Собственно, это функциональная подсобка, а не кабинет. И диск-жокеи, и продюсеры бродячих голодных музыкантов, все кому не лень заходят сюда и роются в длинных стеллажах CD, пользуются и часто не возвращают любимые Лешины раритеты.

– Слушай, давай пойдем где-нибудь перетрем, здесь у тебя не поговоришь, – предложил Леше Дюрыгин, выразительно кося глаз на пасшегося возле длинного стеллажа с дисками длинноволосого, а-ля хард-рок семидесятых, парня.

– Только недалеко, – поставил свое условие Леша, – у меня через сорок минут собрание, разбор полетов и ошибок, у нас прямой эфир, сам понимаешь.

– Понимаю, – кивнул Дюрыгин, – разбираете, кто на вчерашнем эфире в микрофон «…твою мать» сказал.

– Типа того, – кивнул Ксютов, – но бывает и хуже.

– Это когда проплаченную спонсором песню диджей забыл поставить в жесткую ротацию, – хмыкнул Дюрыгин.

– Все-то ты знаешь, – покачал головой Ксютов, – с тобой даже как-то и неинтересно.

Вышли из офиса, направились по коридору к лифтам.

– Я все удивляюсь, Лешка, – размышлял вслух Дюрыгин, – кабинета у тебя практически нет, где же ты взятки от всех этих директоров и раскрутчиков берешь? От спонсоров этих Наташ Краснопуповых, Вов Дилановых и прочих полуголых сисястых ансамблей за то, чтоб поставить их в жесткую ротацию?

– Я взяток не беру, это все знают, – серьезным тоном сказал Ксютов.

– Да я так, пошутил, это же общеизвестный факт, что ты взяток не берешь, – хлопнув Ксютова по плечу, примирительно сказал Дюрыгин. – Надеюсь, ты и с меня взятки не попросишь за мою протеже.

– За какую протеже? – оживился Ксютов. – У тебя появилась певичка? У нее есть хит?

– Нет, не певичка, у меня лучше, – заговорщицки улыбаясь, сказал Дюрыгин, – у меня отлетная диск-жокейша для тебя есть.

– Да? – удивился Ксютов. – Откуда и зачем?

Они спустились на лифте на четвертый этаж и прошли в кафетерий.

– Ну, что у тебя за жокейка? – спросил Ксютов, когда они уселись за дальним столиком.

– Понимаешь, я ее готовлю себе на новое шоу, она очень способная, живая, непосредственная, оригинальная…

– Стоп, – прервал Дюрыгина Ксютов. – Она на эфире когда-нибудь работала?

– Нет, но она очень артистичная и способная, все на лету схватывает. Музыкальную школу окончила… В Твери.

– Но ты же знаешь, у нас на нашем радио диск-жокей работает в одно лицо без звукорежиссера и сам за пультом микширует звук, а это значит, что ее, твою протеже, надо полгода готовить на эфирного звукорежиссера, учить ее пульту и микшированию, возиться с ней, а для чего – чтобы раскрутить ее к твоему шоу? – усомнился Ксютов.

– А ты ее поставь в пару с кем-нибудь, а хоть бы и с Сережей Мирским на утренний эфир, – предложил Дюрыгин. – Мирский будет звук микшировать, программу вести, а моя Агаша как гость на эфире… А?

– Ну-у-у-у… – нахмурился Ксютов. – У Мирского ведь и свое самолюбие есть, он не захочет программу с кем-то делить.

– А Ирма Вальберс у него была на нескольких эфирах? – возразил Дюрыгин.

– Ну, сравнил жопу с пальцем! – воскликнул Ксютов. – Ирма сама по себе звезда, с ней и Мирскому не западло на эфире побыть, неизвестно кто кого еще раскручивает в этой паре, а твоя эта, как ее? Агаша? Кто ее знает? Она же не Ирма Вальберс! С ней Сережа еще и не захочет эфиром делиться.

– А ты заставить не можешь, как программный директор?

– Могу, но пока не вижу резона зачем.

– А если денег дать? – улыбнулся Дюрыгин.

– Ты же знаешь, я не беру, все мои действия только на благо рейтинга станции.

– Знаю, поэтому и уважаю.

– Льстец, – укоризненно покачав головой, сказал Леша. – Ладно, приводи свою протежейку, погляжу я на нее, да, может, и правда поставлю с Мирским.

– Правильное решение, – похвалил Дюрыгин.

– Ты не думай, что меня так легко уговорить, – назидательно заметил Ксютов, – я соглашаюсь чисто из прагматически корпоративных соображений.

– Типа я тебе, а ты потом мне, и наоборот?

– Правильно, – кивнул Ксютов, вытирая салфеткой рот, – я сейчас сделаю тебе, а ты потом сделаешь мне.

Агаша пришла на «Москва-Сити FM» как раз на еженедельную сходку всех диск-жокеев. Программный директор проводил разбор полетов.

– Ты Агаша? – спросил Ксютов, завидев стоящую в проеме дверей девушку и прервав на полуслове свой спич.

– Да, – ответила Агаша с улыбкой, – мне можно?

– Проходи, присаживайся, – сказал Ксютов, – знакомьтесь, Агаша будет с нами на эфире работать до сентября, а потом пойдет в новое телешоу к Дюрыгину на НТА.

Диск-жокеи заинтересованно глядели на Агашу.

– Так на чем бишь я остановился? – продолжал Ксютов. – Да, насчет прошлого четверга. В прошлый четверг вырубился компьютер, и что? И сразу вылез весь ваш непрофессионализм…

Ксютов стоял, опершись руками на спинку стула, подчиненные сидели за длинным столом и глядели на своего шефа. Глядели и слушали, а шеф давал всем разнос.

– Стоило на день вырубиться программному компьютеру, как сразу повылезало, что никто не владеет ни искусством микширования, ни искусством речи, ни чувством меры, ни элементарной внимательностью, которая вообще никому здесь из присутствующих, как мне кажется, не присуща. Здесь вообще, похоже, собрались какие-то апологеты невнимательности, анархисты, отрицающие всякий установленный в эфире регламент и порядок.

Ксютов раскачивался вместе со стулом и говорил:

– Лена, к тебе это относится в первую очередь, ты была в эфире с двенадцати до шестнадцати, сразу после Мирского…

Красивая блондинка Лена поджала губки и потупила взгляд. Агаша поняла, что эта Лена, наверное, очень набедокурила на своем эфире, и ее сейчас будут за это ругать.

– …Лена, тебе сколько раз объясняли, что заговаривать музыкальную композицию на голосе исполнителя категорически нельзя? Это брак в работе диск-жокея. Я вам всем, когда брал вас на работу и стажировал, тысячу раз объяснял, что перед тем, как ставить песню с диска или с другого носителя, диск-жокей обязан прослушать вступление и концовку песни и по секундомеру прохронометрировать интродукцию и коду. Кроме того, для облегчения вашей работы на плей-листе возле каждой песни обозначены вход и выход, сколько секунд от первого звука до начала пения и наоборот, и буквами даже обозначено – для особенно тупых. Вот, поглядите, кто забыл, – Ксютов потряс в воздухе распечаткой плей-листа, – вот, после песни Элтона Джона стоит цифра 12 и буква «эф»… Что это значит? Это значит, что после того, как Элтон Джон кончил петь, музыка в этой песне звучит еще двенадцать секунд, и у диск-жокея, если ему вздумалось красиво, как он думает, наезжать на хвост этой песни, есть целых двенадцать секунд, чтобы на музыке уходящей песни прокомментировать ее или сказать свою очередную гениальную глупость, вроде той, что сказала в тот же четверг Оля Сиротина.

Теперь все посмотрели на Олю, полную девушку, что сидела по левую руку от программного.

– Но вернемся к профессионализму. Лена, ё-мое, у тебя на этом Элтоне было целых двенадцать секунд, за это время в эфире можно всего Шекспира процитировать, а ты мало того, что в следующую песню группы «Грин Дэй» очень плохо въехала, так ты своим чрезмерным комментарием залезла на голоса исполнителей, а это брак, а это непрофессионализм. Что? Не могла посмотреть, что до вступления голосов написано пять секунд? Чего тебя понесло?

Диск-жокеи зашушукались, за столом прокатилось оживление.

– За двенадцать секунд процитировать всего Шекспира? – хмыкнул сидевший рядом с Агашей толстый брюнет с полосатой футболке. – Ольга и на пять секунд ни одной цитаты из Шекспира в своей памяти не наберет.

Послышались смешки.

– Тихо! – прикрикнул Ксютов. – Дальше… Дальше я хотел сказать о главном. Невнимательность – это естественная сфера обитания ваших душ. Вот поглядите! Стоило в четверг полететь программному компьютеру, как вы умудрились навести полный хаос в рекламных окнах и буквально свести с ума нашу рекламную службу. Чего, казалось бы, проще? Девочки из рекламной службы коммерческого директора приносят диск-жокею расписание рекламных окон каждого часа эфира. Там черным по белому прописано время рекламного окна и последовательность роликов. Делов всего-то – приготовить все картриджи с роликами, засунуть их в картридж-плейеры…