К телефону подошел отец. И у Кристины тут же началась истерика…

— Папа, Алешку украли!

Геннадий Петрович вздрогнул от неожиданности, попытался взять себя в руки и по возможности успокоить Кристину.

— Доченька, ты ошиблась! Он просто где-то загулялся, заигрался. Погода хорошая… Ты искала во дворах, спрашивала соседей?

— Его нигде нет! — истошно вопила Кристина. — Какая еще погода?! Я обегала все улицы, влезла во все щели и канавы, обсмотрела и обнюхала все подворотни! Говорю тебе, его украли! Папа, я не знаю, что мне делать! В милиции я уже была! Написала какое-то заявление… Возраст ребенка, в чем одет… Как будто одежду долго сменить! Там все непрошибаемые, как бронетранспортеры! Сейчас пойду туда опять. Дай трубку маме!

Жена выключила утюг и смотрела на Геннадия Петровича встревоженно. Чувствовала беду.

Женская интуиция — тяжкая ноша на мужских плечах. Ну уж дудки, никаких трубок…

— Я ей сам все расскажу попозже. Так будет лучше. Мы через час приедем. Пока никуда не уходи, дождись нас. В милицию я тоже наведаюсь сам. У тебя есть что-нибудь успокоительное?

Вместо ответа, Кристина нажала на рычаг телефона. В ожидании родителей она бесцельно бродила по пустой квартире, где в последнее время жила вместе с сыном. Вдвоем.

Первыми словами Алешки стали «баба», «мама» и «Гегель». И он прекрасно знал, кого имел в виду. Важно произнося фамилию великого философа, Алешка каждый раз подходил к книжным полкам и тыкал пальцем в сторону четырех черных томиков. Не ошибся ни разу. Это была загадка. Почему именно Гегель запал в душу годовалого ребенка, понять оказалось невозможно.

Егор радовался сыну. Хотя, когда тот начал говорить, совершенно по-детски обижался на малыша, упорно не желающего включать в свой небогатый лексикон слово «папа».

— Что ты как маленький? — смеялась Кристина. — Наверное, это слишком сложное для ребенка слово. Научится произносить попозже.

И тайком вспоминала, что у Машеньки первым словом стало именно это, якобы трудное. А выговаривала она его почему-то шепотом, с забавным придыханием, будто с благоговением.

— Видишь, как она передо мной преклоняется? — шутил Виталий.

Он гордился этим. Тоже как ребенок. Книги в дом, в том числе томики Гегеля, всегда притаскивал Егор. Он любил читать.

— Я не понимаю, — сердилась Кристина, — для чего нужно обязательно покупать? У нас уже вся квартира заставлена собраниями сочинений! Ступить скоро будет некуда! Ведь есть же библиотеки! Бери себе и читай на здоровье!

В те годы библиотечный коллектор еще жил и здравствовал, поэтому Кристина была права. Егор чаще отмалчивался. Правда, иногда бесстрастно заявлял в пространство, мол, интеллигенция теперь — чересчур тонкая прослойка и становится тоньше день ото дня.

Зато когда они уехали в Германию, где русские книги достать оказалось не так легко, домашняя библиотека Одиноковых, которую нелепый Егор упрямо потащил за собой, пришлась как нельзя кстати. У них часто брали почитать книги сослуживцы Егора, многие из живущих на территории военного городка да и вообще желающие. Егор книгами дорожил, но давал их читать на редкость охотно.

— Вернут, — уверенно говорил он.

И самое странное, ему действительно всегда все возвращали.

Жизнь в Германии, где служил Егор, тогда имевший чин полковника, Кристине нравилась не очень.

— Ты польстилась на звание? — недобро спрашивал еще в Москве Виталий. И сам же с удовольствием отвечал на свой вопрос: — Ну конечно! Будь он чином пониже, ты бы ни за что за него не вышла!

Кристина в дискуссии по поводу своего второго замужества старалась не вступать. Денег им хватало, домашний быт наладился быстро, Алешка рос покладистым, доброжелательным и веселым. И очень мало болел.

Но Кристина тосковала. По Москве, по родителям… Писала домой длинные письма, каждое на пяти-шести страницах. Всякие ненужные подробности… И звонила домой при первой же возможности.

