Глава 17

Мэри

— Эта собака-терапевт — отвратительная, — говорит тренер Радович, стоя посреди раздевалки в носках и посасывая Red Bull из банки.

Мне удалось стащить с его ног кроксы, прежде чем он остался с изувеченными лодыжками, и спрятать их на верхней полке шкафчика Джимми. Сейчас я слышу хруст его пальцев и звуки отрыжки у себя за спиной. Есть что-то такое в его глазах, отчего мне кажется, что тренер далеко не семи пядей во лбу. Я почти уверена, что этого парня не из НАСА позаимствовали. Радович делает большой глоток Red Bull, но не глотает, а будто полоскает напитком свой раздутый рот.

Я подвожу Джимми к массажному столу и помогаю ему сесть. Из-за размеров этого парня стол становится похожим на детский надувной матрасик. Его ноги свисают с нижней части, голова с верхней, а плечи чуть ли не на пять дюймов шире обеих сторон. Джимми смотрит на меня своим озорным взглядом, который заставляет меня плавиться.

Оставайся профессионалом, Мэри. Делай свою работу.

Я настраиваю подголовник на максимальную длину и кладу на него голову Джимми, позволяя своим пальцам задержаться на его сексуальных, густых, идеально подстриженных волосах...

Мэри!

Я в курсе, что я тут из-за его плеча, но паховая травма неотложна. Я не могу игнорировать её. И этот пах.

О, Боже, это катастрофа.

Сосредоточься. Он просто пациент. Вот и все. Всё просто. Пациент с травмой паха, которую он получил, потому что упал, пытаясь добраться до тебя в раздевалке Чикагских, мать их, Медведей. Просто обычное утро.

— Может быть, стоит уложить тебя на пол, — говорю я ему. — Из-за плеча.

Джимми ворчит себе под нос что-то вроде: «Звучит неплохо».

Эй, Бог, ты здесь? Это я, Мэри…

Но я вижу, что ему больно, и не уверена, что лежание на полу поможет.

— Дай-ка мне взглянуть на твой пах.

Глаза Джимми встречаются с моими. Радович стоит так близко, что я слышу, как с тихим свистом вырывается воздух из его носа и отдается эхом в верхней части алюминиевой банки в его руке. Этому парню определенно стоит промыть себе нос.

— Тренер, кажется, Докинз хотел поговорить с вами, — говорит Джимми, поворачивая голову, чтобы посмотреть мимо меня, и одновременно открывая восхитительный вид на вены и мышцы на шее.

Этот парень — просто чистая сексуальность. Восхитительные двести восемьдесят три фунта под кончиками моих пальцев.

Радович уходит прочь, крича: «Докинз!» во всю мощь своих легких.

Теперь мы одни. Джимми закидывает одну руку за голову, точно так же, как сегодня утром в постели, и улыбается мне. Он в спортивных штанах, толстовке и поношенной теннисной обуви, а его волосы в восхитительном беспорядке.

— Ну. Еще раз здравствуй.

— По крайней мере, это объясняет, почему я думала, что видела тебя раньше, — шепчу я, делая вид, что занята своим планшетом. Это старый армейский трюк, которому научил меня полковник Кертис. Планшеты заставляют всех выглядеть официально. Он сказал, что именно так его повысили до сержанта. Или что-то типа того. — Так значит, ты не просто модель «Gillette», — я притворяюсь, что что-то записываю, хотя на самом деле, просто пишу его имя на бланке очень-очень медленно. — А автосалон?

— «Фалькони Форд» и «Фиат», — улыбается он. И подмигивает.

Внезапно у меня перед глазами всплывает скоростная автострада Дэна Райана. Так вот чьё это лицо.

— Ты на рекламных щитах! Подмигиваешь вот так.

Он фыркает.

— Возможно.

— Не могу поверить, что не узнала тебя, — шепчу я. — Ты, вообще-то, знаменит!

Он качает головой.

— Это было потрясающе. Я бы хотел, чтобы ты и сейчас не знала.

Но я знаю. Тут уж ничего не поделаешь. Джеймс Фалькони, 34 года, 128 килограмм, 2 метра ростом — мой пациент.

«Кодекс этики физиотерапевта, пункт 4Е: физиотерапевты не должны вступать в какие-либо сексуальные отношения с пациентом…»

О, Боже. Но все будет хорошо. Всего один сеанс, а потом передам его доктору Кертису. Мы сможем держать руки подальше друг от друга в течение одного сеанса и притворимся, что прошлой ночью ничего не произошло. Возможно.

— Милый шарфик, — говорит Джимми, проводя языком по зубам.

Я широко, до боли, открываю глаза, и моргаю, глядя на него и крепче прижимая шарф к шее.

— Моя соседка по комнате спросила, не напал ли на меня пылесос. Она пыталась угадать марку!

Джимми улыбается, и у него на щеках появляются те самые очаровательные ямочки. Затем он сдвигает руку вниз за голову и чешет шею, а потом, будто бы случайно, проводит пальцами по моим бедрам.

Не случайно. Я издаю тихий всхлип.

Потом прочищаю горло. Я наклоняюсь и достаю из сумки жвачку, разворачивая её осторожно и сосредоточенно. Как будто, только я положу жвачку в рот, настанет время приступить к делу.

Ладно. Делу время, как говорят «Летучие конкорды»¹. Условия идеальные. Я кладу освежающую Джуси Фрут² на язык и расправляю плечи.

— Хорошо, Мистер Фалькони, — я смотрю на свой планшет, который прикрепила к форме для заметок, и читаю вслух: — Повторяющиеся повреждения плечевой мышцы, влияющие на качество работы?

