Дэйна сунула пистолет в кобуру, подбежала к лежащему, приложила пальцы к сонной артерии. Труп, как и положено трупу, был мертвым.

— Это Зеро, — Молдер кивнул головой, показывая на тело.

— Нет, — тихий голос раздался за спиной. Фокс резко развернулся. — Это Дарин.

— Успокойтесь, Шэрон. Дэйна, присмотри за ней.

Молдер выбежал, на лестничную площадку. Вскоре его торопливые шаги затихли.

Две женщины стояли молча, Кавит отрешенно смотрела в стену. Скалли показалось, что Шэрон не испугана, скорее она чувствует себя словно во сне. Заранее зная, что произойдет, она не в состоянии изменить надвигающийся кошмар. Ужас придет. Пусть не сразу, а немного позже. А пока надо просто ждать.

Дэйна отступила на пару шагов, скрывшись в тени небольшого коридорчика. Руки против воли потянулись к кобуре. Пистолет, уже снятый с предохранителя, успокаивающе холодил ладонь.

— Здравствуй, Шэрон, — детский, слегка хрипловатый, голос звучал тихо и спокойно.

— Не двигайся! — Дэйна выскочила из укрытия, наведя пистолет на Дарина.

— Зачем?

Освальд пристально посмотрел на нее. Скалли показалось, что она тонет в этих мелких, подернутых пеленою глазах. Потом Дарин снова повернулся к Кавит:

— Ты должна пойти со мной.

Освальд смешно тянул тонкую шею вперед, отчего казался похожим на цыпленка. Но почему-то Скалли стало неловко от пришедшего в голову сравнения. Цыплята беззащитны, они никого не убивают. Ствол пистолета плавно сместился. Теперь Дэйна целилась не в грудь, а в голову. Чтобы убить наверняка.

— Шэрон, стой. Дарин, ты тоже не двигайся. Подними руки, встань лицом к стенке. Ноги на ширине плеч.

— Понимаешь, я не могу без тебя, — Дарин смотрел Шэрон в глаза. — Я с самого детства мечтал о такой любви. И вот — наконец.

— Что — наконец? — тихо спросила Шэрон.

— Я нашел тебя. Помнишь, в восьмом классе? Ты стояла у окна, в зеленом платье в горошек. А солнце светило тебе в спину, и все было видно. И бедра, и грудь. А ты ничего не замечала и не могла понять, почему тебя не слушают, а на задних партах хихикают.

Дарин переступил с ноги на ногу. Скалли он не замечал. Словно ее нет. Совсем.

— А потом, ты единственная не кричала на меня, когда я ничего не понимал. И не вызывала к доске. На этот страшный допрос. Мне было хорошо на твоих уроках. Я смотрел на тебя, слушал твой голос. Это как будто летишь. Свобода. Я знал, что ты меня любишь. Ты уже тогда ко мне хорошо относилась. Не так, как все. Если бы ты не была замужем. Но сейчас это неважно. Мы с тобой уедем. У нас будет дом. У меня есть деньги. Я взял из автомата, — Дарин шагнул вперед.

— Дарин, отойди!

Скалли заслонила собой Шэрон. Освальд шагнул в сторону. Дэйна переместилась за ним.

— Ты мне мешаешь, — буркнул Дарин. — Не до тебя. Пойдем, Шэрон, нам здесь не дают поговорить. Пойдем.

Шэрон, как зачарованная, шагнула вперед. Дарин взял ее за руку. Скалли поняла, что ничего не может сделать.

Пятясь и не отпуская руку Шэрон, мальчик вышел на лестничную площадку. Мрак окутал их, они словно растворились в подступившей тьме. Скалли глухо выругалась, спрятала пистолет и, развернувшись, пошла к другой лестнице. Торопиться ей почему-то совсем не хотелось.

Ночные липы глухо и недобро шелестели кронами. Стволы были похожи на всадников, съехавшихся на парад. Дорожка, покрытая гравием, блестела в свете луны. Холодно, мокро, противно. Страшно.

— Я люблю луну. А ты? Тишина.

— Можешь не отвечать, я знаю, что ты ее любишь, ты ведь понимаешь все, что понимаю я.

Мокрый гравий хрустит под двумя парами ног. Стройная, высокая женщина, судорожно переступающая и от этого похожая на огромную заводную куклу. И парнишка. Щуплый, сутулый. Смахивающий на нахохлившуюся птицу. Словно вороненок, выпавший из гнезда.