А еще скучала по настоящей зиме, которой здесь не было, по мягкой, немного фальшивой ласковости и сомнительной податливости снега, по морозному воздуху, дышать которым никак не надышаться, до того он чист и прозрачен…

— Странно, ты ведь зимой часто простужаешься и болеешь, — удивлялся Егор. — За что тогда ее любить? И вообще зима — плохая опора… Нестойкая. Близкая к таянию.

Кристина и здесь предпочитала обойтись без объяснений — очень трудно, почти невозможно объяснить себя.

— Мне нравится все белое. Белый цвет… — бормотала она, — он спокойный, завораживающий…

Егор пожимал плечами. Белый цвет… Ерунда!

— Когда его много, он ослепляет! От него болят глаза. Например, в горах. Короче, это ты о Москве тоскуешь. Она у тебя тесно связана с зимой, вот и все.

Быстро заметив мучения Кристины, от безделья, как он считал, Егор предложил:

— Короче, иди работать! Сразу перестанешь звонить в Москву семь раз на дню! Алешке найдем няню. Желающих полно!

Кристина задумалась. Работать? А может, и правда? И отправилась на следующий день в медсанчасть.

Начальник встретил ее приветливо и тотчас объявил, что второй стоматолог очень нужен. Один врач, дама уже немолодая, часто прибаливает, поэтому Кристина пригодится здесь очень и очень.

И она стала лечить зубы.

Свою профессию Кристина не любила. Да и распахнутые рты испуганных до отвращения пациентов часто были ей противны до глубины души. Особенно если оттуда несло, как из помойки. Но менять что-либо довольно поздно.

В Москве она почти не работала. Еще в институте выскочила замуж за Виталия, родилась Машенька… Так все шло и ехало, скользило вперед тихо да мирно, пока однажды ранней, едва зажелтевшей осенью Кристина не обнаружила в кармане дорогого красавца мужа записку странного содержания.

«Виташа, — писала неизвестная корреспондентка чересчур красивым почерком, — меня не будет в городе дней десять. Пригляди за квартирой. Цветочки, рыбки, пыль… То да се. И на предмет злоумышленников. Не скучай! Приеду, сразу позвоню. Целую. Л.»

Вот и все… Обычная жизнь… Простая, как клеенка. Именно поэтому она вдруг почудилась Кристине очень страшной своей примитивностью и будничностью, своей необъяснимой быстротой и великолепным умением размениваться и дробиться на мелочи, вроде измен мужа…

— Я чистила твою куртку, — сообщила Кристина вечером мужу. — Кто такая Л.? И почему ты так свободно распоряжаешься ее квартирой? По какому праву?

Он даже не смутился. Наглец…

— На букву «л» в русском языке очень много слов, — заявил Виталий. — Например, любопытство. Кто тебя просил совать нос в карманы моей одежды?! Кроме того, ты задаешь глупые вопросы.

— Уж какие есть! — взвилась Кристина. — Значит, по-твоему, я не должна о тебе ничего знать?! О своем муженьке драгоценном? Который, очевидно, напропалую встречается с бабами?!

Еще мгновение, и она заревет…

— Очевидно… Твое неведение о моих делах — оптимальный вариант! Но, увы, абсолютно несбыточный! Вот теперь начались вариации на тему моего бесчисленного гарема, — ухмыльнулся Виталий. — А насчет драгоценностей будь поосторожнее! У нас в семье основная ценность — это как раз ты, а не я! Хотя украшения на тебе мои.

Такой грубой откровенности Кристина не выдержала и расплакалась. Счастье, что Машенька в тот вечер осталась у бабушки с дедушкой…

— А что, собственно, я такого сказал? — невозмутимо пожал плечами Виталий. — Какие сделал открытия? Тебе давно все прекрасно известно… «Л», «м», «н»… Сии буковки и стоящие за ними дамы — вовсе не причины, а следствие. Результат нашей с тобой «удачной» семейной жизни. Хотя я, в отличие от многих, никогда не верил в ее успех и не строил иллюзий на этот счет. Настоящее — это всего-навсего итог прошедшего и указание на будущее. А в браке, как и в спорте, главное не победа, а участие.

— Ты сравниваешь брак со спортом? — возмутилась Кристина.