Должно быть, я не заметила, как заснула, потому что вдруг оказалась в карете. Кучер, закутанный в плащ с капюшоном, немилосердно погонял четверку лошадей.

– Каризма! – вырвался крик из глубин моей души.

– А я думал, меня зовут сэр Гевин. – Его смех был одновременно язвительным и ласковым.

– Иногда, – прошептала я. – На страницах любовных романов ты являешься в разных обличьях, но всегда я вижу только тебя – твое лицо, точеные скулы, головокружительную глубину глаз, скульптурный нос и этот изумительный рот, невыразимо нежный, даже когда в тебе просыпается хищник! Я могла бы всю ночь воспевать медь твоих чудесных волос – ах, как бы я желала погрузиться в их сверкающее великолепие! И твое прекрасное тело, которому нет равных, с тех пор как меж простыми смертными перестали разгуливать греческие боги…

Я протянула к божеству руки и внезапно поняла, что нахожусь совсем одна, а вокруг царит кромешная тьма. До меня долетало лишь зловещее фырканье, и я знала, кто его издает, – призрак Гектора Риглсворта. Тот, кто поставил мертвую точку в библиотечной карьере мисс Банч, бледной тенью маячил в моем сне. И он был не один: чудище, вырвавшееся из самого ада, протиснулось в окно кареты, скаля гигантские клыки. Мне стало нечем дышать…

– Господи! – Бен подпрыгнул в кровати, нащупал кнопку ночника и в слепящем свете, наполнившем комнату, уставился, моргая, на мохнатую тушу, уютно устроившуюся в нашей постели. – Ты ведь сказала, что заперла проклятого пса в чулане! – Мой муж погрозил пальцем то ли мне, то ли Хитклиффу, радостно вилявшему хвостом.

– Забыла, что мы имеем дело с фокусником. – Я попыталась сесть, и шершавый собачий язык немедленно прошелся по моему лицу. – Хитклифф здесь только потому, что соседи мисс Банч, приютившие его, оказались растяпами: не смогли предотвратить побег.

– Везучие люди! – Бен дернул матрас, изрядно просевший под тяжестью пса. – Элли, почему бы тебе не открыть окно и не отвернуться – пусть зверюга выберет свободу? А я с удовольствием ему подсоблю: свяжу простыни в канат и намекну, что снаружи стена увита плющом.

Хитклифф ничуть не обиделся, он широко улыбнулся, очевидно приняв слова Бена за шутку. Высунув язык, пес принялся лизать кулак Бена.

– Видишь, ты ему нравишься! – Я была настроена благодушно, ведь пришелец оказался настоящим псом, а не призрачным монстром из сновидения.

Вероятно, впредь придется отказаться от привычки читать на ночь, кошмары – слишком дорогая плата за полчаса удовольствия. Ведь отказалась же я от сыра за ужином, после него мне тоже плохо спалось. А пока следовало собраться с силами и спихнуть Хитклиффа с постели, прежде чем лопнут пружины на матрасе и Бен пригрозит подвергнуть животное вивисекции.

– Мне плевать, что ты с ним сделаешь, Элли, но, когда я вернусь с работы, этого мордоворота здесь быть не должно!

– Слушаюсь, дорогой!

Уж не знаю, как это случилось, но в попытке стащить пса с кровати сначала за ошейник, потом за уши, я нечаянно толкнула Бена, и тот скатился на пол, исторгнув фонтан ругательств, которые отправили бы на тот свет его Мамулю, ревностную католичку.

– Если он сожрет кого-нибудь из наших детей, я тебе не прощу, Элли!

С этими словами Бен вскочил и излил свою ярость на ни в чем не повинный будильник, который лишь делал то, что от него требовалось: хриплым звоном сообщал нам, что сейчас ровно шесть утра. Мрачно изучая кулак, которым заехал по будильнику, ненавистник всего живого потопал в ванную.

Я горестно взглянула на Хитклиффа. Пес решил, что настал момент слезть с кровати и вцепиться в пояс моего халата, видавшего лучшие дни.

– Прости, но тебе придется уйти!

