Видимунд закашлялся и хотел возражать, но княгиня Улиана остановила его:

— Я не кончила говорить, боярин. Передай князю Витовту, пусть напишет нам письмо за своей печатью. Мы думаем, — она посмотрела на сына, — великий князь Ягайла согласится вернуть ему отчины… А теперь, боярин Видимунд, прощай. — Старуха протянула белую руку.

Старый кунигас, став на одно колено, почтительно поцеловал руку княгини, чуть заметно пахнущую восковой свечкой.

Оставшись одна, Улиана не переставала обдумывать предложение Витовта. Она старалась восстановить в памяти всю картину последних событий.

Все началось с упрямого старика Кейстута. Он крепко держался старых богов. А старые боги не могли слить воедино великое литовско-русское княжество. Опираясь на упорных язычников в Литве, а главное в Жемайтии, Кейстут захватил великокняжеский престол и выслал князя Ягайлу и его мать Улиану из столицы.

Пришлось схватиться с Кейстутом не на жизнь, а на смерть…

Кейстута больше нет, он с честью похоронен и занял свое место в долине Свенторога. Но Литву продолжала раздирать борьба. Опасность грозила со всех сторон. Сын Кейстута Андрей Горбатый, полоцкий князь, вел тайные переговоры с орденом и подговаривал московского князя вместе с немцами ударить на Литву.

Когда на место Андрея Горбатого великий князь Ягайла назначил своего брата Скиргайла, половчане опозорили его и выгнали из города.

Наступило время действовать. Ягайла собрал тайный совет. В Вильню приехал тверской князь Михаил, собрались господа Ягайлы, его братья и ближние бояре. Рядили и судили долго. Решили в один голос: воевать с немцами нельзя, Литва может погибнуть.

Совет одобрил союз с татарами.

Страшась вмешательства московского князя, Ягайла признал себя вассалом хана Тохтамыша и получил от него ярлык на княжение. А Тохтамыш обещал защищать своего улучника от русских.

Все это одобрила княгиня Улиана.

Но московский князь Дмитрий после разгрома Москвы Тохтамышем не погиб и по-прежнему чувствовал себя крепко и уверенно. А татары передрались между собой, и им стало не до Литвы.

Мирный договор с немцами на четыре года был заключен на реке Дубиссе. Княгиня Улиана ездила на переговоры вместе с сыновьями. Ягайла отдал немцам на вечные времена половину Жемайтии.

Княгине Улиане запомнилась торжествующая улыбка на мрачном лице великого маршала Конрада Валленрода. Посматривая на нее, он тер широкой ладонью лысый глянцевитый череп или почесывал толстым пальцем за ухом у своей собаки.

По мнению княгини Улианы, потеря Жемайтии не большой ущерб для огромного литовско-русского государства. Вздорный клочок земли с упрямыми кунигасами, не желавшими креститься, мешал укреплению государства. Так пусть же с ними расправятся рыцари.

Жемайтия забурлила, народ поднялся с оружием в руках. И в Литве многие не были согласны с договором. Великий жрец поднял знамя борьбы. Убежавший из замка Витовт заключил союз с орденом. И Андрей Горбатый продолжал мутить воду.

Угроза снова нависла над великим литовским княжеством.

В Москве внимательно наблюдали за событиями.

Боясь вмешательства русских, княгиня Улиана решила породниться с князем Дмитрием. Это по ее замыслу Ягайла должен был взять в жены дочь московского князя Софию Дмитриевну.

Родственная Москва надежно защитит Литву от немцев, думала Улиана. Она была довольна, что затеяла сватовство. Тверские князья потеряли свое прежнее значение в русских землях и скоро покорятся московскому князю.

Долго еще княгиня Улиана, сложив руки на коленях, молча сидела одна в большой гридне.

В этот день погода хмурилась с утра. По небу ходили низкие темно-синие тучи. Солнце не показывалось, но люди обливались потом от духоты. Пыль, поднятая колесами и конскими копытами, долго стояла столбом над дорогой.

А после полудня зашумел в верхушках деревьев ветер. Дубы и липы в священной роще заговорили на разные голоса. Ветер врывался в отверстия глиняных свистелок и дуделок, привязанных к ветвям, и они издавали пронзительные звуки.

Великий судья судей, прислушиваясь к дуделкам и к шороху листьев на дубах, объявил собравшимся о начале богослужения.

