Глава 7

Аврора

Впервые в жизни мой план побега проваливается еще до того, как начинается.

Когда я смотрю на ярость, исходящую от черт Джонатана, я знаю, я просто знаю, что, черт возьми, я никогда не смогу сбежать.

Я закончу как Алисия.

Буду бродить по коридорам. Меня будут мучать галлюцинации. Меня отравят.

Убьют.

Прилив жизни пробегает по моим бурлящим венам, и я толкаю его в грудь окровавленными ладонями, мои конечности дергаются. Я действую прямо из иррационального гнева и потребности остаться в живых. Моя логическая, стратегическая сторона исчезает — она была убита, когда я не ударилась о землю и не упала обратно в клетку Джонатана.

— Отпусти меня!

Моя борьба бесполезна. Будто он не чувствует моих кулаков на своей рубашке или моих царапин на коже его ключицы. Как будто он ждет, когда мой приступ гнева утихнет и я расслаблюсь.

Я не сделаю этого.

Я извиваюсь, толкаюсь и бью. Я использую все уловки, чтобы вырваться из его безжалостной хватки.

Молчаливое обращение приветствует меня, когда он уносит меня обратно в дом.

Нет, нет…

Моя энергия возрастает, и я дрыгаю ногами в воздухе, пытаясь заставить его ослабить хватку.

Все, что я получаю, это сильное сжатие на внешней стороне бедра. Ой.

Мы проходим мимо статуи Девы Марии, держащей маленького ангела, когда они оба плачут, и меня охватывает страшное предчувствие.

Также осознание.

Эта статуя олицетворяла жизнь Алисии в особняке Кингов. Она плакала, и никто ее не увидел. Она страдала, и никто ей не помог.

Во всяком случае, ее муж и спутник жизни отравили ее. Он убил ее.

Он убил мою сестру.

Злые слезы наполняют мои глаза, когда я толкаю его локтем и царапаю его бок. Я знаю, что это ничего мне не даст с его силой, но пока я могу дышать, я буду бороться.

Я боец. Выжившая. Я зашла так далеко, и я не позволю Джонатану диктовать мне свой конец.

Не имеет значения, что мои ладони продолжают кровоточить. Жжение в конце концов пройдёт, как только я выберусь отсюда.

Марго появляется у входа в длинной ночной рубашке. Должно быть, она встала с постели из-за переполоха.

— Помогите мне, Марго! Помогите! — я кричу во всю глотку.

Она открывает рот, затем закрывает, наблюдая за сценой, будто это из шоу уродов. Я вырываюсь из объятий Джонатана, в то время как его лицо холодное, как камень, словно оно сделано из гребаного гранита.

— Сэр?.. — спрашивает она почти неуверенно.

— Иди обратно спать, Марго, — говорит он ей твердым тоном, который не допускает никаких переговоров, его внимание сосредоточено впереди.

— Нет! — я извиваюсь. — Нееет!

Я оглядываюсь на Марго, надеясь вопреки всякой надежде, что она последует за мной и каким-то образом поможет вырваться из лап тирана.

Она не помогает.

Никто.

Есть только я и он.

К тому времени, как мы добираемся до моей комнаты, моя энергия иссякает, но это не заставляет меня останавливаться. Я не могу остановиться. Если я это сделаю, это будет означать, что я признаю свое поражение, а я бы никогда этого не сделала.

Я ненавижу, как легко Джонатан подавляет меня, сжимая своей большой рукой мое бедро или руку. Меня бесит, что я такая маленькая по сравнению с его фигурой.

Я ненавижу его.

Я так сильно ненавижу его, не только из-за того, что случилось с Алисией, но и потому, что я собиралась внушить ему свое доверие.

Я, блядь, влюблялась в него, и ради чего? Ради предательство. Ради... опустошения.

Как будто мои чувства пойманы в ловушку в состоянии гиперсознания, и разобраться в них почти невозможно.

Все, что я знаю, это то, что мне нужно уйти. Сейчас.

— Ты закончила? — спрашивает он своим замкнутым тоном.

Черты его лица ничего не выражают, и отсутствие реакции, тот факт, что я не могу прочесть за его фасадом, пугает больше, чем если бы он набросился на меня.

Джонатан не из тех, к кому можно относиться легкомысленно, и быть пойманной у него под каблуком означает опасность. Однако это не останавливает мою врожденную потребность бежать.

— Я никогда не закончу. Запри меня снова, и я попытаюсь сбежать, пока, наконец, не сделаю это.

Я бью его еще раз для пущей убедительности.

Он кладет меня на кровать, и я отползаю, как раненое животное.

На самом деле, так оно и есть.

Пластыри, покрывающие мои ладони, пропитаны кровью. Мои колени и губы покалывает, а затылок пульсирует.

Однако это ничто по сравнению с тем, чтобы быть зарезанной, выползти из могилы и наложить на себя швы.

Если я могла вытерпеть это, то смогу вытерпеть и это.

Джонатан стоит перед кроватью, засунув обе руки в карманы, и выглядит как военачальник, берущий пробы у своего военнопленного. На его шее и ключице несколько царапин, а на светло-голубой рубашке пятна крови.

Я стараюсь сдерживать свою ненависть к нему, но мне не нравится причинять боль другим. Это так похоже на моего отца, и я пообещала себе никогда не быть такой, как папа.

Нет.

Я всего лишь защищаюсь, как любое раненое животное, пытающееся убежать. Вполне естественно, что я царапалась, кусалась.

