И всюду, где падало крылышко, весной из семечка появлялся маленький клёник.

— Лети под окно к Сане, — сказал одному из крылышек старый клён. — А ты, ветер, помоги крылышку. В Саниной комнате слишком много солнца. Пусть под окном вырастет клён.

Ветер послушался, отнес крылышко под окно. Потом он укрыл семечко сухими листьями. Всю зиму семечко спало в тепле. Весной солнце разбудило его. Из семечка проклюнулся остренький росток. Он проткнул старый лист. И лист стал похож на кружевной воротник.

— Ты мешаешь мне расти! — сердился на лист кленовый росток. — Вот погоди, приедет Саня и сбросит тебя!

Саня и в самом деле скоро приехала. И первым долгом вместе с бабушкой стала убирать старые листья. У бабушки были большие грабли, у Сани — маленькие.

— Бабушка, — спросила Саня, — что это такое?

Бабушка взглянула и сказала:

— Клёник пророс. Очень кстати: у тебя в комнате слишком много солнца. Но, видишь, сухой лист мешает ростку. Сними его.

Саня потянула сухой лист и сняла его. Клёник тотчас расправил два своих самых первых листочка и стал похож на стрекозу.

— Теперь давай поможем клёнику расти, — сказала бабушка. — Возьми свое ведерко и принеси вон из той кучи черной хорошей земли.

Все лето Саня оберегала свой клёник. Срывала траву, чтоб она не отнимала у клёника солнце. Поливала клёник из лейки в сухую погоду.

Саня росла. И клёник рос тоже. И все старался заглянуть к Сане в окно. Поднимался на цыпочки, тянулся изо всех сил.

Однажды Саня долго была на море. Лепила из мокрого песка дом для куклы-Голыши. Потом купалась в теплой воде вместе с Голышей. И очень устала.

После обеда Саня долго спала. Почему-то на этот раз солнце не разбудило ее. Саня проснулась сама. И сразу увидела, что в окно к ней заглядывает кленовый листок. Зеленый, узорчатый, он тенью своей закрывал Санино лицо от солнца.

— Тянулся-тянулся и дотянулся! — сказала бабушка.

Однажды бабушка сказала:

— Хочешь, Саня, поедем смотреть лошадей?

— Настоящих?

— Настоящих.

Лошадей Саня видела только на картинках. Конечно, ей хотелось увидеть настоящих.

— Поедем, поедем! — закричала Саня.

И они поехали. Набрали целую сумку угощений: чисто вымытую морковку, посыпанный солью черный хлеб, кусковой сахар.

Ехали, ехали — приехали. Вышли из электрички, и Саня сразу же увидела много настоящих лошадей. Они паслись на лугу, огороженном забором из жердей. Паслись себе и на Саню не обращали никакого внимания.

— Сейчас мы их приманим, — сказала бабушка. Вынула из сумки кусок сахара и постучала им по столбику забора.

Первой стук услышала лошадь такого… такого непонятного цвета: спина темно-коричневая, почти черная, а брюхо — такое же светлое, как песок на взморье.

— О лошадях не говорят: какого цвета. Говорят: какой масти. Эта лошадь караковой масти. — И бабушка позвала: — Иди сюда, караковая!

Караковая мотнула головой, тряхнула гривой, как будто сказала: «Иду», — и подошла.

Бабушка положила сахар Сане на ладошку:

— Угости!

Караковая, когда подошла, оказалась такой громадной: Санина голова была ей чуть выше колена. Сане страшно было протянуть к ней руку.

Караковая и не стала ждать, когда Саня осмелится. Вытянула шею, нагнула голову и осторожно взяла с ладошки сахар. Губы у нее были мягкие, как мамина бархатная юбка.

— Бархатные, бархатные губы! — шепотом сказала Саня, от восторга она всегда начинала говорить шепотом.

Караковая кивнула: да, губы у меня бархатные! Потянулась, лизнула Санину пустую ладошку. Язык у нес оказался шелковый.

Саня угостила караковую и морковкой, и хлебом.

— Хватит ей, другие тоже хотят, — сказала бабушка и отставила сумку подальше: караковая пыталась узнать, нет ли там чего еще.

