_________________________________________________________________________

7 Ср.: Frieling R., Die Verklarung auf dem Berge. Stuttgart 1969.

8 Следует обратить внимание на слова Христа, произнесенные, согласно Луке, вскоре после преображения. Они звучат так, словно в них живет опыт преображения -- знание о приуготовляющейся для него высшей телесности. "Если же тело твое все светло и не имеет ни одной темной части, то будет светло все так, как бы светильник освещал (photizein) тебя сиянием" (Лк. 11:36). [Стр.24]

тидесятнице разовьется до прозрения: "потому что ... невозможно было" иначе.

То, что воскресение при всей его молниеносной внезапности не является "чудом" по ту сторону всякого прозрения, но есть завершение предшествовавшего ему познаваемого процесса, видно и из слов Христа, обращенных к Марфе, ceстpe Лазаря, которая смиренно сослалась на ожидаемое воскресение мертвых на Страшном суде. Сказанное Христом делится на три части. Сначала: "Я есмь воскресение и жизнь" (ffti. 11:25). Тем самым Христос говорит: "Воскресение, о котором ты до сих пор слышала как о чем-то очень далеком,-- оно уже сейчас во Мне". Христос уже сейчас, еще ВО время своей земной жизни, чувствует в своей душе, в своем "Я есмь" потенцию воскресения. То, что Он каждодневно ощущает в своей душе во время своего пребывания ни земле как постоянную соединенность с Богом, гарантирует -Ему воскрешающую силу. Небесное Его сознание и в пору Его соединенности с "sarx" не угасает, оно сохраняется: ОМ может сказать ученикам: "Я живу, и вы будете жить" (Ин. 4:19), ведь это означает: "Высшее сознание пока еще не действует в вас". О духовно непробужденных Он может говорить как о "мертвых", которые должны погребать своих мертвецов. В Его душе воскресение живет уже сейчас.

Все это подводит ко второй части высказывания: "Верующий в меня, если и умрет, оживет". Человек, открывающийся тому, что в "Я есмь" Христа является воскресением и жизнью, тем самым, конечно, еще не отнимается от смертного рока. Он тоже должен однажды умереть, только умрет он. иначе. Он пронесет возникшую в нем высшую жизнь сквозь смерть. И прежде всех -- это сам Христос. Умирающий знает, что Он ныне же будет в раю (Лк. 23:43). Покинув тело, Его душа, светлая, как солнце, и в полном сознании своего "я", пройдет через царство мертвых, где сможет стать заступницей других умерших, чье сознание находится в упадке, почему они и воспринимают мир иной как "ад", -заступницей, которая поможет им встать... Некоторые исследователи полагали, что представление о бытии в "раю" противоречит другому представлению -- о мире теней, подобном аду, где пребывают "находящиеся в темнице духи" x, которым, как гласит Первое послание Петра [Стр.25]

(1 Петр. 3:19; 4:6), умерший Христос проповедовал Евангелие. Никакого противоречия нет, если понимать под "раем" и "адом" не какие-то местности в их внешней данности, а образное выражение для состояния сознания. Именно потому, что Христос пребывает после смерти в "райском" состоянии, Он может излучать сияние своей души и духа тем усопшим, которые, лишившись плоти, находятся в темном "адском" состоянии.

Греческое слово "Гадес" ("ад") соответствует еврейскому "шеол", которое также обозначает мир теней и как "нижний мир". Распространенная ныне критика "трехступенного образа мира" античности как примитивного носит довольно поверхностный характер, поскольку мало учитывает, что для людей ранних эпох сверхчувственное и материальное пронизывали друг друга намного интенсивнее. Внешний пейзаж с его особыми очертаниями и "настроением" мог переживаться как "ландшафт души". В созерцании мрачного "безотрадного" пейзажа внутреннему зрению могло открываться соответствующее состояние души, принадлежащее само по себе к иной плоскости бытия. В этом же роде можно было бы понять и по достоинству оценить якобы крайне суеверное представление, согласно которому некое географическое место рассматривалось как вход в царство мертвых. Образ призрачного нижнего мира -- царства мертвых -глубоко правомерен. Сойдя при рождении из духовного царства света на землю, душа, быть может, жизнь свою на земле провела так, что, подавленная жизненными обстоятельствами, более или менее забыла о своем вышнем происхождении. В смерти, лишаясь телесности, она, так сказать, подвергается принудительной "репатриации", но она во многом успела утратить свою способность воспринимать духовный мир. Сколь бы ярко ни сияло духовное солнце -- тот, у кого нет глаз, все равно ходит во мраке. Иными словами, плохо прожитая и оборванная смертью земная жизнь отбрасывает тень и по ту сторону бытия, вставая заслоном между духовным солнцем и умершим. Инобытие, затененное закончившейся; земной жизнью, и есть ад, мир "духов в темнице", по выражению Первого послания Петра, униженное бытие, где душа после оставления плоти лишилась свободного самоопределения, которым располагала на земле; с другой же сторо- [Стр.26]

