Откуда-то из тихих безмолвных дачных просторов появилась Кристина Геннадьевна в длинной пестрой юбке и белой блузке. И удивленно остановилась на пороге. Словно не ждала… Или, наоборот, ждала, ждала да и перестала. Надоело… Хотя прошло всего ничего, меньше двух дней.

— По вашему приказанию явился! — доложил Егор.

Маша снова засмеялась. Веселая девочка…

— Вы думаете, я приказывала? — задумалась вслух Кристина. — А впрочем, может, и так… Ну, все равно, садитесь, мы сейчас разыщем папу. Он где-то в саду. Маша! — Она обернулась к дочке, но та уже догадливо поскакала к двери.

— Я приведу! — Девочка подхватилась и побежала на веранду.

— Чай пить будете? — Кристина улыбнулась гостю.

Он кивнул и сел поближе к небольшому столу.

— А у вас есть с собой какие-нибудь медицинские заключения? — поинтересовалась Кристина.

Егор с досадой пожал плечами:

— Да нет, откуда? С собой не вожу…

— Это не обязательно, — поспешила успокоить его Кристина. — Обойдемся… Как ваши рыбки? Понравились друзьям?

Егор насупился. Он не выносил насмешек, воспринимал их крайне болезненно и агрессивно. И особенно не терпел язвительных и едких дам — женщин-зубоскалок, женщин-колючек. Поэтому ни одна из развеселых бойких поварих, подавальщиц и медсестер, с которыми ему приходилось сталкиваться по службе и по болезни, ему не нравились. Даже вызывали стойкие неприязнь и отвращение. Становились неприятными, как ни старались обратить на себя внимание Одинокова. Девчонки злились на него, раздражались, не понимали, какого рожна ему, этому вечно хмурому, но такому симпатичному мужчине, надо, и отступались, теряясь в догадках. А он и сам не понимал, что ищет. И хочет ли вообще кого-то для себя найти. Он напоминал самому себе дом, живущий со странной надписью на дверях: «Кто сюда войдет, окажет мне честь. Но кто этого не сделает, доставит мне удовольствие». Когда-то где-то вычитал…

В жизни порой случаются совершенно непонятные вещи. Скажем, почему-то о женской девственности говорят постоянно, а о мужской — почти никогда. Хотя мужская девственность существует абсолютно реально и анатомически. Говорят — «фригидная женщина». А вот для мужчин нет этого термина, хотя фригидные мужики очень даже встречаются в жизни. Явление есть, а термина к нему не придумали. Примерный эквивалент — «нордичный», но достаточно условный.

Впрочем, женщина в жизни Одинокова появлялась. Ненадолго. Промелькнула и исчезла, не оставив следа и только ухудшив ситуацию. Егор нередко вспоминал анекдот-поговорку одного из сослуживцев в Афгане, радостно твердившего, что есть лишь две разновидности женщин: «Прелесть какая глупенькая!» и «Ужас какая дура!» Третьей не дано. Опытный, видимо, был человек.

Валя работала в столовой военной части. За миленькой энергичной сибирячкой ухаживали многие и прозвали ее Валюха-веселуха. А вот почему она, разбитная и проворная, предпочла мрачноватого Одинокова — осталось загадкой. Но женщины вообще необъяснимо и довольно часто — чаще, чем ему того хотелось, — обращали на него свое пристальное внимание. Очевидно, в соответствии с великим и справедливым, жизненно логичным принципом «все наоборот».

— Она носит чулки всех оттенков, кроме синих, — любили повторять местную шутку о Валюхе жители гарнизона.

В то время колготки еще только завоевывали мир. И позднее Егор даже жалел об этом всемирном завоевании. Глухая колготочная стенка, закрывающая женские ноги целиком, его не радовала и не вдохновляла. Зато тонкий чулок, словно нечаянно, ненароком сползший, слегка приоткрывал небольшой промежуток нежного милого тела между капроном, наспех прихваченным резинками, и трусиками… Не случайно позже проститутки всех стран и народов вернулись к чулкам и поясам, оставив колготки исключительно для бытовухи и дневных походов по магазинам.

Валюня действительно носила разные чулки. Пестрые, по моде того времени, темно-коричневые, черные, песочные, прозрачно-серые… И эти разномастные, ежедневно разные чулки, туго натянутые на плотные ножки, неизменно резво и бодро мелькали возле столиков в столовой, притягивая к себе отнюдь не платонические взгляды.

