадке божественных грез и осознать себя, были на время закрыты широкие горизонты сверхчувственного и весь свет сосредоточился на земной жизни, каковую надлежало прожить здесь и сейчас. "Сумерки богов" сокрыли как зрелище царства вышних существ, так и перспективу многократных перевоплощений. Только когда человек, став на земле самостоятельным и зрелым, свободно примет Христа, он сможет по

[Стр.78]

степенно прийти к новому, много более осознанному созерцанию вышних миров и повторных земных жизней.

Если Восток имел особый дар заметить в ходе времен циклически повторяющиеся nроцессы, то Ветхий Завет впервые широкомасштабно развил и передал ощущение линейного движения истории. В Библии одна линия развития идет от начала к концу. Только такое чувство истории, которое знает о начале и конце, способно затем вместить в себя также и нечто столь неповторимое, как мистерия Голгофы средоточие всей истории.

Когда взращенное на библейской картине мира христианское человечество достаточно проникнется серьезностью того линейного очерка истории, оно сможет подойти к обретению истины о повторяющихся циклических процессах, не лишаясь при этом линейной ориентации. Тогда возникнет нечто вроде образа спирали, которой присуще движение по кругу и одновременно в целом линейное движение в перед. Гете в конце восьмой книги "Поэзии И правды" говорит, "что мы находимся в состоянии, которое .,. то заставляет нас уходить в свою сущность, то - через равные промежутки времени, - напротив, отрекаться от своей обособленности"*. Такой ритм ухода в свою сущность в земном воплощении и отречения от своей обособленности в посмертном бытии, посвященном духовным мирам, становится в антропософской концепции перевоплощения наглядно зримым. Однако, двигаясь по кругу, целое направляется к своей цели. При этом от круга к кругу все больше небесного может вовлечься в земное и все больше земного, созревшего для небес, вознестись к небесному. То, что при сотворении мира разделилось на полярность "небо-земля", вправе затем, как сказано в Апокалипсисе, снова соединиться в "браке Агнца", в союзе "нового неба" и "новой земли".