— Помнишь то домашнее видео, которое твой папа показал мне, где в детстве ты был завернут в большое одеяло, и скакал вокруг, повторяя: «Смотри, пап! Я королева!»

— Мужчины не могут быть королевами, сынок. Мужчины — короли, — передразнил голос своего отца Ривер.

— Но... мальчики же могут быть королевами, верно? Я хочу быть королевой! — передразнила я, и мы оба рассмеялись.

Когда звук затих, в глазах Ривера появилось отстраненное выражение, он провел большим пальцем по краю бокала.

— Хорошо. Это твой вызов, — сказала я, щелкнув пальцами, прежде чем момент стал слишком тяжелым. — Я хочу повтор.

Вскочив с места, я схватила рождественское одеяло и швырнула в него. Ривер поймал его с драматическим вздохом, с усмешкой складывая ткань в руках.

— Начинай, — сказала я и села на диван, как будто была в зале, а пространство перед камином было его сценой. — Давай посмотрим.

Ривер тяжело вздохнул, но когда поднялся на ноги, то сразу вошел в роль. Он высоко поднял голову, накинул одеяло на плечи и позволил ему волочиться за собой, пока вальсировал вокруг, говоря: «Я королева! Я королева!»

Я смеялась и смеялась, катаясь по дивану, пока у меня не заболели бока. Когда Ривер, наконец, остановился, то встал перед камином, все еще с одеялом на плечах, наблюдая за мной.

Огонь освещал его сзади, оставляя видимым силуэт. Я пожалела, что нет электричества, потому что очень хотелось бы увидеть его в мерцании огней гирлянды, обвивающей рождественскую елку.

Тем не менее, гирлянда и украшения отражали пламя огня, и все свечи, которые окружали нас, отбрасывали на парня теплое сияние. Я наблюдала за миллионом различных эмоций, промелькнувших на его затененном лице, прежде чем Ривер раскрыл объятия, одеяло растянулось, как накидка.

— Иди сюда.

Я нахмурилась и не сдвинулась ни на дюйм, пока Ривер не ухмыльнулся и не кивнул головой, жестом приглашая меня присоединиться к нему.

— Давай, Элиза. Иди сюда.

Моя грудь и горло сжались, когда он произнес мое имя, и я попыталась, но не смогла сглотнуть, когда подошла к Риверу. Когда оказалась в нескольких футах от него, он улыбнулся шире, обнял меня и притянул к себе вплотную.

Рождественское одеяло теперь покрывало нас обоих, окутывая теплом. На мгновение я не знала, что делать со своими руками. Руки были неловко прижаты к бокам, пока Ривер не усмехнулся и не поднял их к своим плечам.

Затем он снова обнял меня, и мы начали раскачиваться.

Музыка по радио раньше была такой тихой, а мы такими громкими, что я даже не помнила, чтобы она вообще играла. Но теперь, когда мы замолчали, это было все, что я слышала, плавная мелодия и сладкий голос Бинга Кросби, поющего «Я буду дома на Рождество» (прим. Bing Crosby «White Christmas»).

Мы мягко покачивались перед огнем, мои глаза были прикованы к груди Ривера, но я знала, что он смотрит на меня. Я не знала, почему так сильно нервничала, но когда, наконец, подняла взгляд и посмотрела ему в глаза, то почувствовала это в десять раз сильнее.

— Правда или действие?

Вопрос прозвучал чуть громче шепота, и я прошептала свой ответ.

— Правда.

— Ты ненавидишь меня?

Я нахмурилась, опустила голову ему на грудь и долго впитывала ощущение его рук, обнимающих меня. Уже забыла, каково это, когда тебя вот так обнимают. Забыла, как идеально моя голова прилегала к его подбородку, как пахла его фланелевая рубашка, и что я всегда могла слышать его сердцебиение, когда клала голову ему на грудь, как сейчас.

— Нет, — наконец сказала я. Снова подняла голову, чтобы посмотреть на него. — Но иногда я жалею об этом.

Его челюсть напряглась, но парень не перестал обнимать меня и раскачиваться.

Боже, эти глаза. Они преследовали меня с тех пор, как я видела их в последний раз в зеркале заднего вида. Они смотрели на меня так же и сейчас — как будто я была всем, что Ривер когда-либо знал, всем, в чем он когда-либо нуждался, а также единственной вещью, которая когда-либо могла сломить его.

Руки Ривера были теплыми на моей пояснице, бедрах, и он притянул меня еще ближе, глядя на меня сверху вниз.

Его глаза метнулись к моим губам, и я знала, что вздох, который вырвался из его груди, навсегда останется в моей памяти.

В нем слышалось желание.

Боль.

Сожаление.

— Правда или действие? — спросила я дрожащим голосом.

— Правда.

— Ты когда-нибудь скучал по мне после того, как я ушла?

Он покачал головой, мышцы на челюсти дернулись, ноздри раздувались, руки все еще притягивали меня ближе.

— Каждый день, Элиза, — прошептал Ривер, сдвинув брови. — Каждый час. Каждую минуту. Каждую секунду, что тебя не было.

Эмоции захлестнули меня, но у меня не было шанса сломаться, прежде чем одеяло упало с нас, и Ривер заключил меня в свои объятия.

А потом его рот оказался на моем, жесткий и наказывающий, поцелуй и выстрел одновременно.

Я вскрикнула от этой связи — возможно, это был вздох, или стон, или всхлип. Может быть, все это было связано воедино, мое тело и мозг были настолько сбиты с толку, что не могли решить, как реагировать.

