— Так про чтоваша книжка? — спросила девушка.

— Называется «Пятое Евангелие», — ответил он. Его охватило ребяческое желание вытянуть книгу из сумки и показать ей. На обложку «Элизиум» не поскупился: двойной супер с тисненым названием, на верхнем — якобы фотография Голгофы с крестообразной прорезью, сквозь которую виден нижний, с высоким разрешением воспроизводящий часть рукописи Малха. Несмотря на уверения Баума, что издательство его — по сути своей научное, и на дешевую, непритязательную обложку книжки «Умножь свою песенку», «Элизиум» явно продвигался в главную лигу — и скорым шагом. Даже название книги Тео он оттиснил фольгой.

— А кино по ней снимут? — спросила гримерша.

— Нет, — ответил Тео. (Хотя… кто может предсказать пути голливудовы?). — Это не вымысел, а рассказ о подлинных событиях. Я нашел свитки — древние, написанные в первом столетии человеком по имени Малх. Он был знаком с Иисусом. Знаком на самом деле.

— Ух ты, — произнесла девушка. Впрочем, особого ошеломления в голосе ее слышно не было.

— Вы ведь знаете четыре Евангелия, те, что в Библии? Матфей, Марк, Лука и Иоанн?

— Конечно, — ответила она, приопуская наполовину веки и припудривая подбородок Тео.

— Двое из них Иисуса в глаза не видели, двое других видели, но у нас нет уверенности в том, что написанное ими действительно кошерно, если вы простите мне такое слово.

— По-вашему, я похожа на еврейку? — спросила девушка и светозарную чистоту ее лба прорезала складочка.

— Ну что вы. Я говорю о том, что мы не знаем, были ли Евангелия от Матфея и Иоанна действительно сочинены Матфеем и Иоанном. Самые ранние из сохранившихся манускриптов написаны долгое время спустя после того, как все случилось, причем людьми, которые, скорее всего, копировали копии копий. Но копий чего? Не известно. Может быть, Матфей и Иоанн действительно написали воспоминания. А может быть, это сделал за них кто-то другой — лет пятьдесят спустя.

Пока Тео так вот болтал, им понемногу овладевало чувство, что, может быть, зря он выкладывает все это здесь, в гримерной, а не перед камерами, понукаемый вопросами гламурной Барбары Кун, исповедницы звезд. Однако пустенькая физиономия этой калифорнийской нимфетки олицетворяла для Тео широкую публику, над которой он должен одержать победу. Баум убедил его, что первые после выхода книги дни имеют значение абсолютно решающее. «Пятое Евангелие» — не из тех книг, что сами привлекают к себе медленно разгорающееся любопытство публики. «Пятому Евангелию» должно воспламенить воображение всего мира, а для этого требуется продуманная, хорошо организованная кампания.

— Мои свитки — это оригиналы, — говорил между тем Тео, изо всех сил стараясь обаять девушку, которая как раз в эту минуту промокала мясистую ложбинку, отделявшую его нос от верхней губы. — Малх собственноручно записал свой рассказ на папирусе. И Малх был там. Когда творилась, так сказать, Библия. Он был в Гефсиманском саду в ночь предательства Иисуса. Именно ему там ухо и отсекли.

— Да? — проблеск интереса. — А я и не знала. На этой работе каждый день что-нибудь новенькое узнаешь. Вот вчера в нашем шоу выступал один дяденька. Он, типа, главный в мире специалист по насилию над детьми. И открыл часть мозга, в которой хранятся плохие сексуальные воспоминания. Это, типа, особый кусочек фронтальной дули мозга, он всякие картинки принес и все на них точно показывал. И если в этот кусочек вколоть какое-то новое лекарство, то вы избавитесь от всего вреда, который получили из-за насилия. Типа: вотв чем нуждается мир.

— К слову сказать, — устало пошутил Тео, — вы уверены, что януждаюсь в таком количестве грима?

— Да вы не волнуйтесь, — ответила она с апломбом очень юного существа. — Это все для того, чтобы кожа не блестела под сильными прожекторами. Без грима вы всем просто потным итальяшкой покажетесь.

