— Привет, — говорю я. — Ты Энни, верно?

Она кивает.

— Я Мэри. Я видела тебя на днях утром в доме твоего дяди Джимми.

Она вообще не улыбается. Вместо этого она смотрит на отца, который бросается на поклонника «Медведей», лежащего на земле. Представляю, как ей ужасно видеть, как мужчину в майке с именем её дяди, бьет в лицо её отец. Я поворачиваюсь так, чтобы она не могла это видеть, и кладу руку на её маленькое костлявое плечо, которое кажется таким хрупким в тонком розовом пиджачке. Она зарывается головой в мой шарф и сжимает меня ногами. Я смотрю вниз и вижу, что ее колготки грязные, а на одном колене дыра. На ней розовые дутые сапоги, замотанные изолентой. Местами подошва отошла, и я вижу, как высовывается её мизинец. Я проглатываю свой ужас и прижимаюсь к её голове.

Ручонки Энни сжимаются вокруг меня.

— Всё нормально, — я нежно похлопываю её по бедру.

— Я не люблю, когда кричат, — говорит она мне на ухо. — Слишком громко.

Я прижимаю её к себе, сжимаю её крошечное тело, чтобы согреть и успокоить. У неё на лице видна заживающая ссадина под глазом и какое-то пятна в уголке рта.

— Я тоже не люблю, когда кричат.

Она прижимается лицом к моему шарфу, и я оборачиваюсь, чтобы посмотреть, как обстоят дела с этим бесполезным подобием человека, который выглядит так же, как Джимми.

У него не все хорошо, как и у его соперника. Лицо Майкла в крови, и его удерживают двое охранников. Он вообще ничего не говорит об Энни, но продолжает кричать о кровавом убийстве, и о том, что «Медведям никогда не выпадет грёбаный шанс».

А потом я вижу, как по вестибюлю спускаются четверо полицейских в форме. Двое из них уводят Майкла в одном направлении, а парень в майке с надписью FALCONI уносится в другом.

Ни на секунду, ни на мгновение Майкл не оборачивается, чтобы найти в толпе Энни. Ни один из копов не оглядывается. Как будто её здесь вообще не было. Энни фыркает и крепче обнимает меня.

— Ничего страшного, — говорю я ей. — Я позабочусь о тебе.

Я подхожу с Энни к очереди в туалет и представляю её Бриджит.

— Это племянница Джимми, — говорю я. — Энни.

Глаза Бриджит вспыхивают, а затем я вижу, как она в гневе закусывает губу. Я киваю, поднимая бровь. Бриджит качает головой. Ублюдок. Что за сволочь.

Энни может и напугана, но она сильная. И все же и для неё есть предел. Она переводит взгляд с меня на Бриджит — на двух совершенно не знакомых для нее людей — и начинает плакать. Сквозь рыдания она говорит: «Я хочу домой».

Я проверяю, чтобы перчатки Энни были натянуты, и снимаю шапку, чтобы надеть ей на голову. Она слишком большая для неё, но это хотя бы что-то.

— Я должна забрать её отсюда, — говорю я Бриджит, и она кивает, выглядя очень расстроенной, как и я.

Я не хочу, чтобы Джимми увидел пустое место там, где была я, но уверена, что не смогу подвергнуть эту маленькую девочку ещё большей травме. Ей нужно тихое место, может быть, выпить немного горячего какао и вздремнуть. Ей не нужно видеть, как её дядю бьют, как боксерскую грушу, или как на него кричит население среднего американского города.

На лице Бриджит беспокойство сменяется паникой, и она начинает ощупывать пиджак в поисках телефона. Она вытаскивает его из маленького переднего кармана, где обычно хранит его.

— Бл*, — стонет она, морщась, как только понимает, что только что выругалась перед Энни. Но я почти уверена, что она слышит это не в первый раз.

— Фадж, — говорит Бриджит. — У меня роженица. Мне нужно идти.

