— Пожалуйста, святой отец. Трахните меня.

Стук в дверь дрожью скатывается у меня по спине, и Айви ныряет под стол, так, будто мы это репетировали.

Я откашливаюсь и сажусь, врезавшись коленями в то, что, как мне кажется, является ее плечом.

— Да, войдите.

В приоткрытую дверь заглядывает Руис и проходит в кабинет.

— Прости за вторжение, но ты случайно не видел мисс Мерсье? — спрашивает он со своим сильным акцентом. — Я хотел кое-что у нее спросить, прежде чем ее бабушку повезут в крематорий.

— Я... если увижу ее, обязательно передам, что ты ее искал.

Что-то касается моего паха, и, снова откашлявшись, я ерзаю на стуле. Затем дергаю коленом, чтобы Айви прекратила, наконец, эту пытку.

— Спасибо, что так быстро откликнулся и провел панихиду.

— Без проблем. Надеюсь, в Нью-Йорке все в порядке.

— Да.

Кто-то внизу хватает меня за яйца, и, чтобы не вскрикнуть, мне приходится прикусить внутреннюю сторону щеки. Я чувствую, как по моим боксерам скользит замок расстегивающейся молнии, и тянусь под стол, чтобы это прекратить, но Айви отталкивает мою руку, а шум привлекает внимание Руиса.

— Дэймон, у тебя все в порядке? Ты сегодня кажешься каким-то... напряженным.

Айви достает из брюк мой член, и мне в пах ударяет прохладный воздух. Она проводит рукой по всей длине, и я судорожно сглатываю, прижав локти к столу.

— Синдром смены часовых поясов, — выдыхаю я.

— Ах, да. Ты, наверное, устал. Возможно, тебе стоит немного вздремнуть.

Напрягшись всем телом от ее натиска, я зажмуриваюсь и, когда Айви своими влажными губами засасывает мой член в рот, такой теплый и нежный, мне приходится сжать пальцы, чтобы не вцепиться в них зубами.

— Наверное, ты... прав. Мне... не… очень хорошо, — у меня в легких замирает воздух. Айви проводит языком по влажной головке, и я задерживаю дыхание.

Озабоченно сдвинув брови, Руис наклоняет голову.

— Тебе что-нибудь нужно? Я с радостью помогу.

На долю секунды, я представляю себе на месте рта Айви руку помогающего Руиса, и мне хочется съежиться, но вместо этого я отчаянно мотаю головой.

— Я... лучше вздремну. Как ты и советовал, — прерывисто выдыхаю я и с побелевшими от напряжения руками жду, когда он свалит к чертовой матери из моего кабинета.

— Хорошо, хорошо. Может, пообедаем вместе?

— Конечно. Обед... обед… идёт.

— Отлично, я закончу с Айви и встречусь с тобой в доме приходского священника.

— Ладно, я тоже закончу с Айви, — при этих словах меня охватывает паника, и когда Руис в замешательстве наклоняет голову, я издаю нервный смешок. — Я имею в виду документы. Когда я закончу... с бумажной работой.

— А, ладно, — кивнув, он поворачивается и выходит из кабинета.

Как только за Руисом закрывается дверь, я отталкиваюсь от стола, разъяренный и такой твердый, что моим членом можно забивать гвозди. От ее пытки на нем остались следы губной помады, и, когда Айви поднимается на ноги, я толкаю ее на свой стол.

— Ты понятия не имеешь, с чем играешь, женщина.

— О, еще как имею, — она проводит языком по губам, и у меня по спине снова пробегает дрожь, а ноющая боль в яйцах становится просто невыносимой. — Он уже много раз был во мне.

— Тебя ищет Руис. Тебе лучше его найти, — я перевожу глаза на ее рот, затем обратно. — Сначала вытри помаду.

Айви бросает взгляд на мой пах, затем снова на меня.

— Тебе бы тоже не помешало вытереть помаду.

С большой неохотой я убираю член в брюки и поправляю рубашку.

— Я приду к тебе сегодня вечером. Ровно в шесть.

Ее лицо становится настолько самодовольным, что мне хочется сбить эту ухмылку у нее с губ.

— Буду ждать с нетерпением.

— Не снимай колготки, — наклонившись, я целую Айви в щеку, намеренно избегая ее красных губ. — И эти туфли на каблуках тоже.

Приподняв бровь, она вытирает размазанную помаду той же салфеткой, которой совсем недавно промокала слезы.

— Да Вы извращенец, святой отец.

— Я же просил, когда мы этим занимаемся, называть меня Дэймон.

