А теперь этот человек собирается сунуть свой нос в дела Сурса!

— Что ж, я туда не полечу, — говорил тем временем Фаринджер Болл. — Все это чушь. Мне здесь нужно управлять Компанией. Я не могу мотаться по всяким там планеткам, на которых колонисты начали немного странно себя вести. Черт побери, если бы они не были такими странными, давно бы уже служили в армии или работали в космосе!

Мармион подняла бровь в легком удивлении, и Болл пошел на попятный:

— Как бы то ни было, я не намерен прерывать свою работу. Однако Мэттью уже занимался такого рода расследованиями, а Марми привезет доказательства. Я буду полагаться на их свидетельства.

— Для нас это большое облегчение, — резко проговорил Вит. — Руку даю на отсечение, у тебя и мысли не было положиться на мои свидетельства или на то, что рассказали Метаксос и Марголис!

— Вовсе нет. Я читал отчеты, я не начал эвакуацию с планеты и не разнес ее в клочья — разве не так?

— Сэр, — заговорил Торкель Фиске, — а как насчет дополнительных сил? Я настаиваю также на том, чтобы в отношении майора Мэддок было проведено официальное расследование; возможно, за ее действия ей следует предстать перед судом военного трибунала...

— Мы уже говорим об официальном расследовании, капитан; вы что, не обратили на это внимания? Если в ходе расследования выяснится, что имели место подрывная деятельность и саботаж, сомневаюсь, что Мэддок удастся скрыться; пока же она поможет расследованию. Итак, мадам Мармион и доктор Лузон, разумеется, получат соответствующее сопровождение; в их ведение будет также предоставлен дополнительный технический персонал. Если мы решим провести эвакуацию, то задействуем большее количество людей. А пока что у вас и без того достаточно сил — по крайней мере мне так думается. Не уверен, что армия поможет прекратить землетрясения и извержения вулканов. На этом наша встреча закончена.

Козий Навоз знала, что она недобрая, своевольная, злобная, и что когда-нибудь, если она не свернет со своего пути погибельного, ей суждено стать добычей твари, таящейся во чреве планеты. Ей часто говорили об этом, в то время как Орудия Добродетели рубцами запечатлевали урок на ее спине.

За свои проступки она была вынуждена выполнять самую тяжелую и грязную работу среди всех своих ровесниц; но когда наступило потепление, когда растаяли ледяные водопады, ниспадавшие с утесов, обращая Долину в огромное озеро, все прочие члены общины присоединились к ней, выбираясь по склонам Долины на земли возвышенностей, унося с собой учение Пастыря Вопиющего и всю его священную утварь, а также ту еду и одежду, которые могли собрать. Сады и поля были уничтожены, многие животные погибли.

Вода все поднималась, заполняя чашу Долины; под ногами людей была теперь грязь и ледяная каша, а в воздухе повис густой туман, в котором почти невозможно было что-либо разглядеть. Козий Навоз и другие дети с поклажей, привязанной к спинам, карабкались по стенам каньона и передавали взрослым намокшие свертки, а потом снова прыгали в холодную воду, пытаясь спасти что-нибудь еще.

Какой бы плохой ни была Козий Навоз, она настолько привыкла повиноваться старшим членам общины и воле Пастыря Вопиющего, что даже не подумала о возможности побега в столь подходящей для этого ситуации.

Она наконец взобралась наверх после третьего своего прыжка в воду. Дрожа от холода, грязная, покрытая синяками и царапинами, полуобнаженная, она скорчилась у костра над миской постного супа, которого ей наконец разрешили зачерпнуть. Суп был холодным, а огонь — жалкий чадящий костерок, питавшийся хворостом, — грел еле-еле: он не мог избавить ни от ломоты в суставах, ни от холода. Да что там! — тепла не хватало даже на то, чтобы прогнать мурашки с кожи, не то чтобы согреть по-настоящему.

Однако сегодня ей было лучше, чем кому бы то ни было. Около сотни последователей Пастыря жались у кромки затопленной Долины Слез — их дома были поглощены Великим Потопом, который, как говорил Пастырь, был послан им для испытаний.

— Зверь хочет подчинить нас своей воле, — снова и снова повторял Пастырь. — Но мы не покоримся. Когда вода спадет, мы вернемся в нашу Долину, дабы противостоять тому, что желает совратить нас.