Бриджит моргает, глядя на меня. Что нам делать?

В моей голове мгновенно созревает план.

— Возьми «Убер». Они заберут тебя у входа. Они работают?

Бриджит рассеянно кивает, открывая приложение.

— Отлично.

— А мы, — тепло говорю я Энни, — едем домой. Что ты говоришь?

Она фыркает, а затем говорит: «Да, пожалуйста» возле моего уха.

Пока Энни цепляется за меня, я большим пальцем набираю короткое сообщение:

Твой брат подрался.

Энни со мной. Я отведу её к себе на квартиру.

Удачи, моя любовь. У тебя всё получится.

Далее следует смайлик. И сердце.

— Хочешь сказать что-нибудь своему дяде? Пожелать ему удачи?

Вот тогда Энни впервые немного улыбается. Она снимает перчатку и твердым крошечным пальцем с немного грязным ногтем нажимает на футбольный смайлик, а затем снова прижимает лицо к моей шее.

***

Я помню, что после того, как я переехала жить к своей тете, когда мои родители умерли, она всегда готовила печенье, когда мне было грустно. Если я впадала в истерику или плакала из-за чего-то, она говорила: «Ну, теперь ты не можешь плакать, букашечка. У нас же есть овсяное печенье с изюмом. Как насчет его?»

Энни цепляется за меня всю дорогу до парковки и не отпускает, пока я не усаживаю её на переднее сиденье. Стоп. Что, черт возьми, я делаю? Это неправильно. У меня в голове вспыхивает длинный поток новостей об опасности передних сидений для детей. Поэтому я снова беру её и опускаю на сиденье сзади. Она берет панду Фрэнки и сжимает её, но она не пищит. Просто щелкает.

— Это принадлежит моей собаке, — говорю я. — Он тебе обязательно понравится.

Энни с подозрением смотрит на меня. Кажется, она из тех детей, которые теряются в своих мыслях. Может быть, это очень похоже на меня.

— С твоим папой всё будет в порядке. Ему просто нужно разобраться с несколькими вещами.

Я почти уверена в этом так же, как и в тонкостях тюремной системы округа Кук. И, надеюсь, ему обеспечена ночь в вытрезвителе.

Я закрываю пассажирскую дверь и обхожу машину. Энни прижимает панду к груди и смотрит на меня как ястреб. Я запрыгиваю, пристегиваюсь и поворачиваюсь к ней.

— Знаешь, хорошо, что ты была сегодня там, потому что я собиралась пойти домой и испечь печенье.

— Печенье? — говорит Энни, её глаза широко распахиваются, и впервые она выглядит почти счастливой. Я тянусь назад и кладу руку на ее крошечное колено в крошечных грязных колготках.

— Да. С шоколадной крошкой. Что ты скажешь?

Затем я вижу эту очаровательную улыбку. Улыбку, которая действительно так похожа на улыбку Джимми, что захватывает дух. Энни снова сжимает панду, которая на этот раз каким-то чудом немного пищит. Она прижимает игрушку к груди.

— Хорошо? — спрашиваю я, заводя двигатель. — Печенье. Звучит неплохо?

Она сияет.

— Да.

Я включаю двигатель и регулирую зеркало заднего вида, чтобы видеть Энни. Я вспоминаю свое самое первое свидание с Джимми.

— И еще одна маленькая птичка сказала мне, что тебе нравится передача «Как это сделано». Это правда?

Ее глаза загораются и сверкают, и я чувствую что-то, чего никогда раньше не чувствовала — прямо под моим сердцем.

***

Фрэнки Наклз следует за Энни как её личный сторожевой пес и даже не пытается отобрать у неё панду.

— Ты ему нравишься, — говорю я, наклоняясь, чтобы поставить форму с печеньем в духовку. Она помогла мне сделать их — я всё смешивала, а Энни раскатывала тесто, так что наше печенье представляет собой очаровательно крошечные шарики. Размером с лилипута.

