40. Дэймон

Я смотрю в иллюминатор самолета на то, как Лос-Анджелес превращается в разноцветный холст из сплошных пятен и линий. Мою руку сжимает холодная, потная ладонь и, повернувшись, я вижу рядом неподвижно сидящую Айви. Она зажмурила глаза и, впившись пальцами мне в кожу, шумно дышит через нос.

— Почти всё, — шепчу я, пытаясь скрыть улыбку.

— Я могу летать на самолетах, только не взлетать.

Давление, кажется, ослабевает, и знак «Пристегнись» наконец-то гаснет.

Айви облегченно вздыхает и открывает глаза.

— Вот так-то лучше.

— Я же тебе говорил. Пара пустяков.

Она приподнимает наши сцепленные руки и внимательно их разглядывает.

— Прости, — Айви ослабляет хватку и целует тыльную сторону моей ладони, на которой остались глубокие серповидные борозды от ее ногтей. — Теперь все в порядке.

— Хорошо.

Я и раньше летал первым классом, но это совсем другое дело. Частный самолет с мягкими кожаными сиденьями, которые раскладываются в кровати. Телевизор с плоским экраном, бар и диван. Здесь всего семь пассажиров, включая стюардессу, пилотов, двух адвокатов и нас с Айви. Я оглядываюсь и замечаю Томаса, одного из адвокатов, который изучает поверх очков бумаги. Он быстро поднимает голову и, улыбнувшись, возвращается к своей работе.

Не в пример страхам Айви, у меня впервые за несколько месяцев появилась возможность расслабиться и свободно вздохнуть. В буквальном смысле этого слова. Благодаря Гордону у меня было сломано два ребра, и первые два дня я пролежал без сознания. Когда я пришел в себя, то где-то в глубине души пожалел, что не вернулся и не прикончил его. Хотя я абсолютно уверен, что он погиб уже через несколько часов после нашего ухода. После поступивших от соседей жалоб полиция обыскала дом приходского священника и приступила к расследованию деятельности отца Хавьера. Насколько мне известно, он согласился сотрудничать с властями в обмен на неприкосновенность. Узнав по пути в Мехикали мое настоящее имя, он решил не упоминать и о моей короткой работе в приходе. К счастью, Гордон говорил правду, и Арисели и впрямь осталась в доме своих родителей, целой и невредимой.

— Встретимся в туалете, — шепчет мне в ухо Айви.

— Что? Сейчас?

— Да, прямо сейчас. Я пойду первой, а ты за мной. Но постарайся не привлекать к себе внимания.

— Все в порядке?

— Да. Просто... Я всегда мечтала это попробовать.

— Что?

— Встретимся, и узнаешь. Ты взял свой пасторский воротничок?

Прищурившись, я понимаю, что Айви собирается там делать, но, не дожидаясь моих возражений, она прикусывает губу и встает с кресла. Снова откашлявшись, я оглядываюсь и вижу, что один адвокат спит, Томас по-прежнему работает, а стюардессы нигде не видно. Я застегиваю рубашку и, порывшись во взятой на борт маленькой сумке, достаю оттуда пасторский воротничок, который Айви упросила меня оставить себе. Затем осторожно направляюсь в заднюю часть самолета.

Без стука я вхожу в туалет, который совсем не похож на обычный туалет самолета. Раковину обрамляет темное дерево и мрамор, что чем-то напоминает мне номер в отеле. Обстановку дополняет приглушенный свет и аккуратно сложенные полотенца, а также всевозможные выставленные в корзинке туалетные принадлежности. Но ни на чем этом я не задерживаю внимания. Мои глаза устремляются прямо на застывшую напротив меня женщину. Заслонив собой окно иллюминатора, она сидит на столешнице, раздвинув ноги и ожидая меня. Я надеваю пасторский воротничок, хорошенько его поправляю и медленно подхожу к ней, борясь с желанием рывком прижать ее к стене и затрахать до потери сознания. При моем приближении она падает на колени и осеняет себя крестным знамением.

— Благословите меня, отец, ибо я согрешила. Хотелось бы мне сказать, что этого больше не повторится, но я в очень затруднительном положении.

— В каком положении? — я провожу рукой по ее волосам, подавляя порыв сжать их в кулак.

— Мой парень... у него такой потрясающий член, — Айви облизывает губы и, пристально глядя мне в глаза, расстегивает ремень на моих брюках. — Он очень большой. И толстый. А его сперма просто восхитительна на вкус.

Одним яростным рывком она высвобождает из брюк мой член, и тут уже невозможно отрицать, как сильно меня заводит эта женщина.

— Похоже, я впала от него в зависимость.

— Возможно, Вы просто мало экспериментировали с другими.

Когда ее губы касаются кончика моего члена, я сжимаю ее волосы и, сдерживая пульсирующее во мне напряжение, делаю крошечные толчки к ее рту.

— Я не хочу экспериментировать с чужими членами, святой отец. Я хочу только его.

— Боюсь, все не так просто. Чтобы изгнать этих демонов, Вам нужно сначала убедиться в их источнике, — мое тело отчаянно нуждается в этих ярко-красных губах, которые скользят по головке, оставляя после себя следы помады на скользком предэякуляте. — Возьми в рот мой член и посмотри, не покинет ли тебя эта зависимость.

— Да, святой отец, — после этих слов ее губы крепко обхватывают мою эрекцию и спускаются к основанию. Я запрокидываю голову и прижимаю руку к стене, чтобы не упасть.