— Почему мне так хорошо с тобой? Я словно пьяный. Но я трезвый, просто тело легкое. Наверное, это счастье. Помнишь, в последнем классе, когда все фотографировались в выпускной альбом. На меня тогда все накричали. Я пришел в джинсах и футболке, а надо было надеть костюм и галстук. Ну, в крайнем случае, рубашку. Я хотел им сказать, что у меня есть только запасная пара джинсов и несколько футболок. А туфлей в нашем доме отродясь не водилось. Меня чуть не побили. Но ты вступилась, ты сказала ребятам, что не у всех родители работают и вовсе не каждый способен купить себе приличную одежду. Я тогда не понял, но теперь-то мне ясно, что ты хотела мне помочь.

Дарин шаркал при ходьбе, подошвы загребали мелкие камушки. Стук плыл между тихими деревьями, застревал в листве, отдавался эхом, ударяясь о сплошную стену больничного комплекса. Хрум — шаг… Хрум… Словно кто-то грызет каленые сухарики. Хрум…

— А потом ты помогла устроиться на работу. Так много для меня не мог сделать никто.

Мать собралась выгонять меня из дома. Я ведь не приносил денег. А ее пособия не хватает даже на нее одну. Во всяком случае, она сама так говорит. Но тут я пошел работать и стал приносить деньги. Я здорово зарабатывал. Много больше, чем ей давало государство. Я остался дома. У нас ведь будет дом? — Дарин сжал руку Шэрон. — Ты разведешься с мужем. Или он умрет ненароком.

Освальд не заметил, как вздрогнула рука Кавит. Как мелкие капельки пота пробежали по виску. Даже закушенной губы он не разглядел. Гравий кончился, начался асфальт. Впереди черным провалом раскинулась стоянка.

— Шэрон, смотри, машинки. Хочешь, поедем на них кататься? Например, в Неваду? А повезет нас… — Дарин оглянулся, подбирая подходящий автомобиль. — Вот этот!

Протянутая рука ткнула в борт «шевроле». Машина послушно взревела мотором, зажглись фары, приборная доска осветилась неприятным болотно-зеленоватым светом.

Шэрон молчала.

— Ты, конечно, права. Зачем нам этот драндулет? Хочешь, поедем на «вольво»? А может, тебе нравятся «мицубиси» или «тойоты»? Понятно, ты не любишь японские марки. Тогда… Вот эта сойдет.

Темно-красного, почти вишневого цвета машина сверкнула фарами. Радостно зарычала, прогревая мотор.

— Ох, покатаемся, с ветерком! Но всей Америке проедем. А можно и в Канаду съездить. На машине недалеко. Зато там сахар дешевый. И вкусный… Может, слышала? Такой сорт, кленовый? Конечно, слышала, ты же сама нам рассказывала… Черт, а как же открыть двери?

Дарин разжал пальцы, собираясь дернуть за ручку. Шэрон почувствовала свободу. Вдруг ослабли коленки. Словно в кошмарном сне…

Шэрон бежала, как не бегала никогда в жизни. Сердце пойманной птицей колотилось в груди, стонало от боли. Ставший ледяным воздух врывался в опаленные легкие. Сухой кашель рвал горло. Но Шэрон бежала, спасая свою жизнь, жизнь мужа и близких. Всех, до кого мог дотянуться ласковый ученик.

— Ты куда? — закричал за спиной обиженный мальчишка. — А меня? Я не умею так быстро бегать. Постой. Мы потом поиграем.

Крик Дарина словно подстегнул Кавит. Боль, спрятавшаяся под ребрами, поползла к ногам, вцепилась в лодыжки, разливаясь свинцовой тяжестью, но Шэрон добежала до поворота, свернула, пытаясь спрятаться от палящего взгляда, сверлившего спину.

Она не успела заметить, как это произошло: вот она бежит — а вот уже сидит в кустах, и крепкая мужская рука зажимает ей рот.

Над ухом раздался спокойный шепот:

— Это Молдер. Тише. Где он?

Кавит разжала сведенные судорогой челюсти:

— Там. Он идет сюда. Он убьет нас.

— Не убьет, — Фокс отпустил Шэрон, потянул из кобуры пистолет.

— Где вы ее спрятали? — визгливый, режущий слух голос раздался рядом со стоянкой.

Там, на небольшой полянке, покрытой мелкой, мокрой от дождя и росы травой, стоял Освальд. Редкие черные волосы слиплись и свисали сосульками. Он вертелся, вглядываясь в темноту между деревьями.

— Вы думаете, я заблудился? Что я не помогу ей? Предатели! С вами будет так же, как с другими предателями! Убирайтесь! Я слишком долго ждал. Мне можно, мне уже есть восемнадцать.

Фокс сжал руку Кавит, выбрался из зарослей и, прячась в тени деревьев, медленно заскользил в сторону стоянки. Освальд понурил голову, узкие плечи его поникли, глаза, светившиеся во тьме, пугали своей безысходностью.