Валюха стала упорно крутиться возле Егора, пока он обедал или ужинал. Одиноков раздражался и не мог толком есть. Он не любил, когда его, жующего, начинали рассматривать. Сослуживцы, среди которых приятелей у Егора за весь срок службы так и не завелось, шушукались и пересмеивались.

— Зря, девка, время и силы тратишь! — откровенно заметил Валюне один из них. — Очень зря! Переключись лучше, веселуха, пока не поздно, на другого. Хотя бы на меня! А с этим заумным лейтенантом тебе ничего не светит!

Но Валечка не послушалась. Не вняла совету умного и бывалого человека, а продолжала настойчиво обхаживать Егора.

— Послушай, тебе что надо? — наконец потерял терпение Одиноков. — Ты зачем здесь отираешься, как стрелка на циферблате?

Он специально выждал, чтобы столовая опустела. Лишние свидетельские глаза и уши ему не требовались.

— А разве не ясно? — нисколько не смутившись, а даже обрадовавшись, ответила вопросом на вопрос Валя. — Вы мне нравитесь! Нормально!

— Ну и что? — обозленно продолжал Егор. — Разве это повод, чтобы не давать мне который месяц спокойно есть?! Короче, тебе сначала стоило бы поинтересоваться, как я отношусь к твоей бездарной комедии и нравишься ли мне ты!

— Неужели не нравлюсь?! — искренне, по-детски изумилась Валя. — Не может быть…

Она так непосредственно удивилась и растерялась, что Егору стало смешно. Он постарался сдержать улыбку.

— А вдруг и нет? — поддразнил он ее.

Валя расстроенно теребила передник. Судя по всему, такое в ее богатой практике случилось впервые.

— Тогда я пойду… — пробормотала Валя. — Извините… Больше не буду подходить. Ешьте себе спокойно… Нормально… — И печально побрела в сторону кухни.

— Эй, погоди, проворная!.. Постой… — остановил Валечку Егор. Он пожалел ее, маленькую и смешную со своей непоколебимой уверенностью в силе личного обаяния. — Какая-то ты слишком прыткая!.. Забодай тебя комар… То не отходишь ни на шаг, то сразу «больше не буду подходить»… С тобой одна нерва. Так, с кондачка, с ходу, никакие жизненные вопросы не решают.

Валя остановилась и недоверчиво взглянула на Егора. Она показалась ему совсем малым ребенком, глупым и обидчивым, напрочь не понимающим, как правильно себя вести и как поступать. И напомнила сестренок — Веру и Олюню.

— А как же их решают? — спросила она.

— Ну как… Уж не знаю точно… — замялся Егор. — Во всяком случае, не с наскоку. Короче, тут надо все хорошенько обдумать…

— Да что же тут думать?! — в недоумении и отчаянии воскликнула Валя. — Ежели вы мне нравитесь?! Я не понимаю…

Честно говоря, Егор и сам не понимал. И признавал Валину правоту. Но только продолжал упорно сопротивляться такой простоте и примитивности выхода. Нет, так легко и безболезненно с поставленными задачами и появившимися проблемами не расправляются.

— Когда же ты, сынок, женишься? — часто спрашивала мать, когда он приезжал домой в отпуск. — Отдать всю жизнь службе — слишком ценный для нее подарок, особенно службе военной.

И в письмах повторяла тот же наболевший, мучающий ее вопрос…

В последнее время к ней активно присоединилась и Верка — молоко на губах не обсохло! Ей почему-то тоже страстно мечталось женить старшего брата. Вечно опаздывающий поезд, называла его сестра.

— Ты давай вот что… — неуверенно пробормотал Егор. — Короче… Завтра после семи вечера свободна?

— Да! — радостно выпалила Валя, глядя прямо ему в глаза. — Это лучшее!

Егор смутился и отвел взгляд. Уставился в пол, как подросток, мальчишка. Да и почему «как»? По опыту он именно такой и есть, не знать бы никогда этого Валюхе-веселухе…

— Тогда встретимся ровно в семь возле магазина. Нет, там неудобно… — На пятачке возле магазинчика их могли заметить военные или просто знакомые. — А ты где живешь?

Вольнонаемные, как правило, жили в поселках по соседству.