Сидя напротив этой женщины, я чувствую, как меня практически пожирает чувство вины, и хочу все ей рассказать. Что я задушил того демона. Протащил его по территории церкви и засунул в какую-то дыру, чтобы стереть с лица земли. Но вместо этого я быстро киваю и говорю:

— Давайте начнем со входа в Ваш дом.

Перекрестившись, я встаю с дивана и вижу, как Ларонда подталкивает подругу, чтобы та тоже встала. С волнением и, пожалуй, с проблеском надежды в глазах, Луиза неуклюже повторяет наши с Ларондой движения.

— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.

— Аминь, — говорит Ларонда, сжимая руку Луизы.

Держа в руках молитвенник со святой водой, я склоняю голову.

— Мир дому сему и всем живущим здесь во имя Господа.

— Благословен Бог наш всегда, ныне и присно, и во веки веков, — снова за них обоих произносит Ларонда.

Окропив их святой водой, я пересекаю комнату и, остановившись перед входной дверью, быстро читаю молитву. Затем смочив в воде палец, рисую на ее деревянной панели крест. Я прохожу по всем помещениям и, читая молитву, окропляю всё вокруг святой водой, пока наконец не добираюсь до маленькой комнаты с розовыми стенами, украшенными картинами с изображениями принцесс и замков. До комнаты, которая, очевидно, принадлежат Камиле.

Войдя внутрь, я вижу на полу еще несколько ее поразительно подробных рисунков: сидящая в клетке девочка и мужчина, втыкающий в нее штырь. Видимо, тот самый, которым он ее ранил. На втором рисунке — она привязана к поводку, а мужчина выгуливает ее, как собаку. На третьем изображен уже другой человек, он весь в черном и с веревкой в руках. Еще на одном — человек в черном вытягивает вперед руку с веревкой, на которой болтается тот первый мужчина, свесив голову, словно мертвый. Внезапно я испытываю огромное облегчение оттого, что тем вечером решил оставить свой пасторский воротничок в машине, иначе я бы сейчас смотрел на улики по делу об убийстве. На последней картинке мужчина в черном обнимает маленькую девочку.

— Это ее ангел.

Я оглядываюсь и вижу, что позади меня стоит мама Камилы, а в углу комнаты беспокойно жмется сама Камила и, судя по столь редкой для нее улыбке, она рада меня видеть. Девочка бросается ко мне через всю комнату и обнимает, а ее мать смотрит на меня со слезами на глазах и с замешательством во взгляде. С замешательством, которое мне хотелось бы стереть с ее лица, объяснив, почему ее дочь так мне обрадовалась.

— Она... счастлива, что Вы освящаете наш дом, — предполагает Луиза, словно ей необходимо как-то объяснить это проявление любви.

Я достаю из кармана бутылку со святой водой и опускаюсь перед Камилой на колени.

— Это чтобы избавиться от дурных снов. Давай я тебе покажу.

Я смачиваю в воде ее палец и показываю, как нужно креститься, затем специально для нее читаю молитву. Гладя ее по волосам, я возвращаюсь в те времена, когда ночами сидел рядом с Беллой, если она просыпалась от кошмаров. Как много для нее значили эти слова утешения, заверения в том, что вокруг нет никаких чудовищ.

— Делай так каждый вечер перед сном, — я беру ее за подбородок и провожу большим пальцем по щеке. — И всё изменится.

Камила улыбается, но улыбка не касается ее глаз. Она тусклая и утомлённая, но искренняя. Думаю, пройдет много времени, прежде чем она снова улыбнется по-настоящему.

— Можно я открою тебе один секрет? — спрашивает она и, когда я киваю, прижимается губами к моему уху, положив руку мне на плечо. — Я никому не говорила, что мой ангел — это ты.

От ее слов у меня на лице проступает улыбка, и я беру в руку ее маленькую ладошку.

— Камила, тебе больше не о чем беспокоиться. Тот плохой человек никогда больше тебя не обидит. Этот дом под защитой, — подмигнув ей, я целую тыльную сторону ее руки. Девочка обнимает меня еще раз, и я поднимаюсь на ноги.

У входной двери ее мать оглядывается на комнату Камилы.

— Вы знаете, я не слишком-то религиозна. Я далека от церкви. То есть, я верю в Бога, но... не знаю. Ваше присутствие меня как-то успокаивает. Это... странно, — она потирает руки и выдавливает из себя улыбку. — Я вижу, что Камила чувствует то же самое. Это совсем на нее не похоже... обычно она с трудом находит общий язык с чужими людьми. И все же, похоже, она... была очень рада Вас видеть. Спасибо Вам за это, отец Дэймон. Это очень много для нас значит.

Кивнув, я кладу руку на дверь.

— Освящение квартиры должно помочь ей справиться с ночными кошмарами, но если все же не поможет, то придётся приложить больше усилий.

— Святой отец..., — она нервно покусывает губу. — Люди, которые делают подобные вещи... Бог ведь их наказывает, да? — она вытирает со щек слезы и шмыгает носом. — Даже если полиция его не найдет, Бог заставит его заплатить за содеянное?

Я отвожу взгляд от ее лица, не в силах посмотреть ей в глаза и даровать долгожданный покой, потому что я трус. Лживый ублюдочный трус, для которого страх превратиться в человека безо всякой цели, намного важнее, чем успокоить эту измученную мать. Я порочу все то, что собой олицетворяю. Поэтому мой ответ — не более, чем отработанная до автоматизма фраза:

— Боязливых же и неверных, и скверных и убийц, и любодеев и чародеев, и идолослужителей и всех лжецов участь — в озере, горящем огнём и серою. Это — смерть вторая. (Откровение Иоанна 21:8 – Прим. пер.)

С явно натянутой улыбкой она берет меня за руку и крепко ее сжимает.

— Благодарю Вас, святой отец.