У меня защемило сердце. Однако чувство долга перед мужем и детьми победило, когда, спустившись в холл в сопровождении сами понимаете кого, я обнаружила там пылесос – бедняжку выволокли из чулана. Несчастный (судя по всему, пылесос бился не на жизнь, а на смерть) покоился на спине вверх колесиками, напоминая жертву Джека Потрошителя, – матерчатый живот разорван, а пыльные внутренности вывалены на каменные плиты. Пылесос оказался не единственной жертвой: перевернутый стул с отгрызенной по колено ножкой валялся рядом; ваза, которая еще вчера вечером стояла на столике, теперь кучкой разноцветных осколков лежала на полу. Ничуть не смутившись, Хитклифф переступил через осколки и, радостно размахивая хвостом, последовал за мной в кухню.

К счастью, ночью ему не удалось туда проникнуть. И надо заметить, мое суровое наставление вести себя прилично и ничего не ломать в течение следующих пяти минут пес воспринял с пониманием. Он растянулся перед камином, приняв позу молящегося буддийского монаха. Однако, наливая чайник и зажигая газ, я бдительно следила за Хитклиффом. Вскоре чайник зашипел, подражая Тобиасу. Тот все еще сидел на комоде, испепеляя непрошеного гостя взглядом, как лазерным лучом. Только я заварила чай и достала чашки с блюдцами, как в садовую дверь постучали.

Всегда готовый услужить, Хитклифф в один прыжок оказался у двери, вцепился зубами в ручку и сорвал бы дверь с петель, если бы ее не толкнули снаружи, отбросив пса назад.

– С добрым утречком, миссис Хаскелл.

– Мистер Бэбкок? Неужели!.. Доброе утро. Я так и осталась стоять с чайником в руках.

Мое изумление было вызвано вовсе не бесцеремонным вторжением молочника (он частенько вел себя вот так, запросто), но я полагала, что медовый месяц мистера Бэбкока и Сильвии, члена Библиотечной Лиги, еще не закончился.

– Шесть пинт, как обычно? – Мистер Бэбкок был крупным, осанистым мужчиной; таким животом, как у него, могла бы гордиться беременная женщина. Позвякивая металлической корзинкой, он прошествовал вперед и выставил на стол бутылки. – У вас, как я погляжу, новая собачка. – Молочник с восхищением уставился на Хитклиффа, и выражение его лица не изменилось, когда пес, ухмыльнувшись во всю свою необъятную пасть, принялся с воодушевлением терзать шнурки мистера Бэбкока. – Красавец, ничего не скажешь! Как его зовут?

– Иван Грозный.

– Ну, это маленько перебор. – Было непонятно, к кому обращается мистер Бэбкок, – ко мне или псу, принявшемуся за штанину молочника. Я торопливо объяснила, что бедный осиротевший щеночек принадлежал мисс Банч, окрестившей его Хитклиффом, а мы приютили его лишь на время. – Хотите сказать, собачке придется отправляться на все четыре стороны? – Мистер Бэбкок сделал отважную попытку погладить пса, но ему помешали жировые складки, нависавшие над ремнем.

Хлопоча над чаем для мистера Бэбкока, я пыталась припомнить, сколько ложек сахара он кладет – четыре, пять или шесть.

– Я лишь хотела сказать, что мы не можем держать Хитклиффа. Он будет все время сбивать с ног Эбби и Тэма и вообще дурачиться на разные лады. Но давайте поговорим о вас, мистер Бэбкок. Я думала, что мне придется мириться с вашим отсутствием по крайней мере еще несколько дней. Разве ваш медовый месяц закончился?

– Нет, официально я пока в отпуске. – Молочник взял чашку с чаем из моих рук и стоял, помешивая ложечкой сахар. – Но, как говорится, хорошего понемногу. Так что сегодня утром я сказал своей молодой хозяйке, что отправляюсь на прогулку косточки размять.

– Понятно, – отозвалась я. – Тогда присаживайтесь, выпейте чаю не спеша, если у вас есть свободная минутка.

– С нашим удовольствием, миссис Хаскелл. – Он уселся на стул и приподнял чашку, салютуя ею, как рюмкой. – Горяченького захотелось… как сказал епископ актрисочке.

Шутка была, несомненно, навеяна впечатлениями от медового месяца. Я уже собралась предложить гостю обезжиренного печенья, но вовремя спохватилась: вчера вечером я оставила коробку с жалкими остатками в гостиной. Хитклифф никак не мог пройти мимо нее и наверняка вылизал все до последней крошки. Мистер Бэбкок сделал большой глоток чаю, и вдруг моего гостя перекосило.

– Сахара многовато? – всполошилась я. Мистер Бэбкок помотал головой, с трудом втянул в себя воздух, и его выцветшие глаза полезли из орбит.