— Черт, — со стоном выдыхаю я, и даже резкий грохот турбулентности не останавливает ее от того, чтобы ускорить темп.

Я сгораю от желания вонзиться в нее по самые яйца, но не могу пошевелиться. Эта женщина держит меня в состоянии сексуального паралича.

Айви снова поднимается к кончику и, не сводя с меня глаз, проводит рукой по оставшейся на нем слюне.

— Я по-прежнему жажду его члена, и только его члена.

Стиснув зубы, я отчаянно пытаюсь сдержать неистовство, с которым мне хочется разорвать эту женщину пополам.

— Ну, тогда, наверное, нам стоит попробовать кое-что другое.

Я хватаю ее за горло и, подняв на ноги, прижимаю к стене, от чего она снова усаживается на столешницу. Айви отчаянно хватает ртом воздух, и когда я еще больше сдавливаю ей шею, ее испачканные губы растягиваются в улыбке.

— Раздвинь ноги, pécheresse. Ты же знаешь, что хочешь этого так же сильно, как и я.

Она делает то, что ей велят, и я провожу рукой Айви у нее между ног и проталкиваю в нее два ее пальца. Закрыв глаза, она поджимает губы и издает тихий стон.

— Посмотри, как ты предаешься греху.

Вынув ее пальцы, я подношу их к губам и беру в рот. По моему языку растекается пряный аромат ее киски, и я облизываю их дочиста. Все еще сжимая горло Айви, я направляю головку к ее входу и останавливаюсь.

— Скажи мне, Айви. Скажи, каково это — ощущать в себе его член.

Она вздрагивает и прерывисто выдыхает. Ее горло дергается под моей ладонью, и Айви смотрит на меня с легким вызовом.

— Он трахает меня жестко и так хорошо, что мне не хочется, чтобы он останавливался.

Черт бы ее побрал! Мне кажется, эта женщина уже не может сказать ничего такого, что завело бы меня больше, чем сейчас, но тут она добавляет:

— Никто не трахает меня так хорошо, как он.

Одним резким толчком я врываюсь в нее и, проталкиваясь глубже, чувствую, как мой член обхватывают влажные стенки ее маленькой тугой дырочки.

— Он наверняка тебе уже наскучил.

Глядя на меня полными похоти глазами, Айви облизывает языком уголок рта.

— Никогда.

— Да твой парень — счастливчик, — говорю я.

Мой голос низкий и хриплый от желания залить ее своей спермой. Пометить своим запахом, чтобы каждый приблизившийся к ней мужчина знал, что она принадлежит мне.

Айви издает хриплый смешок и запрокидывает голову.

— Я бы сказала, что сейчас счастливица я, святой отец, — ее брови ползут к переносице, и на лице появляется некое подобие боли и экстаза. — О, черт!

Слишком громко для туалета самолета, и не сомневаюсь, что кто-нибудь за дверью уже просёк, чем мы тут занимаемся.

Стук в дверь нас не останавливает. Мои бедра врезаются в нее с яростью какого-то нефтедобытчика, даже когда из-за двери доносится обеспокоенный голос стюардессы:

— Мисс Мерсье, у Вас там все в порядке?

— Да, — выдыхает Айви. — О, Боже, О, Боже, о мой гребаный Боже!

Еще два резких толчка, и ее спина напрягается, сдвинутые брови сменяются улыбкой, и, увидев на ее лице этот прекрасный румянец, я больше не могу сдерживаться. Зарывшись лицом ей в шею, я вдыхаю ее сладкий цветочный аромат и чувствую, как из моего члена вырываются горячие струи спермы.

— Ах, pécheresse, ты плохая девочка, — в нее извергается импульс за умопомрачительным импульсом, словно мы два кабеля, соединенные одним постоянным потоком электрического тока. — Святая ёбля...

— И впрямь святая, — глубоко выдыхает Айви и, обхватив ладонями моё лицо, притягивает к своим губам. — Наскучил мне. Как же, жди.

Я снова целую Айви, наслаждаясь вкусом ее кожи.

— Клянусь, с каждым разом ты становишься все слаще.

— Это всё праведность твоего божественного члена.

Усмехнувшись, я отталкиваюсь от нее, и она снова встает на пол.

— Моего божественного члена? Ты говоришь так, как будто он предмет поклонения.

— Отчасти так и есть. В смысле, я практически ему поклоняюсь.

Самолет дергается, нас обоих откидывает в сторону, и я подхватываю Айви на руки, не дав ей упасть на пол.

— Господи, какая ужасная турбулентность! — в ее голосе проскальзывают нотки страха, и она опирается рукой о стену, чтобы удержать равновесие.

— Даже роскошным самолетам не избежать законов физики.

Улыбаясь, Айви наклоняется вперед и подтягивает трусики, а я застегиваю ремень.

— В следующий раз воспользуемся твоим ремнем.

— В следующий раз?

— О, да. Это десятичасовой полет, малыш, и мне нужно как-то отвлечься от предстоящей посадки.

Я убираю с ее глаз волосы и заправляю их за ухо.

— Ты нервничаешь?

— Перед приземлением? Или перед посещением города, который мечтала увидеть с самого детства? Или особняка, который теперь по-видимому принадлежит мне?

— Все вышеперечисленное.

— Да, я тут вроде как из кожи готова выпрыгнуть.

Я притягиваю ее к себе и целую в лоб.

— Для тебя это будет совсем другая жизнь, Айви. Та, которая, я надеюсь, сделает тебя счастливой. Ты больше никогда ни в чем не будешь нуждаться.