Обширный храм Перкуна был построен без крыши и без потолка. Тяжелым прямоугольником окружали каменные стены могучий священный дуб. Среди толстых стен храма могли поместиться тысячи людей. На западной стороне виднелась тяжелая дверь, окованная полосами железа.

Вплотную к восточной стене прижалась небольшая каменная часовня. Рядом, в каменной стене, темнела глубокая ниша. Там находилась главная святыня: грозный Перкун, привезенный из Пруссии. Он был огромен, его мизинец равнялся по величине высокому человеку. В жертвенном очаге днем и ночью пылал неугасимый огонь.

Великий жрец Гринвуд приходил в храм из своего дворца потайным ходом, все остальные — через дверь в запасной стене.

Сегодня в храме собрались священники высоких степеней, приехавшие из Пруссии, Жемайтии и Литвы. Каждый подходил к дубу, кланялся ему, срывал зеленый листок и приклеивал к своему лбу. Одежды на них были разного цвета, а пояс белый. Жреческий сан определялся числом витков пояса. Великий жрец перепоясывался сорок девять раз, а криве, равный по сану христианскому епископу, всего семь раз.

Священники шепотом спрашивали друг у друга, зачем их потребовал к себе великий жрец. Но никто не знал.

Опираясь на длинный посох, Гринвуд внезапно появился из маленькой дубовой двери. Едва увидев красную бороду, жрецы повалились на колени, не смея поднять глаза на судью судей.

Гринвуд приказал встать. Зашуршав одеждами, жрецы повиновались.

На великом была пурпуровая мантия с грозным Перкуном на спине, вытканным золотом. Его голову украшала остроконечная шапка с блестящим золотым шаром, осыпанным драгоценными камнями.

— Друзья мои, — тихим, дрожащим голосом начал судья судей, — я созвал вас по важному делу. Решается судьба нашей земли, нашего народа. Мы всегда твердо верили своим богам. По милости их мы живем на плодородной земле, и народ наш свободен и сыт. Мы всегда считали друзьями соседние народы, уважавшие наших богов и наши обычаи. Мы не принимали дружбу и вели войны с соседями, враждебными нашим богам… — Он умолк и опустил голову. Воцарилось молчание. — Немецкие рыцари хотят поработить нас, — продолжал жрец. — Недавно они сожгли несколько лесных селений и готовят новую войну. Кенигсбергский замок битком набит солдатами и рыцарями. Военачальник Конрад Валленрод хвалился, что захватит Троки и Вильню и разрушит наш храм.

Глухой ропот прошел в толпе священников.

— Жемайтский князь Витовт, сын Кейстута, — голос жреца стал едва слышен, — оказался в стане немецких рыцарей. Желая отомстить за своего отца и мать, он забыл законы предков и призвал на помощь врагов.

— Горе нам, горе нам! — раздалось со всех сторон. — Скажи, что нам делать, великий из великих!

Гринвуд поднял руки ладонями кверху, устремил в небо глаза.

— Я хочу просить мудрейшего Перкуна, о братья мои. Я буду молить его. Может быть, он услышит мольбы и даст совет.

И великий жрец стал произносить заклинания, а все собравшиеся в храме протяжно выкрикивали время от времени одно и тоже слово:

— Ши-и-у!

Ветер изменил направление. Заиграли другие свистелки, иными голосами. Судья судей стал вглядываться в набухшее грозой небо.

— О братья, я вижу — небо разверзлось! — воскликнул он и вдруг пошатнулся.

Два священника подбежали к нему и, подхватив под руки, повели.

Посредине храма высилась куча сухих дубовых дров, сложенная костром. Священники подвели к ней великого жреца и помогли взобраться наверх. Дрова были уложены особым способом, так, что в одном углу получилась удобная лестница.

Оказавшись на самом верху, судья судей стал на колени и приступил к молитве. Рядом на дровах лежал большой жертвенный бык с позолоченными рогами. Губы жреца тронула усмешка: он-то знал, что на помощь Перкуна рассчитывать не приходится. Все надо обдумать самому. И он стал решать сложную задачу, время от времени испуская громкие выкрики и стенания. Витовт, сын Кейстута, искал помощи у заклятого врага и за помощь обещал заплатить землей предков. Спору нет, тяжкий проступок. Однако только недавно и Ягайла обещал отдать половину Жемайтии немецкому ордену. Но обещание — это только обещание, оно может быть вынужденным, и боги простят клятву. «Нет, я не встану на защиту Ягайлы».