Джимми, явно смущённый, тяжело сглатывает.

— Да, — говорит он, морщась и держась за ногу. — Но прямо сейчас мне чертовски больно в другом месте, — его рука скользит вниз к бедру, а огромный большой палец лежит на яйцах.

Мысленно я успокаиваю себя. Я работала с самыми разными пациентами и могу быть объективной. Я могу быть профессионалом. Это всего лишь пах.

Я смотрю на его брюки. Нет, это не просто пах, и я знаю это по собственному опыту. Это тот ещё пах. Я разрываюсь между желанием помочь Джимми и стремлением броситься к двери. Интересно, смогу ли я сбежать отсюда хоть на время, чтобы взять себя в руки. Может быть, я скажу, что у меня пищевое отравление, или Фрэнки сделает мне одолжение и начнет задыхаться из-за набивки панды, которую съел. Это может произойти в любую минуту.

Только вот ничего не происходит. Мы здесь. Я здесь. Он здесь. Фрэнки отсыпается от своей кроксо-ярости. И если я сейчас сбегу, доктор Кертис никогда мне этого не простит.

Держась одной рукой за плечо Джимми, я протягиваю руку и тащу тележку, полную терапевтического оборудования — ленты, бинты, шарики, кремы, лосьоны, к столу.

— Давай посмотрим, — говорю я, ощупывая повреждение через штаны.

Глаза Джимми встречаются с моими, и я делаю глубокий успокаивающий вдох, держась за его руку.

— Я должна, — шепчу я.

— Чёрт. Я знаю, — он смотрит мимо меня, проверяя, чисто ли на горизонте. — Это горячо? Это тебя заводит?

— Прекрати сейчас же, — я с силой жую свою Джуси Фрут. — Но да.

— Господи, — он поправляет свои яйца таким образом, что просто источает мужественность. Альфа-волк. — Я не могу выбросить тебя из головы.

— Два часа прошло!

— Этого времени дохрена, чтобы зациклиться на тебе.

Ну и как я намереваюсь проверять его пах, если он так бесстыже флиртует, что я краснею? Невозможная ситуация. Но другого выбора у меня действительно нет.

— Ты не мог бы подвинуть свои... — я многозначительно кашляю и опускаю взгляд на его выпуклость.

Джимми опускает руку в штаны и обхватывает себя руками, отодвигая свой... свой свёрток... в сторону. Это единственное подходящее слово.

Поехали, Мэри. Будь профессионалом и просто делай свою работу. Сосредоточься на своей подготовке. Это всего лишь пах.

Пальцами я деликатно осматриваю проблемное место и чувствую, что это спазм мышц, а не разрыв. Но через одежду сложно определить наверняка.

— Ничего, если я спущусь на слой ниже? — спрашиваю я.

Джимми делает вид, что кашляет в свой локоть, и я почти уверена, что слышу, как он рычит: «Черт, да, очень даже ничего» в свою руку.

Я беру с тележки баночку крема из арники и зачерпываю ложкой в ладонь, разогревая его. Джимми поднимает пояс своих боксеров, освобождая мне место. Я вижу, что они, как и тренировочные штаны, любезно предоставлены Costco. В совершенно слабой попытке завязать разговор, я говорю:

— Я сама девушка Costco.

Я двигаю вверх боксеры с его правой ноги к паху, чтобы прикоснуться к коже.

Темно-синие глаза Джимми провожают взглядом каждое мое движение. Я поджимаю губы, чтобы не сказать ему: «Прекрати». Он смотрит прямо на меня. «Прекратить что?»

Черт, я хочу этого мужчину.

Джимми принюхивается и одаривает меня нахальным взглядом.

— Я фанат оптовых магазинов. Мне нравятся большие вещи. Но иногда в моей квартире тесновато.

Боже. Я втираю крем в его огромное бедро, на этот раз очень отчётливо чувствуя дрожь спазма под моими пальцами.

— Чёрт, — стонет он и опускает голову на массажный стол.

— Больно?

Джимми не отвечает, по крайней мере, сначала. Позади меня какая-то суматоха, игроки из-за чего-то шумят, над чем-то подтрунивают, и Джимми пользуется случаем, чтобы сказать:

— Осторожней. Ты знаешь, что делаешь со мной.

Если раньше я не знала, что именно, то теперь вижу. Это медленно растет в его спортивных штанах, показывая мне, чего именно он хочет.

— Ты, вероятно, должна принести мне полотенце, — мягко говорит он. — Потому что этот поезд отходит от станции…

В самом деле. Хорошая мысль. Я хватаю свежее белое полотенце из кучи слева от меня, и Джимми небрежно кидает его на колени.

Наши глаза вновь встречаются. В это время я расширяю область для нанесения арники. Глаза Джимми закрываются, и он вздрагивает, поэтому я слегка смягчаю силу нажатия. Но тут тыльная сторона моей ладони касается его стояка.

Джимми стонет:

— Ох, чёрт…

Его глаза встречаются с моими. Я бросаю взгляд на полотенце, и, не смотря на наши профилактические меры, там начинает формироваться махровая палатка большого размера. Джимми раздувает ноздри, а я перестаю двигать рукой и задерживаю дыхание.

Сейчас у него тот же напряженный, сосредоточенный взгляд, который я видела прошлой ночью, когда он был внутри меня, пытаясь не кончить. Но на этот раз Джимми использует свои силы, чтобы не выдать нас обоих, что само по себе невероятно сексуально. Медленно флагшток опускается до половины штаба.