Вместо того чтобы оставаться в своей обители, Пастырь был сейчас среди спасшихся, распоряжаясь, утешая, увещевая — и наблюдая. Чувствовать на себе укоризненные взгляды других было тяжело, но дважды, поднимая взгляд из своего ничтожества, Козий Навоз видела, что сам Пастырь наблюдает за ней — и от этого взгляда ей становилось холоднее, чем от ледяной воды, затопившей Долину.

Козий Навоз отдыхала после очередного подъема на скалы. Короткий день шел к концу, туман поднимался из Долины к лагерю беженцев... Внезапно раздались тихие шаги, и рядом с ней присела на корточки Зачатие. Живот девушки был таким же плоским, как тогда, когда она не стала еще женой Пастыря и носила детское имя Свиные Помои.

— Добрые вести, маленькая сестра, — заговорила Зачатие.

Козий Навоз ничего не ответила. Лучше всего молчать, пока она не узнает, чего хочет Зачатие.

Девушка, бывшая всего на четыре года старше, чем Козий Навоз, протянула ей кусочек металла.

— Ты избрана, — просто сказала она и поднялась, намереваясь уйти.

Козий Навоз уставилась на лежавший в ее ладони предмет. Он имел форму сердца. Пастырь избрал ее, чтобы она стала его женой.

— Что? Когда? — крикнула она вслед Зачатию.

— Сегодня ночью, — откликнулась девушка и канула в туман.

И вот тогда Козий Навоз сделала самое худшее за всю свою скверную жизнь. Она убежала.

Туман скрывал ее, а звук шагов тонул в шорохе льдинок. Она бежала так быстро и так долго, как только позволяло ее измученное тело, никогда не ведавшее сытной пищи. Она не знала, куда бежит. Она не знала других людей, кроме своей общины, хотя Пастырь по временам говорил о каких-то других, чужаках, тех, кто впал в заблуждение. Они были ужасными людьми, говорил Пастырь, людьми, которые приносили таких девочек, как она, в жертву Зверю.

Но лучше это, чем быть послушной женой Пастыря, как Свиные Помои, звавшаяся теперь Зачатие, или Ночная Грязь, теперь известная как Успение. Жены Пастыря, несмотря на то что они были почти детьми, получали взрослые имена, как правило, имевшие отношение к Учению.

Успение, бывшая когда-то настоящим ангелом — розовощеким и златокудрым, полным грации и детской живости, теперь, в свои тринадцать лет, казалась старухой. Она потеряла четверых детей из-за кровотечений, и каждый раз после этого ее били. Сейчас она могла ходить лишь с трудом.

Зачатие в свои пятнадцать лет была по-прежнему бесплодной, за это ее тоже били. Их мать, Вознесение, также была женой Пастыря и сама наблюдала за избиением дочерей.

Мать Козьего Навоза также была из жен Пастыря, хотя сама девочка и не принадлежала к его агнцам. Одной из причин, почему она была такой скверной, говорили ей, стало то, что ее родители были чужаками. Когда ее мать умерла, девочка была слишком маленькой, чтобы понимать это, но ей рассказали, что ее мать не желала раскаиваться, не хотела быть женой Пастыря и ее заставили вступить в благословенный союз с ним только мягким, но настойчивым нажимом общины. Никто из членов общины не видел отца Козьего Навоза, который умер в неведении и заблуждении, оставшись рабом Великого Зверя.

Козий Навоз бежала — бежала, разбрызгивая ледяную кашу, и ей было жарко от бега, пока солнце не зашло за горизонт; потом, когда ночь укрыла планету, она бежала, чтобы не замерзнуть. В небе взошли луны, и она, спотыкаясь, неслась вперед в их холодном свете. Она бежала вперед, вниз, словно спускалась в другую Долину. Оглядываясь назад, она видела при свете лун пики гор, обступавшие ее со всех сторон: спину Зверя — его голову — клыки...

Она заставляла себя двигаться вперед. Чем ниже она спускалась, тем чаще среди ледяной каши ей попадались островки грязи; по склону горы вился ручей — такой же, как в Долине. Девочка приблизилась — и ощутила тепло; коснулась воды — и почувствовала, что она горяча так, словно недавно вскипела и лишь немного успела остыть.