— Но почему это непременно должен быть ты? Это тебе не разборки с Кэлвином. Это картель.

— А мне нужен всего один человек.

— Да. Большой босс. И мне не охота читать о том, как твое тело обнаружат в нефтяном баке.

— Айви, я священник. Уверен, что к моей утилизации они отнесутся с большим уважением. Может, закатают меня заживо в бетон или типа того.

— У тебя вообще есть план? В смысле, ты приехал сюда, повинуясь внезапному порыву уничтожить картель. Если честно, это немного безответственно.

— Мой план состоит в том, чтобы выяснить, кто заказал убийство моей семьи. А дальше я сам разберусь.

Отсутствие информации выводит меня из себя, предвещая мне еще несколько недель в этом забытом Богом месте. Да, я вызвалась поехать с ним. Да, я понимала возможные последствия. И да, я признаю, что мужчина кидается в погоню за наркобароном не для того, чтобы избавить свою девушку от скучного пребывания в мотеле. И все равно это меня бесит.

— Ты так беспокоишься, что со мной что-то случится. Но, Дэймон, а что, если что-то случится с тобой? Тебе никогда не приходило в голову, что я тоже могу начать рвать и метать?

— Ты и «рвать и метать» не укладываетесь в одно предложение, но да, это приходило мне в голову. Вот почему я уже не раз тебе говорил, что ты здесь находиться не должна.

Застонав, я отталкиваюсь от него и, когда он пытается меня схватить, откидываю его руку.

— Знаешь, о чем я жалею? Я жалею о том, что у меня нет наручников, которыми я сейчас приковала бы тебя к кровати и не отпускала бы до тех пор, пока ты не образумишься! — сбросив с себя одеяло, я в ярости вскакиваю с кровати. — Putain! Fais chier! Merde! Ferme ta gueule!

— Я понятия не имею, что ты сейчас сказала, но должен признать, это очень заводит.

— Когда я в бешенстве, то матерюсь по-французски.

Заигравшая у него на лице улыбка только еще больше меня злит.

— Va te faire foutre!

— Что это значит?

— Иди на х*й.

Дэймон встает с кровати, и ямочки у него на щеках выдают его дерьмовую попытку скрыть улыбку.

— Айви, иди сюда.

С фальшивой улыбкой я делаю реверанс.

— Va te faire foutre.

— Пожалуйста.

— Зачем? Чтобы я еще сильнее в тебя влюбилась, а ты потом ушел и погиб? Нет, спасибо!

Дэймон садится, подтянув колени и упершись в них локтями. Простыни скомканы у него между ног, и весь он словно какой-то Дэвид Ганди с разворота журнала «GQ». До отвращения красивый.

— Сейчас я просто наблюдаю. Присматриваюсь. Выясняю. У меня нет плана, потому что... я еще не знаю, что буду делать, — он проводит руками по волосам и лицу. — Когда я нашел Изабеллу всю в крови рядом с трупом ее матери, я вспомнил заданный ею накануне вечером вопрос о том, что я буду делать. Я почувствовал себя беспомощным. Утратил всякую надежду.

От его нахмуренных бровей и блеска в глазах у меня сжимается сердце.

— По меньшей мере, я хочу посмотреть в глаза ее убийце. Хочу, чтобы он знал, чего меня лишил. Чтобы, как и я, почувствовал боль и страдание, беспомощность и полную безнадежность. Но больше всего я хочу, чтобы он понял, что эта маленькая девочка была такой особенной, такой любимой, что ее отец решился на нечто столь безумное, как гонки за главарём безжалостного наркокартеля.

У меня беспомощно опускаются плечи, и я смотрю куда угодно, только не на него, потому что если я это сделаю, то разрыдаюсь. Разрыдаюсь от отчаянья, понимания и еще большей безысходности. Я подхожу к кровати, и как только оказываюсь в пределах его досягаемости, Дэймон рывком притягивает меня на матрас, заключая в объятья. Затем хватает меня за подбородок.

— Будь ты проклята за то, что вошла в мою жизнь. За то, что дала мне цель помимо этих злобных мыслей. Будь проклята за свою красоту и за то, что перед тобой невозможно устоять, за то, что всегда меня искушала. И устроила мне весь этот ад.

Я опускаю взгляд на его губы, эти прекрасные, соблазнительные губы, а затем снова возвращаюсь к его глазам.

— Отлично. Если это сохранит тебе жизнь, то я не против.

Его рот скользит по моему в безумном, отчаянном поцелуе, и в тот момент, когда его рука проникает в мои трусики, я понимаю, что силы меня покидают. Я абсолютно беззащитна перед этим мужчиной и тем, как он заставляет меня с жадностью глотать его боль и агонию, словно конченный алкоголик последние капли из бутылки.