Незадолго до захода солнца, у Западной баррикады — в том самом месте, где десять лет спустя гордый тиран воздвиг бессмертный монумент национальной славе и собственному тщеславию [1] — шумела, бурлила и волновалась толпа существ, которых можно было назвать людьми лишь условно. Глазу и уху они представлялись скорее диким зверьем, одержимым злобой, ненавистью и жаждой крови.

Большую часть дня гильотина выполняла свою жуткую работу. Знатные имена и голубая кровь — все, чем кичилась Франция в минувшие века, ныне платило дань за ее желание свободы и равенства. Бойня только прекратилась, но толпе предстояло еще одно, не менее увлекательное зрелище, прежде чем баррикады закроются на ночь. Стремясь не упустить его, народ устремился с Гревской площади [2] к различным баррикадам.

Упомянутое зрелище можно было наблюдать ежедневно — ведь эти аристократы такие глупцы! Разумеется, все они враги народа — и мужчины, и женщины, и дети, которые, к несчастью для себя, были потомками тех, кто со времен крестовых походов являл собой славу Франции — ее старинной noblesse [3]. Их предки угнетали народ, давили его алыми каблуками своих изящных туфель с пряжками, а теперь народ правил Францией и давил своих бывших угнетателей, правда не каблуками, ибо в те дни он в большинстве ходил босиком, а куда более действенным способом — ножом гильотины.

День за днем, час за часом жуткое орудие смерти требовало новых жертв — стариков, женщин, детей — в ожидании момента, когда оно сможет добраться до головы короля и молодой красивой королевы.

Новыми хозяевами Франции все это воспринималось как должное. Ведь каждый аристократ был изменником, как и все его предки. Век за веком народ страдал, голодал и трудился в поте лица, чтобы королевский двор мог сверкать ослепительным блеском. А теперь потомкам тех, кто придавал двору этот блеск, приходилось прятаться и убегать, спасая жизни от запоздалой мести своего народа.

Вся забава заключалась в том, что они и в самом деле пытались прятаться и убегать. Каждый день, перед тем как ворота закрывались, и рыночные повозки друг за другом покидали город, несколько глупцов-аристократов пробовали вырваться из лап Комитета общественной безопасности [4]. Под любыми предлогами и любой маскировкой они старались ускользнуть за баррикады, бдительно охраняемые гражданскими гвардейцами республики. Мужчины в женской одежде и женщины в мужской, дети, наряженные в нищенские лохмотья, оказывались ci-devant [5] графами, маркизами и даже герцогами, стремившимися бежать из Франции, добраться до Англии или какой-нибудь другой столь же проклятой страны, возбуждать там гнев против славной революции и поднимать армии с целью освободить заключенных в Тампле [6], некогда именовавших себя властелинами Франции.

Но, как правило, их ловите на баррикадах. Сержант Бибо, дежуривший у Западных ворот, отличался особенно острым нюхом на аристократов даже в самой искусной маскировке. Бибо играл со своей добычей, как кошка с мышью, иногда более четверти часа, притворяясь, что обманут бедной одеждой, париком и другими театральными атрибутами, скрывавшими ci-devant благородного маркиза или графа.

Поистине Бибо обладал замечательным чувством юмора! Стоило пооколачиваться у Западной баррикады, чтобы поглазеть, как он ловит очередного аристократа, пытавшегося спастись от народного мщения.

Иногда сержант позволял своей жертве очутиться за воротами и в течение двух минут думать, что ей удалось вырваться из Парижа, а быть может, удастся целой и невредимой достичь берегов Англии. Однако бедняга едва успевал отойти от ворот на десять метров, как Бибо посылал за ним двух своих людей, которые срывали с него весь маскарад и быстро возвращали назад.

Было необычайно забавно наблюдать, как беглец, особенно если он оказывался женщиной — какой-нибудь гордой маркизой — снова попадает в лапы Бибо, зная, что на следующий день его ожидает суд, а вскоре — нежные объятия мадам Гильотины.

Неудивительно, что в этот прекрасный сентябрьский день толпа, окружавшая ворота, где дежурил Бибо, была охвачена возбуждением. Жажда крови не знала пресыщения; народ, видевший, как сотня благородных голов пала сегодня под ножом гильотины, хотел убедиться, что на завтра обеспечена еще одна сотня.

Бибо восседал у ворот баррикады на перевернутой пустой бочке, под его командованием находились несколько гражданских гвардейцев. В последнее время приходилось работать, не покладая рук. Проклятые аристократы, потеряв голову от страха, стремились во что бы то ни стало выбраться из Парижа. Все они — мужчины, женщины и дети, чьи предки даже в давние времена служили этим предателям Бурбонам [7], — сами были предателями и достойной поживой для гильотины. Каждый день Бибо с удовольствием срывал маску с нескольких беглых роялистов и отправлял их назад — в руки Комитета общественной безопасности, возглавляемого добрым патриотом, гражданином Фукье-Тенвилем [8].

Робеспьер [9] и Дантон [10] хвалили Бибо за его усердие, и он очень гордился тем, что по собственной инициативе отправил на гильотину по крайней мере пятьдесят аристократов.

Однако сегодня все сержанты, командующие постами у разных баррикад, получили специальный приказ. Недавно большому количеству аристократов удалось бежать из Франции и добраться до Англии. Эти побеги были все более частыми и отчаянно смелыми, возбуждая людские умы и создавая странные слухи. Сержанта Гропьера послали на гильотину за то, что он позволил ускользнуть целому семейству аристократов через Северные ворота — под самым своим носом.

Утверждали, что эти побеги организованы группой англичан отчаянной смелости, которые из одного желания впутываться в дела, никак их не касающиеся, тратили свое время, выкрадывая жертвы, законно предназначенные мадам Гильотине. Слухи быстро распространялись; было несомненно, что шайка назойливых англичан существует в действительности, и более того — что ею руководит человек, обладающий поистине сказочной отвагой и дерзостью. По городу ходили рассказы о том, как он и спасаемые им аристократы у баррикад внезапно становились невидимыми и выбирались за ворота явно сверхъестественным способом.

Никто не видел этих таинственных англичан; что касается их вождя, то о нем говорили не иначе как с суеверной дрожью. В течение дня гражданин Фукье-Тенвиль получал клочок бумаги неизвестного происхождения; иногда он находил его в кармане сюртука, а иногда ему вручал его кто-нибудь в толпе по пути на заседание Комитета общественной безопасности. В записке всегда содержалось краткое извещение о том, что группа надоедливых англичан продолжает действовать, а в качестве подписи фигурировало изображение красного, похожего на звезду цветка, который в Англии называют алым пимпернелем [11]. Спустя несколько часов после получения дерзкого послания, граждане из Комитета общественной безопасности узнавали, что нескольким роялистам и аристократам удалось добраться до побережья, и что сейчас они находятся на пути в Англию.

Стража у ворот была удвоена, командующим постами сержантам грозили смертными приговорами, а за поимку смелых и дерзких англичан предлагали щедрое вознаграждение. Пять тысяч франков обещали тому, кто сможет поймать таинственного и неуловимого Алого Пимпернеля.