Но Энни не отвечает. Просто улыбается и стоит перед дверцей духовки, наблюдая, как шарики из теста блестят на жаре.

Я устанавливаю таймер, беру Энни за руку и веду в гостиную, где помогаю ей лечь на диван. Под своими ладонями я чувствую её тощее тело. Даже её ребра. У нее нет ни грамма лишнего жира. В этом возрасте я была такой пухлой, что когда села на дверцу посудомоечной машины, то сломала её. Но Энни просто перышко. Я не стала снимать с нее сапоги, потому что здесь холодно, а теперь беру одеяло со спинки дивана и закутываю её в него. Я снимаю с неё сапоги, и Энни автоматически поджимает ноги и дрожит.

Я вспоминаю, что моя тетя делала в очень холодные дни, когда я долго играла на улице. Я провожу руками вверх и вниз по её рукам, чтобы немного разогреть их. Сначала Энни напряжённая, как доска, но постепенно начинает расслабляться и немного улыбаться. В этот момент Фрэнки подскакивает к ней и подносит нос к её лицу для поцелуя. Из-за внезапного разряда статического электричества происходит щелчок, который вырывается в воздух. Фрэнки смотрит на нее, она смотрит на Фрэнки, и он чихает ей прямо в лицо.

Смех Энни прекрасен, заразителен и чист. И это заставляет Фрэнки лизать её ещё сильнее. Дюйм за дюймом, всё лицо, нос, веки. Когда он доходит до её ушей, Энни взвизгивает во все горло и плюхается на меня, хихикая так сильно, что едва может дышать.

Она бросает панду и обнимает Фрэнки за бочкообразную грудь. Он смотрит на меня с выражением: «Ну, вот и все, мама Мэри! Теперь я могу умереть счастливым!» А потом немного разворачивается, подставляя Энни живот.

У меня в кармане гудит телефон, и пока Энни занята с Фрэнки, я пользуюсь случаем, чтобы взглянуть на него. Это Джимми отвечает мне.

Она в порядке?

Он ублюдок.

Я делаю быстрый снимок, на котором она обнимает Фрэнки, и подписываю: «Все в порядке!» Я вижу, как он печатает, а потом приходит сообщение:

Большое спасибо, Мэри.

Чёрт.

Ты выиграл?

Я не знала, стоит ли ей смотреть тебя по телевизору.

Поэтому вместо этого мы сделали печенье.

Звенит таймер, и я торопливо возвращаюсь на кухню, вытаскивая печенье до того, как оно начнёт подгорать. Идеальное время, слава Богу. Бедняжка провела достаточно тяжелый день, не хватало еще срабатывания пожарной сигнализации. Я ставлю лист на решетку и снимаю прихватки. Мой телефон снова гудит.

Я должен внести за этого ублюдка залог.

И да. Мы выиграли!

Моё сердце настолько переполнено, настолько радуется за него, что я чуть не плачу.

Мы будем здесь.

Я знала, что ты выиграешь. Я просто знала это.

Xoxo

Заглянув в гостиную, я вижу, что в Энни есть немного от миссис Фридлендер, потому что она без всякой помощи нашла нужный канал с передачей «Как это сделано». На экране бесконечная линия леденцов заполняет конвейер, и я вижу, как Энни улыбается, притягивая Фрэнки немного ближе.

Я беру бутылку молока из холодильника и два стакана из шкафа. Откинувшись на спинку кресла рядом с диваном, я наливаю каждой из нас по стакану. Когда одна машина раскручивает леденцы, а другая накатывает обертки, её рот открывается. Девочка полностью, всецело поглощена этим зрелищем. Она больше не расстроена. Её окровавленный отец, лежащий на полу, больше не в её голове. Беспокойство и ужас, которые стали частью её жизни, на время забыты. На данный момент существуют только она, Фрэнки и леденцы. Я протягиваю ей стакан молока, и Энни берет его двумя руками и глотает, как будто это самое лучшее, что у нее когда-либо было.