— Мы обычай русский строго блюдем, — громко, словно призывая в свидетели Студеное море, продолжал кормщик, — чужбины не хватаем и в своем море государим мирно. Полуночное океан-море от запада и до востока все наше. И Мурман,[46] и Матица-земля,[47] и Грумант, — то все под Русью. Русь там от века ходит и живет.

Обидные, тяжкие мысли шевелились в голове Старостина. Давно ушел в поварню подкормщик Савелий, а Тимофей Петрович все стоял у руля, о чем-то думая под скрип мачт и слабый свист ветра, игравшего в снастях.

Еще прошло два дня. Шелоник все задувал в паруса. Ни одной льдины не встретили на пути лодьи. Вот показались камни и скалы южной оконечности Груманта. Осторожно обошел Старостин опасный мыс с коварными течениями и рифами.

Под скалистыми высокими берегами острова двигались теперь корабли. Обрывистые скалы гор местами спускались к самому берегу, нависая над морем.

Сверкали в лучах солнца вечными снегами величественные грумантские вершины. Под глубокими снегами лежали долины, выходящие к морю.

Мореходы любовались сверкающим голубым льдом многочисленных глетчеров, сползавших в воду широкими языками. Стали часто попадаться плывущие навстречу ледяные обломки.

Старостин то и дело показывал Борецкому на кресты, стоявшие на берегу, и называл становища и кормщиков, зимовавших в этих местах. Много русских лодей обогнали на своем пути мореходы. Много видели они поморских кораблей, стоявших на якорях за мысочками в ожидании поветра.

— А скоро твои владения начнутся, Тимофей? — пошутил боярский сын, похлопывая кормщика по плечу.

— Недалече уж теперь осталось, — серьезно ответил Старостин. — Там, за тем мыском, где семь крестов стоят, повернем.

Вот и южный мыс широкого залива, на много верст уходящего вглубь острова. Лодьи взяли на восток, обходя опасные камни. Совсем близко на черной скале стоял большой серый крест.

— Глянь, господине, крест это дед мой, Иван Старостин, ставил, уж полсотни лет, поди, как будет.

Лодьи, лавируя, медленно шли под южным берегом залива. За небольшим мыском открылось удобное становище. Показалось несколько судов, стоящих на якоре, избы на песчаном берегу, У изб копошились люди.

— Вот наше владение, старостинское, — с гордостью сказал кормщик, широко обводя кругом рукой. — Домой пришли…

Близко к берегу подошли корабли и бросили в воду тяжелые якоря. Антон вызвал к себе грамотея, дьяка.

— Вот, Афанасий, здесь твое место. Собирайся, жить тут долго придется, приказные книги бери. Грумантская земля велика, и становищ на ней множество.

Согнулся в поясном поклоне дьяк. Не долги были его сборы, и он первым полез в карбас, уходящий на берег. Съехали на берег и братья Борецкие с дружинниками посмотреть на «столицу» своей новой вотчины.

А на следующий день уже торопил боярский сын Старостина в обратный путь. Хотели еще братья на Малый Берун — остров посмотреть.

Быстро уладил свои дела Старостин. С радостью он узнал, что лодьи его благополучно добрались прошлым летом на Грумант. А сейчас кормщики хвалились хозяину счастливой зимовкой и богатым промыслом.

— С удачей тебя, Тимофей Петрович, — докладывал Старостину высокий рябой кормщик, — постарались мы в этом году, ведь промысел-то какой: триста моржей добыли, восемьдесят зайцев, сто пятьдесят лысунов, сто пятьдесят медведей, тысячу песцов, кита одного да пуху гагачьего.

— Молодцы, вернетесь на Русь — озолочу, — радовался Старостин.

Не хуже промышляли и остальные старостинские артели.

Бородатые, обветренные промышленники собрались возле Старостина, народу оказалось много. Некоторые из них жили на Груманте оседло, по нескольку лет, и давно свыклись с суровой природой острова.

Тимофей Петрович, степенно поглаживая русую, окладистую бороду, совсем закрывшую широкую грудь, рассказывал новости, передавал поклоны и гостинцы от родных и близких. Мореходы благодарили, кланялись в пояс.

— Ну, кажись, все обсказал, ребята. Теперь за дело — лодьи выгружать. Морошку на зиму вам привез, снастей промысловых, одежонку да другого добра немало.

Лодьи разгружали всем миром. Вот уже последний ушат с моченой ягодой переправился из трюма на берег в просторный сарай.

Настроение у всех было приподнятое, праздничное.

Общую радость мореходов отравляло появление новгородских вельмож.

Поморяне недружелюбно посматривали на бояр и дьяка.

— Кабыть кончается вольная волюшка, — поговаривали они между собой, — и на Грумант наш бояре своего пса, дьяка, привезли. Глядишь, скоро и попы приволокутся…

Через трос суток попутным ветром тронулась лодья в обратный путь.

Благополучно миновав южный мыс Груманта, Старостин повернул на северо-восток, к знакомому становищу на западном берегу Малого Беруна.

Упросил Тимофей Петрович боярского сына разрешить ему промысел на моржа. Соблазнился Антон, — уж больно много было зверя на острове. Половину добычи обещал отдать боярам Старостин.

Почти сутки шли мореходы, пересекая обширный пролив. Вот на высоком мыске показались три креста, стоящих рядом, за мыском открылось небольшое становище. Старостин удачливо подвел к нему обе лодьи.

Мореходы рассчитывали на богатую охоту. И не напрасно. Пустынные берега острова были покрыты большими коричневыми пятнами моржовых залежек. На второй день начался промысел. Засучив рукава, вместе с мореходами работали дружинники.

Незаметно с моря подбирались охотники к залежке и, окружив моржей, поднимали громкий крик и шум. Путь к бегству был отрезан, и звери испуганно метались по галечнику.

Это и нужно было: на берегу быстро вырастал коричневый вал из моржовых тел, преграждая зверю выход в море.

Редко какому моржу удавалось выскочить из этой ловушки. Мутило сначала дружинников от крепкой моржовой душины, побаивались новгородцы страшных клыков и грозного рева, но быстро освоились и под дружную песню зверобоев без устали кололи пиками морских великанов.

Разноголосо пели молодцы, покачиваясь в такт песне…

Столько набили моржей промышленники на Малом Беруне, что одними клыкастыми моржовыми головами нагрузили свои лодьи. А кожи и сало пришлось оставить на берегу на съеденье зверям и птицам.

Радовались кормщики, радовались братья Борецкие, радовались мореходы, дружинники богатому промыслу. Все подсчитывали выручку за дорогой «рыбий зуб».

Но не всегда получается, как думаешь. Уж отход был назначен на завтра, а проснулись — увидели на море сплошной грозный лед. Могучим потоком двигались льдины на север, ломаясь и громоздясь друг на друга.

— Господине Антон Филиппович, может статься, зимовки не миновать, — окинув зорким взглядом пролив, сказал Старостин.

Больно не хотелось зимовать на острове боярам, шибко горевали братья. Но что поделаешь!

Прошла неделя, другая.

Просторную, крепкую избу построили мореходы и дружинники. Но одной избы оказалось мало. Стали собирать лес для другого зимовья.

А леса было по берегам много. В иных местах трудно было перебираться через нагромождения толстых и тонких деревьев. Вековые сосны и ели, вывороченные с корнями буйными реками далеко на материке, принесли морские течения к Малому Беруну, а волны выкинули деревья на отмелые пустынные берега.