По мерной шкале унижений, выступление Тео в «Шоу Барбары Кун» оказалось хуже одних из перенесенных им за последние дни и лучше других. Мисс Кун, по крайности, прочитала книгу, которую большинство других ведущих чат-шоу не осилили, несмотря на ее малую толщину (126 страниц, включая перевод). Представила она его публике отлично — так хорошо и полно, что добавить Тео было почти и нечего. После этого логических курсов действий осталось только два: либо помахать ладонью камерам, отвесить короткий поклон и удалиться, либо заняться серьезным обсуждением «Евангелия от Малха». Ни то, ни другое замыслом шоу не предусматривалось. Тео выступал по телевидению и должен был за четыре минуты создать у зрителей иллюзию неторопливой сложности своей персоны. По счастью, передаче предстояло идти в записи и, по крайней мере, от позорного кривляния перед ордой жующих резинку и то и дело аплодирующих зевак он был избавлен.

— Строго говоря, настоящим учеником Иисуса Малх не был, правильно? — спросила мисс Кун, пышная грудь которой оказалась, при ближайшем рассмотрении, немного морщинистой, лицо же и вправду было безупречным и непроницаемым.

— Ну, и да, и нет, — ответил Тео. — Каждый последователь Иисуса был его учеником и Малх тоже называл себя таковым. Он не принадлежал к числу изначальных, избранных Иисусом двенадцати. Однако и Марк с Лукой к нему тоже не принадлежали. Малх действительно знал Иисуса. Видел, как его распинали. Присутствовал при этом.

В разговор вмешался сидевший на «зрительском месте» режиссер передачи, коренастый, беловолосый мужчина в черной рубашке и кремовых брюках:

— Хорошо, отлично. Только постарайтесь не слишком часто повторять «и да, и нет».

— Может быть, переснимем? — спросил Тео.

— Нет, одно «и да, и нет» это не страшно. Сойдет. Просто постарайтесь его не повторять.

— Итак, мистер Гриппин, — снова начала Барбара Кун.

Тео заморгал. Он все еще не успел окончательно свыкнуться со своим псевдонимом и всякий раз, как журналисты или ведущие ток-шоу произносили его, первым делом ловил себя на желании оглянуться и посмотреть, к кому они обращаются. Однако Баум убедил Тео в том, что для покупателей и книготорговцев «Тео Грипенкерл» может оказаться камнем преткновения — слишком велика вероятность того, что кто-то ошибется, вводя такое имя в поисковую машину, а то и вовсе с первого раза запомнить не сможет. Тогда как «Гриппин» выглядит и симпатично, и просто, оставаясь при этом достаточно своеобразным для того, чтобы не затеряться в рыночной толчее.

— В толчее недавно найденных Евангелий? — саркастически осведомился Тео.

Баум пожал плечами:

— Если вы настаиваете, мы сохраним «Грипенкерла». Решайте сами.

Тео рывком вернул себя в настоящее, заставил снова вселиться в тело, сидевшее на краешке кремовой софы в студийной декорации «Шоу Барбары Кун». Тело было облачено в одежду самую повседневную, что относилось и к куртке, купленной Тео специально для этого турне. Волосы вымыты и расчесаны, маленькие шрамы на лице укрыты слоем косметической присыпки. Он изо всех сил старался зажечь в своих глазах огоньки благожелательной, но авторитетной интеллигентности, чтобы зрители заметили их и пришли в восторг.

— Прошу вас, называйте меня Тео, — попросил он.

— Итак, скажите, Тео, — произнесла мисс Кун. — В какой именно исторический период писал свое произведение Малх?

— Скорее всего, в тридцать восьмом, в сороковом году нашей эры, примерно так.

Тео на долю секунды примолк, — вдруг режиссер потребует назвать точную дату, — затем пошел дальше:

— То есть за тридцать-пятьдесят лет до того, как было, предположительно, сочинено самое раннее из Евангелий, и всего через несколько лет после смерти Христа. В сущности, сразу после встречи с Иисусом Малх отказывается и дальше служить шпионом Каиафы и начинает проповедовать, и несколько лет занимается только этим, а затем его поражает мучительная болезнь, цирроз, вероятно, или рак печени, или что-то подобное, и он начинает писать воспоминания.

— Прошу прощения, — снова вмешался режиссер. — Изложение фактов у вас получается не самым толковым. Этот малый заболевает после карьеры, к которой он приступает после встречи с Иисусом, но ведь зрители про Иисуса ничего пока не услышали. Дайте нам побольше Иисуса — и поскорее — тогда все будет отлично.