______________

* Или Цезарь, или ничто! (лат.)

Амандус.

Что ты сказал, коварный нечестивец?

Как ты посмел провозгласить прилюдно

Свой замысел предательский и подлый?

Так знай же, мелкий трус, слабак несчастный,

Ты просчитался! Для нее одной

Горят сердца огнем благоговейным,

Желая смерть геройскую принять!

Позволь, принцесса, в твои очи глянуть,

Чей взор небесный воспаляет мысли

О подвиге, что тлел в груди давно,

Теперь же ярким пламенем взъярится

И налетит на полчища врагов,

Несметную их рать испепеляя!

Зари небесной пурпур златотканый

Да не узрит отныне сына тьмы,

Исчадье ночи. Даже если он

Обратно в чрево матери забрался,

Укрыт ее вороньими крылами,

Огонь отмщенья молнией победной

Его сразит и ночь повергнет в бегство,

Чтоб тем скорее Феба колесница

Из волн морских Аврору возносила,

Леса и долы светом золотя!

Жестокий бой меня торопит в путь,

Предчувствие победы полнит грудь,

Пусть подлый мавр в смятении дрожит

Он будет смят, повергнут - и бежит!

(Низко кланяется Бландине и спешно уходит.)

Бландина. Панталоне! Немедленно следуйте за прекрасным юношей, я заранее одобряю все, что он намерен предпринять против ненавистного мавра. И позаботься, чтобы каждый, кого он призовет для исполнения своего замысла, с готовностью подчинялся его приказам.

Панталоне (в сторону). Бог ты мой! Вот уж не хотелось бы: такой милый молодой человек - и ни с того ни с сего сам подает себя Килиану на завтрак. Ибо на завтрак Килиан схарчит его, а уж из нас, несчастных, приготовит себе обед. (Уходит.)

Бландина. А ты, злокозненный Тарталья, осмелившийся угрожать даже мне, поплатишься за свое предательство заточением в самом глубоком подземелье. Бригелла, исполняй мой приказ и учти: если изменник сбежит, ты ответишь головой. (В сторону.)

Какая верность, мужество какое

Души моей коснулись. Этот мальчик,

Что отродясь оружья не держал

В руках, а только лиру золотую,

Волшебные аккорды извлекая

Из чутких струн, - теперь же хочет он,

Охваченный горением геройским,

Страну освободить от лихоимцев

И мавра страшного своей рукой прикончить!

То, видно, ангел, посланный судьбой

Спасти меня от участи ужасной.

Я верю - он спасет, он победит,

И смерть приму, коль обманусь в той вере!

(Уходит в сопровождении свиты.)

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Тарталья, Бригелла, в глубине сцены - часть лейб-гвардии.

Тарталья. Я сплю? Иль грежу наяву? Меня - министра, его сиятельство, обер-церемониймейстера, без всяких церемоний объявляют государственным изменником и бросают в подземелье? И кто - принцесса, это своенравное и неразумное дитя!

Бригелла. Не угодно ли вашему сиятельству без лишнего шума пройти со мной в тюремную башню?

Тарталья. Ха! Бригелла! Мы, слава богу, не первый год знакомы. Ты же всегда был мне другом. Вспомни о золотых денечках в Венеции, когда в святом Самуэле{351} нам открывались дивные чудеса царства фей, - то-то мы оба напроказили, то-то повеселились от души! Девятьсот хохочущих физиономий, не отрываясь, жадно ловили каждый наш взгляд, каждое слово. С тех пор мы уныло бродили по свету, жалкие, неприкаянные, и даже если кое-где наши имена и были черным по белому пропечатаны в театральных программках, никто не верил, что это взаправду мы; боюсь, что и сегодня многие серьезные люди уже начали в нас сомневаться. Вот и подумай - если ты сейчас бросишь меня в подземелье, заживо упрячешь меня в могилу, получится, что ты похоронишь и мое "я", мой озорной характер, а вместе с ним нанесешь ущерб и себе; ты лишаешься самой надежной своей опоры, роя мне яму, в которую сам же и плюхнешься. Подумай хорошенько, мой милый, и лучше дай мне убежать.

Бригелла. Ваше благородие! Совсем не к добру напомнили вы мне о тех давнишних временах, ибо как подумаю, с вашего позволения, о несравненном Дерамо{352}, которого вы с помощью своих коварных заклинаний из замечательного короля превратили в дикого оленя, так что бедняге пришлось потом пройти через гнусную оболочку какого-то нищего, чтобы с грехом пополам вернуть себе человеческий облик и сердце любимой женщины; как вспомню красавицу Земреду и несчастного Сайда, не говоря уже о короле Милло и принце Дженнаро{352}, - да, ваше сиятельство, как вспомню все это, так сразу и вижу, что вы с самых давних пор всегда были либо отъявленным негодником, либо ослом! Словом, ближе к делу! Еще не время играть басурманскую свадьбу со свекольным компотом и кушаньями из паленых мышей и ободранных кошек. Так что уж пожалуйте в башню, ваше благородие, и никакие мольбы и песни вам не помогут.

Тарталья (хватаясь за эфес шпаги). Как? Да как ты смеешь, холоп, предатель?! Ты что, забыл, что я министр? Обер-церемониймейстер?

Бригелла. Оставьте лучше вашу шпагу в покое, милый мой! Нынче совсем другие ветры подули. Сановных посланников вроде нашего Адолара награждают теперь совершенно особым образом - оглаживают по филейным частям, надворных советников вышвыривают за дверь, так что вполне возможно, что и ваше сиятельство, милости просим, получит несколько увесистых пинков, ежели по доброй воле само не заползет в подземелье. Покорнейше прошу взглянуть вон туда. (Указывает на стражников.) Это мои преданные слуги, славные ребята, добрые такие, и все с очень острыми алебардами, так что стоит мне, к примеру, крикнуть: "Руби!"...

Стражники угрожающе бросаются на Тарталью.

Тарталья. Стоп! Стоп! Довольно! Я уже иду, но бойся моей мести, злодей! Завтра Килиан будет правителем страны, и тогда тебе крышка. Меня с почестями выведут из подземелья, и тогда весь мир услышит, что ты - пошлый хам, ошибка природы, неудачная шутка словесности, ничтожество, которое только и нужно, что изничтожить!

Бригелла. Завтра - не сегодня, где вы завтра будете сидеть, ваше сиятельство, я не знаю, а вот сегодня милости прошу пожаловать в темницу.

В сопровождении стражи, окружившей Тарталью, Бригелла

уходит.

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

Запущенный, заросший уголок английского парка с хижиной

отшельника в дальнем конце, перед которой стоит каменный