Саня тем временем так осмелела, что стала гладить караковую по груди. Караковой это понравилось. Губами она потрепала Саню за волосы. Капюшон куртки у Сани был откинут. Наверно, караковая подумала, что это — сумка. И стала ощупывать капюшон губами. Было, конечно, немножко страшно, было щекотно и очень, очень приятно. Саня так и замерла.

Ничего караковая в капюшоне не нашла. Вздохнула, окутала Саню теплом.

— Бабушка, надо дать ей еще! — взмолилась Саня.

Опять с ладошки — кусок сахару, кусок хлеба, морковку. А тут и другие лошади поняли, что караковую угощают, и подошли. Но караковая оказалась жадной. Она прижала уши, оскалила крупные желтые зубы. Она стала лягаться и толкать других лошадей. Ей хотелось их прогнать.

— Ах, вот ты какая! — сказала бабушка. — Ну, смотри у меня!

Она сняла кушак со своего плаща. Один конец кушака прикрепила к уздечке караковой, второй — к столбику изгороди.

— Вот так! Постой и успокойся.

— В угол, в угол караковую поставили! — рассмеялась Саня. Столбик и в самом деле оказался угловым.

Конечно, караковая сердилась. Топала ногой, дергала кушак. Тем временем Саня угостила других лошадей: и рыжую с белой лысинкой на голове, и вороную, и серую в яблоках, и нескольких совсем красных. О них бабушка сказала: гнедые.

Но все-таки караковая нравилась Сане больше всех. И она выпросила у бабушки самые-самые последние остатки угощенья. И скормила их караковой.

Всю ночь Сане снилась караковая и только караковая. А потом… Саня и верила, и не верила тому, что случилось потом, в тот день, когда выпал первый снег.

Случилось же вот что. Саня днем была в детском саду. А бабушка дома, одна. Вдруг раздался звонок. Бабушка открыла дверь. За дверью стояли… караковая лошадь и маленький жеребенок — тоже караковый, но с белой звездочкой на лбу и в белых «чулочках» на ногах.

— Здравствуйте! — сказала караковая человеческим голосом.

— Здравствуйте! — ответила очень удивленная бабушка.

— Саня дома? — спросила караковая.

— Нет. Саня в садике.

— Ах, как жаль! — караковая огорченно помотала головой. — Что же нам с тобой теперь делать? — обратилась она к жеребенку.

— И-го-го! — заплакал жеребенок. — Я совсем замерз! — И крупные слезы потекли у него из глаз.

— А что случилось? — спросила бабушка. — И как вы сюда попали?

— Другие лошади нас обижают. Особенно моего жеребенка. — У караковой тоже потекли слезы.

По правде сказать, бабушка караковой не поверила. Чтоб такая задира позволила обидеть жеребенка. Как-то не похоже.

А караковая, стряхнув на пол слезы, продолжала свой рассказ:

— Они нас выгнали. Не пустили в конюшню. А снег идет. Нам холодно и голодно. А Саня — добрая девочка. И мы решили, что она приютит нас до весны.

Бабушке стало жалко жеребенка: он весь дрожал. И так плакал, что на полу получилась лужа.

— Но как же вас приютить? — Стала вслух думать бабушка. — Еще жеребенка — как-нибудь. Но вы-то, караковая, такая большая.

— Это — ничего! — Караковая очень обрадовалась таким бабушкиным словам. Голову вскинула, нежно заржала. — Сейчас мы станем маленькими!

Она топнула передней ногой. И жеребенок тоже топнул передней ногой. И тотчас они стали маленькими, совсем игрушечными. Даже на колесиках.

— О, так вы волшебные! — Бабушка хотя и удивилась, но такое превращение ее обрадовало: теперь-то лошадей можно было приютить до весны.

— Волшебные, волшебные! — тоненьким голосом ответила караковая и первой вкатилась в квартиру. — Но вот что плохо: говорить мы больше не сможем.

— Ничего, — ответила бабушка. — Как-нибудь разберемся.

К приходу Сани бабушка из кубиков построила гостям конюшню. Накормила их хлебом и морковкой, дала по маленькому кусочку сахара.

А когда Саня пришла из садика, бабушка рассказала ей всю эту историю.