— О боже! В таком случае вот тебе мой отчет. Во вторник я проснулся около десяти, и дворецкий раздвинул на окнах шторы, а затем принес мне чай…

— Чик, не надо паясничать. Ну пожалуйста, расскажи мне!

— Ладно, но тогда мне придется немного пофантазировать. Ну вот хотя бы так: в девять часов утра во вторник Вэл Оркатт поставил пустые корзины из-под провизии в кузов своего грузовика. К машине подошел президент, они с Вэлом внимательно осмотрелись, чтобы убедиться, что никто не видит их, и президент через заднюю дверцу забрался в кузов. Подъехав к воротам, Вэл сбросил скорость и, выждав момент, когда внимание часового будет отвлечено на что-то еще, выехал. Это не самая важная часть дела. Он свернул в боковой проезд и остановился в том месте, где я оставил свой автомобиль.

Президент выбрался из грузовика, сел в седан, приехал по этому адресу и вошел в эту квартиру, воспользовавшись моим ключом.

Забравшись в кузов грузовика, я немного подгримировался, надел старую кепку и, сев на место водителя, подкатил к парку. Выбрав подходящий момент, мы с Вэлом спрятались в зарослях кустарника. Я взял эту трость и треснул Вэла по виску, вот здесь ты можешь видеть метку, оставшуюся на ней. Мне потребовалось крепко стиснуть зубы, чтобы решиться на это, — видела бы ты выражение лица Вэла, когда он понял, что я собираюсь ударить его, хотя, конечно, все было условлено заранее. Но Вэл — настоящий мужчина. Я оставил его лежать на земле и вернулся в грузовик. Да, забыл сказать, мы остановились у табачной лавки, там Вэл позвонил своему начальнику и сообщил, что он растянул щиколотку и что грузовик отгонит в гараж, а сам на службу сегодня больше не выйдет.

Подыскивая подходящее место, я немного поездил по городу и в конце концов остановился на Пятнадцатой улице, перед незаселенным домом. Дождавшись, когда на улице никого не будет, я вылез из грузовика, пересек двор, а затем прошел по аллее до остановки, сел в трамвай, приехал сюда и вскоре ел сандвичи с президентом.

И ты знаешь что? Поверишь мне или нет? Я едва не забыл стереть отпечатки пальцев Вэла с перочинного ножа президента, который мы намеренно оставили в кузове грузовика! Вот было бы здорово, а?

— А как же твои собственные отпечатки?

— Я был в перчатках. Я не собирался оставлять следы, которые могли бы навести на меня, нет уж, благодарю покорно!

Альма смотрела на Чика. Восхищение, которое читалось в ее глазах, было смешано с нежностью. Наконец она сказала:

— А как же ты смог хладнокровно ударить палкой Вэла Оркатта так, что он потерял сознание? Это гораздо хуже, чем то, что ты ударил меня, потому что в последнем случае ты действовал так, как диктовали тебе обстоятельства. Конечно, я понимаю, тебе надо было каким-то образом нейтрализовать Вэла, но палкой… Бр-рр!.. Не могу себе представить, как ты мог сделать такое.

Почему ты не усыпил его хлороформом?

— Я не анестезиолог. Применив хлороформ, я мог бы убить его. Ну и кроме того, Вэл нуждался в хорошем синяке — это делало его показания более достоверными.

— А кто подбросил пропитанный хлороформом платок на лужайку Белого дома?

— Это сделал Браунелл, когда отправился на поиски президента. Платок все время лежал у него в кармане.

— Хорошо. — Альма вздохнула, еще раз посмотрела на Чика и медленно обвела взглядом всю комнату. — Очень жаль, — продолжила она, — что никто и никогда не узнает ничего об этом… об этой квартире. Она вполне заслуживает того, чтобы здесь был создан исторический музей. Это — очаровательная квартира, Чик. Ты сделал ее очень уютной.

— Да-а, она и самому мне нравится.

— Наверное, даже мысль о том, чтобы расстаться с ней, для тебя невыносима.

— В каком-то смысле — да. Не потому, что эта квартира могла бы стать историческим музеем. Воспоминание о ней будет одним из самых моих любимых воспоминаний, потому что до свадьбы я и моя жена жили здесь в атмосфере секретности и полной безвестности.