— А мне нравится называть тебя «святой отец». Звучит совсем как «папочка», — обвив рукой мою шею, Айви целует меня в щеку, и как только она отстраняется, я провожу по этому месту рукой, чтобы стереть улики. — А еще я накрашу губы свежей помадой.

Пока она идет к двери, я пялюсь на ее ноги, и черные колготки напоминают мне о дыре, которую я проделал всего несколько мгновений назад.

Проклятье, эта женщина меня погубит.

Вернувшись в дом приходского священника, я гляжу, как Руис осторожно откусывает свой панини с ветчиной и сыром. Этот парень обращается со своим обедом так же трепетно, как со святыми дарами во время причастия. (Панини — итальянский закрытый бутерброд, жарится под рифленым прессом — Прим. пер.)

— Ты ведь с юга, верно? — спрашиваю я, прежде чем запихнуть в рот кусок бутерброда.

— Да, из Сан-Диего. Я родился в Чула-Висте.

— Ты когда-нибудь был в Калексико?

— Ну конечно! Я знаю священника из церкви Девы Марии Гваделупской. Мы с ним учились в семинарии.

— Серьезно?

— Да, он очень уважаемый в своей общине человек. Хотя, как я понял, и немного перегруженный.

— Это как?

— За последние несколько лет его паства разрослась прямо-таки в геометрической прогрессии. У него на шесть месяцев вперед запланированы свадьбы, Кинсеаньеры, крещения. А там только он один. (Кинсеаньера — в странах латинской Америки возраст совершеннолетия девочек, символизирующий переход от подросткового возраста к взрослой жизни. Кинсеаньера празднуется в день пятнадцатилетия — Прим. пер.).

— А что же Епархия не пошлет ему кого-нибудь в помощь?

— Они посылают, но всё бесполезно. Люди в общине стали доверять Хавьеру, — Руис наклоняет голову и кладет свой панини на тарелку. — Что тебе нужно в Калексико?

Уклонившись от его вопроса, я неспешно отпиваю воду, обдумывая свой ответ. Я не знаю, почему вообще об этом спросил. Я уже отказался от идеи разыскать Эль Кабро Бланко и решил снова стать хорошим парнем.

— Просто любопытно.

— Я думал предложить ему помощь, но... эти банды и картели слишком опасны. Я читал о тех ужасах, которые они проделывали с ни в чем неповинными людьми. Меня не удивляет, что прихожане снова обратились к вере.

— А как насчет Хавьера? Как он справляется с захлестнувшим город насилием?

Отложив бутерброд, Руис слегка приподнимает подбородок и облокачивается на стол.

— Ты знаешь, это странно. Но думаю, его уважают. Для некоторых людей вера — это очень сильная связь. Даже для тех, кто совершает чудовищные преступления.

Я смотрю на свою еду, вспоминая, как вначале этой недели убил человека, и первое, о чем тогда подумал, это, как же разочаруются во мне Руис и епископ Макдоннелл, если когда-нибудь об этом узнают.

— Да, это так.

— Ну, на твоем месте я бы держался от этого подальше. Слышал, что многие преступники сами стремятся в такие пограничные города.

— Ты когда-нибудь слышал о человеке по имени Кабро Бланко?

Руис отводит взгляд и хмурится.

— Я бы посоветовал тебе не слишком часто упоминать это имя. Даже здесь.

Если не считать моего отца, я никогда еще не встречал человека, чьи злодеяния сделали бы его имя нарицательным от восточного до западного побережья.

— Значит, все, что о нем известно — это его репутация?

— Трудно отличить правду от вымысла, но все, что я о нем слышал, довольно скверно. Я понимаю, что люди способны совершать против Бога чудовищные преступления. Но ни одно из них не потрясло меня так, как то, что сотворил конкретно этот человек. Если его вообще можно так называть.

Чем больше я слышу об этом Козле, который уже принял у меня в голове облик какого-то мистического существа, тем больше убеждаюсь, что мир стал бы без него намного лучше, но это больше не мое дело. Я смирил свой гнев в угоду той маленькой частички души, что ещё во мне осталась.

Поднявшись со стула, Руис похлопывает меня по плечу.

— Скажи спасибо, что избранный тобой путь скорее всего никогда не пересечется с его. Такой человек не имеет ничего общего с Богом.

Я киваю и, уставившись на еду, стараюсь не думать о Вэл и Изабелле, которые невольно составили список жертв Козла.

— Спасибо.

Руис еще раз сжимает мне плечо и, убрав со стола посуду выходит из комнаты.

Сегодня вечером я подготовлю письмо для епископа Макдоннелла. Наверное, было бы лучше переговорить с ним лично, но вероятность того, что он уговорит меня остаться, слишком велика, чтобы так рисковать.