Но я прильнула к нему, к этому поцелую и призраку, которым был Ривер Дженсен.

Он крепко удерживал меня в руках, и когда наши губы слились вместе, казалось, что в мире не было другого места, где мы могли бы быть. Это был поцелуй, которым мы делились сотни раз до этого. И которого никогда не испытывала, даже не мечтала о нем, пока его губы не оказались на моих. В нем были годы любви и страсти. Годы душевной боли и страданий. Было все, что я ненавидела, все, чего желала, все, что я забыла, и все, что всегда буду помнить.

«Это мой муж, — кричало мое сердце. — Это любовь всей моей жизни».

«Это незнакомец, — парировал мой мозг. — Это тот человек, который тебя отпустил».

Ривер провел своим языком по моему, посылая электрический разряд, пронзающий меня насквозь, проникая прямо в мою сердцевину. И в следующий миг я уперлась руками ему в грудь, отталкивая его.

Я уже повернулась спиной, прикрывая рот обеими руками, когда Ривер застонал от потери. Я покачала головой, глаза наполнились слезами, эмоции смешались с алкоголем в моей крови, создавая опасное течение, которое могло унести меня.

— Почему? — спросила я тихо, почти так тихо, что мне стало интересно, расслышал ли он меня вообще. Я снова повернулась к нему лицом, медленно, робко, его лицо расплывалось сквозь мои слезы. — Зачем ты это сделал? Обнимаешь меня, целуешь вот так... — Я шмыгнула носом. — Ты сам отпустил меня. Когда я вот так стояла перед тобой и спрашивала, чего ты хочешь, что тебе нужно. Когда я попросила тебя пойти со мной, ты не захотел. — Я покачала головой в отчаянье. — Почему, Ривер?

— Элиза...

— Просто скажи мне, почему.

Ривер сглотнул, его кадык тяжело дернулся в горле, когда он посмотрел на огонь. Слезы заблестели в его глазах, и когда мужчина снова встретился со мной взглядом, я могла бы поклясться, что то, как он смотрел на меня, сломало ту часть меня, которая все еще держалась.

— Я знал, что папа умирает, — сказал Ривер хрипло. — Он сказал мне.

Моя нижняя губа задрожала.

— Что? Почему ты мне не сказал?

— Я собирался, — сказал он. — Правда, собирался это сделать. Ты была моей лучшей подругой, Элиза. Но когда я пришел домой, ты сидела за нашим обеденным столом со всеми этими планами.

Он покачал головой, и осознание нахлынуло на меня, как ледяной поток.

Это было в ту ночь, когда я сказала ему, что хочу уехать.

Или, скорее, я хотела, чтобы мы уехали.

Я провела свой выходной, вырезая фотографии из журналов о путешествиях, делая доску визуализации, планируя маршруты и исследуя, что мы могли бы сделать, чтобы заработать деньги в каждом месте, которое хотела посетить по всему миру. У меня был план, способ заставить это работать, способ для нас увидеть мир и заработать достаточно, чтобы жить дальше.

И когда он вошел в дверь той ночью, я едва могла подождать, пока он снимет пальто, чтобы рассказать ему все это.

— Когда я все это увидел и послушал, как ты говорила о том, чтобы сбежать, о том, как этот город душил тебя, как ты чувствовала себя здесь застрявшей... — Он поморщился. — Я просто не смог тебе сказать, Элиза.

— Но ты должен был, — возразила я. — Я… я могла бы остаться. Я бы осталась.

— В этом-то и проблема! — Ривер протянул ко мне руки, прежде чем позволить им упасть. — Разве ты не понимаешь? Мой отец уже умирал. И если бы ты осталась, то тоже бы умерла. Этот город убивал тебя. Я убивал тебя — твой дух, твои мечты, твою любовь и жизнерадостность. Я удерживал тебя от того места, где ты хотела быть... от того, кем ты хотела быть.

Я снова и снова качала головой, слезы лились все сильнее.

— Ты должен был сказать мне. Должен был дать мне выбор. Ты… ты не боролся за меня, — сказала я сквозь слезы. — Ты просто отпустил меня.

— И я сожалею об этом, — твердо сказал он, его ноги несли его ко мне. Я хотела двигаться. Боже, как мне хотелось отступить, но я словно приросла к месту. — Каждую минуту с того момента, как потерял тебя. Но я любил тебя, Элиза, — прохрипел Ривер, когда был всего в нескольких дюймах от меня. — Я любил тебя. Поэтому отпустил. — Он взял в руки мое лицо, его глаза искали мои, и покачал головой, как будто каждое слово было самой ужасной правдой. — И будь я проклят, если всё ещё не люблю тебя.

Следующий всхлип, вырвавшийся из моей груди, оборвался, когда его губы снова встретились с моими, на этот раз нежные и успокаивающие, но уверенные. Его руки держали мое лицо, пальцы запутались в моих волосах, большие пальцы гладили мои виски. Я прильнула к этому прикосновению, к этому поцелую, к этому мужчине всей душой и телом.

И в этот момент я была дома.

Быстрые шаги привели нас к кровати, спрятанной в тени в углу. Свет свечей здесь был более тусклым, весь мир, казалось, приглушил свой свет, чтобы дать нам уединение и покой.

Ривер прервал наш поцелуй только для того, чтобы снять мой свитер над головой и мои волосы водопадом рассыпались по спине. Озноб пробежал от прохладного воздуха, от ощущения его рук на мне, нежно обхватывающих мою грудную клетку, прежде чем парень потянулся к моему спортивному лифчику. Он стянул его через голову, отбрасывая на пол.