Джонатан смотрит на меня сверху вниз своим высокомерным взглядом. Буря, назревающая в его серых глазах, это сила, с которой нельзя считаться.

— Меры уже приняты, так что ты не сможешь сбежать, и даже если ты это сделаешь, я найду тебя в мгновение ока, Аврора. А теперь, почему бы тебе не перестать валять дурака и не рассказать мне, что за шоу ты устраиваешь.

Я поднимаю подбородок, отказываясь отвечать.

— Не хочешь говорить? Это все?

Джонатан опускает колени на кровать, погружая матрас.

Я стою на своем, встречая его бесчувственные глаза со всей горечью и ненавистью в своих.

Его колени по обе стороны от моих ног, когда он заключает меня в клетку и приподнимает мой подбородок двумя тонкими пальцами, ловя меня в ловушку своими дикими глазами.

В какой-то наивный момент я вообразила, что вижу себя в этих глазах. Это далеко не точно.

Я бы ни за что не смогла этого сделать. Его взгляд мягкий, безжизненный и наполнен только целью причинить боль или добиться, чтобы ему повиновались.

Или и то, и другое.

Его философия заключается в том, что он причинит боль тому, кто ему не подчиняется. Что он заставит их исчезнуть, будто их никогда и не существовало.

Это то, что случилось с Алисией?

Несмотря на мои попытки выровнять дыхание, оно прерывается, и я прямо задыхаюсь, словно только что вернулась из похода.

— Что это был за трюк, Аврора?

— Я хочу уйти, — выпаливаю я.

— Куда?

— Навестить Лейлу.

— В три часа ночи в таком виде?

Я смотрю на себя сверху вниз и понимаю, что на мне только тонкая ночнушка, которая обрисовывает мою грудь и заканчивается выше колен. Я не думала об этом раньше, но теперь я начинаю ощущать неловкость. Мне требуется все, что у меня есть, чтобы говорить полу-нейтральным тоном:

— Она ночная сова. Она не станет возражать.

— Попробуй еще раз.

— Просто отпусти меня, Джонатан!

— Это не так работает. Ты живешь здесь, и это включает в себя соблюдение моих правил. Это значит, что нельзя прыгать со второго гребаного этажа, когда ты ранена. На самом деле, даже если ты цела. Эта чушь больше не повторится.

Гнев в его тоне ударяет по моей коже, как хлыст. Это даже больнее, чем его хватка на моей челюсти.

Он отпускает меня, и я делаю большие глотки воздуха. Это длится недолго, когда он достает аптечку и снимает пластыри с моей ладони. Я вздрагиваю, когда окровавленная ткань срывается с кожи. Несмотря на его смертоносное выражение лица, он не говорит об этом резко, но плоть порезана глубже, чем я ожидала.

— Ты вообще, блядь, думала своей головой? — он неодобрительно разглядывает мои ладони, пропитывая их дезинфицирующим средством.

Жжение заставляет меня впиться зубами в подушечку нижней губы, и я вдыхаю через нос, пока они наконец не становятся чистыми. Видны несколько разрезов, расположенных как по диагонали, так и по горизонтали.

Джонатан накладывает новые пластыри на раны, и я смотрю на него из-под ресниц, мое тело напрягается для следующего режима «сражайся или беги».

У меня было слишком много приливов адреналина для одного дня. Я чувствую, что вот-вот рухну от их силы.

Но это не значит, что я могу приказать своему телу отключиться. Выживание всегда было моим природным даром.

Закончив с моими ладонями, он проверяет мое колено. Похоже, довольный пластырем, он оставляет в покое и отодвигает коробку. Тем не менее, он по-прежнему нависает надо мной, как угроза, его брови все еще сведены вместе, а на лице написано разрушение.

Это как тогда, когда я впервые встретила его. Когда я ему не доверяла. Почему, черт возьми, я думала, что могу ему доверять?

— Что происходит, Аврора?

— Ничего.

— Хочешь сказать мне, что сбежала в гребаный Йоркшир, подверглась нападению, оттолкнула меня, а потом прыгнула на веревке, сделанной из простыней, просто так?

Не найдя, что сказать, я поджимаю губы.

— Я так и думал, — продолжает он, его близость делает со мной дерьмо, которое я не должна чувствовать прямо сейчас.

Какого черта я продолжаю вдыхать его?

И с какой стати я хочу стереть эти царапины у него на шее? Он заслужил их.

Верно?

Он хватает меня за челюсть, почти проглатывая ее в ладони.

— Вот как это будет происходить, Аврора. Ты расскажешь мне правду, и я решу, как поступить с тобой потом.

Я закрываю рот на замок.

— Последний шанс. — его пальцы впиваются в мои щеки. — Тебе не понравится, как я отреагирую, если ты продолжишь эту истерику.

— Единственная правда, которую тебе нужно знать, это то, что я ненавижу тебя.

— Неправильный ответ.

Он толчком отпускает меня, и я снова падаю на локти.

Мое сердце колотится от мрачного обещания в его голосе, и я задерживаю дыхание, ожидая его следующего шага.

Он собирается наказать меня?

Отшлепать?

Я ненавижу, как мои бедра пульсируют при этой мысли. К черту это и к черту его. Я уберусь отсюда при первой же возможности.

Это может занять у меня день или два, или сколько угодно времени, но не похоже, что Джонатан останется рядом со мной навсегда.