ны ей еще не открыто восприятие вышнего мира и деятельность в качестве духа среди духов. Мы еще вернемся к теории "окончательной, полной смерти"; для начала нам достаточно утверждения, что в соответствии с раннехристианскими воззрениями слова "если и умрет, оживет" в высочайшем применимы к самому Христу. Со смертью на кресте Его духовно-душевное начало не угасло, но в высшей Жизненности пребывало в царстве мертвых -- от полудня Страстной пятницы до Пасхального утра. В тиши Страстной субботы замирает Страстная пятница и приуготовляется уже воскресенье Пасхи. И как смерть на Голгофе -- окончательное закономерное следствие нисхождения во плоть -потрясает землю (Мф. 27:51), так и на рассвете Пасхи земля сотрясается вновь (Мф. 28:2). События в царстве лишившихся плоти происходили, когда Иерусалим покоился в глубокой тишине субботы (Лк. 23:56). Землетрясение в Пасхальное утро возвещает, что теперь снова произошло нечто качающееся самой земли.

Вернемся к тем словам, что были сказаны у гроба Лазаря: "Я семь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет". И вот за этим следует третья, заключительная фраза: "И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек" (Ин. 11:26). Это еще выше, чем "жизнь в смерти". В венчающей ее концовке речь Христа возвышается до величайшего щедрого обетования "вовеки невластной отныне смерти". Носитель высшей жизни не только "умрет иначе" -- "умрет во Христе", как это осуществил своей кончиной первый христианский мученик Стефан (Деян. 7:55--60), -- он не только иначе пройдет сквозь смерть, но смерть как таковая однажды упразднится. Как грехопадение имело своим следствием телесную смерть, так же и окончательным следствием преодоления греха является изгнание смерти из тела. "Последний же враг истребится-- смерть" (1 Кор. 18:26). Тогда земное тело, понудившее Павла исторгнуть скорбный вопль: "Кто избавит меня от сего тела смерти?" (Род 7:24), не только будет пронизано духом, как это произошло при преображении Господа, но в полном смысле этого слова "одухотворено".

Земное тело есть орудие, помогающее человеку прийти к Осознанию собственной личности. Грехопадение окра

[Стр.27]

шивает это самосознание эгоизмом, а земное тело обрекает смерти. В том виде, каково оно есть, тело еще не может служить орудием истинного "я". "Мое" тело лишь в .ничтожной степени действительно "мое", оно несет в себе наследственные признаки предков. Только в более или менее ограниченной степени человеческое тело становится истинным выражением собственно личности. Также и Христу пришлось принять тело со всеми наследственными характеристиками, но, поскольку Он жил в нем как великое самоотверженное "Я есмь", Он все больше овладевал им с помощью духа. На Тайной вечере Он имел полное право сказать "Мое" тело, "Моя" кровь. Именно поэтому Он мог целиком распоряжаться истинно Своим и в самоотвержении целиком отдавать его: "Примите". Отдавать можно только из собственного. У Христа "Я" и "Мое" вновь обретают свой истинный облик. Здесь это не выражение эгоистического обладания, но как раз основа самоотверженного приношения. И это тело, которое Христос уже пронизал Собою и одухотворил, теперь, благодаря великой мистерии преображения, свершающейся в Пасхальное утро, окончательно становится "Его" телом: законченным орудием, полностью подходящим для существа Его "Я".