— Ох! Мне кажется, это похоже на шантаж, — засмеялась Альма. — Но в любом случае тебе придется согласиться, что опекун у нас был далеко не безвестный.

Субботним вечером в девять часов тридцать минут четыре человека шли по холлу второго этажа Белого дома. Им всем было назначено прийти в одно время, и они заранее встретились в комнате на первом этаже. Теперь же они прошли мимо открытой двери слева, закрытой двери справа и, наконец, подошли еще к одной — она вела в гостиную миссис Стэнли. Все остановились, и Гарри Браунелл постучал. До них донесся голос супруги президента: «Входите!» Мужчины вошли, и, будучи последним, Чик Моффет закрыл дверь.

Миссис Стэнли стояла у стола, пытаясь оживить поникшую розу. В расположенном поблизости кресле сидел президент. Он выглядел усталым и измученным, но при этом весело улыбался, а когда приветствовал вошедших, в глазах его вспыхнул огонек признательности.

— Очень рад, — теперь президент улыбнулся каждому в отдельности, — Альма, Гарри, Чик, Вэл, подходите поближе.

Браунелл заявил, что, по его мнению, не следует злоупотреблять гостеприимством президента, поскольку тот очень нуждается в отдыхе. Но президент только отмахнулся от этого заявления, и тогда Чик и Браунелл пододвинули кресла поближе. Вэл Оркатт следил за тем, что делает Чик, и, увидев, что он откинулся на спинку кресла и устроился поудобнее, поступил точно так же.

— Как ваша голова, Вэл? — спросил президент.

Вэл коснулся рукой повязки.

— Да все в порядке, — ответил он, — еще чуть-чуть побаливает, но в целом все нормально. В понедельник я выйду на работу.

— Хорошо, — кивнул президент, а потом оглядел всех и сказал: — Альма, Чик, Гарри, Вэл, хоть я еще не раз увижу вас, а вы меня, я рад, что мы устроили эту короткую встречу. — Он улыбнулся жене: — Лилиан, я очень признателен тебе за то, что ты все организовала.

Не знаю, стоит ли мне благодарить всех вас или нет. По опыту знаю, что, когда я испытываю особенно глубокие и теплые чувства, мне лучше не стараться выразить их словами. Нет никакого сомнения, что никогда еще мои чувства не были более глубокими и более теплыми, чем те, что я испытываю по отношению к вам четверым, сидящим здесь. Так что если вы воспримете благодарность как нечто само собой разумеющееся…

Все закивали, а Альма сказала:

— Господин президент, вам не нужно благодарить меня, потому что я-то ничего не сделала. Но уж коль скоро вы спросили Вэла Оркатта о состоянии его головы, вы могли бы также спросить меня о состоянии моей челюсти.

Миссис Стэнли захохотала. Президент улыбнулся и покачал головой:

— Извините меня, Альма, но то, что с ней все в порядке, очевидно. Однако не нужно утверждать, что вы ничего не делали; стоит мне закрыть глаза, и я чувствую во рту божественный вкус вашего омлета с грибами. Но, — продолжил президент, — хоть я и не стану пытаться выразить словами всю меру моей благодарности, мне хотелось бы сделать для вас что-нибудь такое, что запомнится надолго. Какой-то знак на память, какое-то доброе дело для каждого из вас… Мы с миссис Стэнли уже обсуждали этот вопрос. Она хотела бы, чтобы я сам сделал каждому из вас подарок — она обожает делать людям подарки и не видит лучшего способа отблагодарить. Но я бы предпочел, чтобы выбор остался за вами. Это — последняя услуга, о которой я попрошу вас, во всяком случае на этой неделе. — С этими словами президент улыбнулся. — Ну, Альма?

Девушка улыбнулась ему в ответ:

— Господин президент, это изумительно! Я надеялась… Знаете, я сирота. Мне хотелось бы, чтобы на моей свадьбе вы были посаженым отцом.

— Вот как! И когда состоится свадьба?

— Ну… — Альма залилась краской смущения, и все засмеялись. — Скоро, конечно скоро. Как только будет возможность, — с вызовом бросила она.

— Хорошо. Я с огромным удовольствием выполню вашу просьбу, и ничто не помешает мне сделать это. А вы, Гарри?

Браунелл скрестил руки на груди и уставился на розы, явно обдумывая что-то. Наконец он сказал: