Нельзя сказать, что на Тааму-Тара белые люди никогда не бывают. Нет, иногда заглядывают. Изредка.

Приезжал как-то скучный человек в широкополой шляпе и назвал себя служителем бога. Скучным голосом стал укорять островитян за то, что они безбожники, грозить им всякими неприятностями на том свете.

«Страшитесь кары небесной!» — говорил служитель бога океанийцам, поднимая кверху длинный, хорошо отмытый указательный палец.

Островитяне слушали, но мало что понимали. Тот свет… этот свет… кара небесная… Они ведь ничего плохого не делают, зачем же им грозить?

С появлением белого не стало танцев при свете костра. Скучный человек запретил. И песни не велел петь. «Как богу противно смотреть с неба на языческие танцы, — сказал он, — так противно ему слушать языческие песни».

Приезжий через каждые два слова вспоминал о боге, и выходило, что его бог даже скучнее, чем он сам.

В общем, когда скучный служитель скучного бога, побыв немного, уехал, все на Тааму-Тара очень обрадовались. Легче дышать стало.

Ещё побывал на Тааму-Тара вербовщик. Не скучный, а весёлый, всех хлопал по плечу, о боге не говорил, зато расписывал, как хорошо будет тем, кто поедет работать на ананасные плантации белых хозяев. Ананасы выращивались на каком-то далёком большом острове, и вербовщик уверял, что жизнь там — одно удовольствие: работа лёгкая, пища сытная, жилища просторные и в добавление ко всему — деньги. Много денег. Проработав три года, люди вернутся домой богачами. Каждый сможет приобрести себе лодку с мотором, купить много пёстрой материи для жены и детей.

Вербовщику поверили. Несколько человек приложили большой палец правой руки к подушечке с краской и к бумаге, оставили на бумаге чёткий отпечаток пальца вместо подписи и уехали выращивать ананасы.

Ну и обманули же их! Прошёл положенный срок или немного больше, и люди вернулись худые, как скелеты, с исполосованными спинами, еле живые. А двое вовсе не вернулись. Их закопали в чужой земле. Они надорвались на работе.

В этом не было ничего удивительного. Ведь работали на плантациях с утра до ночи, пока солнце светило. Притом не разгибая спины. Если же кто украдкой выпрямлялся, тому — плеть.

Кормили людей тухлой рисовой похлёбкой, жили люди за колючей проволокой. Плохо людям было.

А когда пришло время расчёта, выяснилось, что не белые хозяева должны своим рабочим, а рабочие — белым хозяевам. Так получилось. Рабочим посчитали всё, чем они пользовались: гнилой рис, которым их кормили, колючую проволоку, которая огораживала их от мира, рубашки, которые истлевали от пота на их плечах, и даже плети, которые надсмотрщики трепали об их спины.

С тех пор на Тааму-Тара поняли: лучше служителей бога не слушать — они тоску нагоняют, лучше вербовщикам не верить — они бессовестные обманщики, и вообще, лучше от белых держаться подальше. Без них спокойней.

Так-то так, но, когда белый приезжает, белому сойти на берег не запретишь. В Океании они пока хозяева.

Да и, кроме того, на Тааму-Тара народ гостеприимный. Гостю всегда рады.

Поэтому белого, приехавшего с минданайцами, встретили как положено: с ним поздоровались, ему сказали «мир тебе», ему помогли выбраться из моторки.

В общем, белый очутился на берегу. Коралловый песок жалобно заскрипел под двойными подошвами его тяжелых ботинок.

Все ждали, что гость станет делать: будет ли говорить о боге или, может быть, начнёт вербовать.

Однако гость с разговором не торопился. Неизвестно, то ли его укачало на валкой, кланяющейся всякой волне шхуне, то ли развезло, потому что лишнее выпил (ведь у минданайца в каюте бутылок с крепким poмом сколько угодно), но белому было явно не по себе. Тяжело отдуваясь, он постоял, мутными глазами посмотрел на берег, на хижины, на океанийцев, остановился взглядом на ближайшей от воды пальме, пошатываясь, доплёлся до нее, лег и тут же уснул. Сразу. В одну секунду.

Тогда островитяне обступили минданайца.

Кого привёз? — спросили они.

Американца, — сказал минданаец. — Богатого. Очень богатого.

Что ему здесь надо?

Минданаец стал объяснять, что белый никакого беспокойства не причинит. У него никаких дел здесь нет. От него вреда не будет.

— Если у человека нет дела, зачем он приехал? — удивился Нкуэнг.

— Чтобы время провести, — ответил минданаец. — Богатые не знают, что со своим временем делать. У них главная забота — время убить.

— Странный человек, — покачал головом Hкуэнг. — У него к самому себе нет жалости. Разве можно убивать то, что нужно беречь?

Каждый поступает по-своему, — равнодушно сказал минданаец.

Странный человек, — повторил Нкуэнг. — Как же он будет убиватьсвоё время?

Минданаец усмехнулся:

— Он хочет посмотреть ваш остров, хотя зачем, сам не знает. Он будет снимать киноаппаратом всё, что попадётся на глаза, — и тоже неизвестно зачем. Он слышал, что таких тунцов, как в ваших водах, нигде нет. Это его тоже привлекает. Богатый американец ради того, чтобы поймать на крючок крупную рыбу, может полмира объехать.

— Верно, наши тунцы самые большие, таких не найти, — подтвердил Нкуэнг. — Но зачем они ему? Что он с ними будет делать, если поймает? Ведь одному человеку тунца за две недели не съесть.

Минданаец снова усмехнулся:

— Этого я не знаю. Может быть, поймает, даст протухнуть и выбросит в море. А может быть, вам отдаст. Тут заранее не скажешь. Всё зависит от того, жадный он или нет. Время покажет.

Нет, белый, которого островитяне после рассказа минданайца о его богатстве прозвали господин Деньги, жадным не был. Это стало ясно с той минуты, как он пришел в себя.

Первыми в этом убедились маленькие островитяне.

Своё знакомство с детьми гость начал так. Достал из сумки, висевшей через плечо, коробочки жевательной резинки чуингам и роздал. Хватило всем. Юные жители Тааму-Тара неожиданно для себя стали обладателями двойного богатства.

Во-первых, — вкусных резинок; а во-вторых, красивых коробочек с очень интересными картинками.

Конечно, чуингам понравился. Хорошая штука! Сладко. Приятно пахнет во рту. Можно жевать сколько хочешь. Хоть целый день.

Но ещё больше, надо сказать, понравились маленьким океанийцам коробочки от чуингама и картинки на них.

Маленькие, плоские, в прозрачной плёнке, коробочки годились для многого. В них можно было держать высушенные плавники летучих рыб, выброшенных морем на берег морских коньков, обкатанные волнами кусочки перламутра, отполированные до прозрачности пластинки черепашьего панциря.

А картинки на обеих сторонах коробочек можно было часами рассматривать. Причём даже двух одинаковых не попадалось. Всегда разные. Они открывали новый неизвестный громадный мир, тот мир, который шумит где-то далеко от одиноко заброшенного в океане, всеми забытого Тааму-Тара.

И большие чёрные глаза маленьких темнокожих ребят часами разглядывали то, что было изображено на коробочках. Каждый раз находилось что-то ранее не замеченное.

Вот удивительные хижины из камня и стекла. По тому, какими маленькими кажутся нарисованные рядом люди, видно, что хижины высокие-высокие, выше самой высокой пальмы. В них живут белые. Один над головой другого. Как можно так жить?

Вот сделанная из железа и стекла моторная лодка, которая от обыкновенной моторной лодки отличается тем, что поставлена на четыре колеса и не плывёт по морю, а катит по суше. Чтобы сухопутную лодку не качало, белые сделали для неё гладкую дорогу. Дорога протянулась, будто минданаец разостлал перед покупателем целый кусок серой ткани.