— А место тут коренное, — вдруг как-то легко отказался от цифр Иван Иванович, — и мне даже нравится. — Простор, лес, тишина захватили и его, и показалось, что легче на этом пустыре поселок выстроить, чем на ковре топтаться и клянчить.

— Что же это ты от своих убеждений так легко отказываешься? — поддел его Фомичев.

Долина и впрямь была великолепна, ширилась волной леса, глаз терялся в ее просторах, черные леса и белые мари перемежались, не нарушая гармонии, радовали глаз, веяло величавым покоем и согласием.

Долину резали речка и незамерзающий горный ручей. Он стремительно несся по ледяному желобу, и, если бы не шум его быстрого бега, пустым казался бы желоб, до того прозрачная была вода.

— Федор, дай-ка кружку, — попросил Иван Иванович. — Попьем водички, обмоем наше прибытие.

— Водой-то кто обмывает! — подавая кружку, сказал угрюмо Федор. — У меня от воды изжога.

— Но это у тебя. — Иван Иванович зачерпнул кружкой. — Держи, Владимир Николаевич, или у тебя тоже изжога?

Фомичев с готовностью взял кружку, отпил.

— Хорошая вода, вкусная, — серьезно сказал он, — зря ты, Федор, не попьешь.

— Может, это лечебная, раз не замерзает, — почмокал губами Иван Иванович.

Фомичев попробовал ступить на наст, сделал несколько шагов и провалился по пояс.

— Лыжи надо, без лыж не обойтись, — покряхтел Фомичев, когда его вытянули из снега.

— Завтра добудем, — пообещал Иван Иванович, — хотя что смотреть — долину? Она как на ладони.

— Надо разведать по-настоящему, — сказал Фомичев, — вон ту речку обогнуть. — Показал рукой вдаль, где высунулся язык леса.

Перевалочная база — это не курятник на двадцать голов. Только одного жилья за тридцать тысяч квадратных метров, а автомобильный парк на тысячу двести машин, открытые и закрытые склады на миллион тонн, уже не говоря о котельных, ремонтных мастерских, — считай, тот же завод. За день и не обойти, а площадки — открытое хранение, каждая с посадочную полосу. Понятно волнение Фомичева: от строительства базы будет зависеть успех сооружения гидростанции.

Внешне Фомичев ничем не проявлял беспокойства, но в душе его жгла тревога. Не сегодня-завтра придет колонна и надо определенно знать место, где строить базу, и по-хозяйски встретить первый отряд строителей. В Москве, да и в Чернышевском, когда формировали колонну, ни у кого не возникало сомнения: все были уверены — встреча состоится именно в Магадане. Поэтому и все строительные привязки сделаны к городу. Допустим, базу можно основать за городом, да еще на таком расстоянии от Магадана. Москва непременно потребует обоснования такого решения, доказательств, аргументации. Одно дело доказывать, хоть и в обкоме, другое дело — рассчитывать: финансы требуют цифровых выкладок, справок, переписок, заявлений, резолюций. Тем более всем ясно, что строить перевалочную базу на обжитом месте выгодно не только для строителей, ной для государства, и прежде всего для государства. Фомичев это сам доказывал, но где результат? Какую он, начальник строительства, проявил настойчивость? Никакой не проявил. Отказали — обиделся, сел в машину и пошел версты наматывать. Мысли беспокоили Владимира Николаевича. Он стоял у машины и тер ухо.

— Глянь-ка, что вода делает! — потеребил Фомичева Иван Иванович, показывая прутиком. Там будто под кожу чернила вливает — наледь проломила кромку заберега и разливалась. — Видишь, как синеет снег…

— Да помолчи ты, Иван, — отмахнулся Фомичев, — какая-то каша в голове…

Иван Иванович понял и отошел.

— Постоим немного и поедем, — сказал Фомичев, рассматривая трубу над поселком.

По дороге в Магадан Фомичев молчал. И они, понимая и уважая его состояние, молчали.

Иван Иванович взвешивал доводы «за» город и «против». У города свои преимущества, у отдельной площадки — свои: ты никому не мешаешь, и тебе — никто.

«Газик» остановился у подъезда гостиницы. Фомичев вышел и быстро скрылся за дверью. В комнате он долго ходил от стола к окну и обратно и никак не мог принять решения, не находил действенного выхода. И тут его осенило позвонить в Москву. Он заказал разговор и, словно перед атакой, внутренне собрался.

Москва ответила. Фомичев ясно и предельно четко доложил обстановку, сообщил о принятом им решении. Минута молчания в телефонной трубке. Наконец твердый голос: «Какое бы решение вы ни приняли — вы в ответе за порученное вам дело. Желаю удачи». Фомичев еще держал трубку у уха, не решаясь положить ее на аппарат.

— Десять минут, — сказала телефонистка.

— Вот и все! — выдохнул Фомичев, аккуратно кладя трубку на рычаг.

В дверь заглянул Иван Иванович.

— В баню пойдешь? — потряс он веничком из карликовой березки.

— Я, пожалуй, приму холодный душ, — в некотором раздумье ответил Фомичев.

— Ну, так я побежал.

— Беги, беги, Иван Иванович, дорогой мой человек…

Утром Фомичев зашел к Ивану Ивановичу в номер, там уже сидел и Федор. Он сидел в шапке и читал газету. Иван Иванович умывался, отфыркиваясь. На подоконнике лежал обхлестанный веник.

— Позавидуешь пчелам, что ни месяц — медовый, — вместо приветствия сказал Фомичев.

Федор отложил газету и снял шапку.

— Если начальство желает показать характер, — ответил Иван Иванович, — лиши подчиненных прогрессивки. — Он взял со стола лист бумаги и сунул Фомичеву, Фомичев прочитал внимательно.

— Ничего не понимаю, — пожал плечами Владимир Николаевич.

— А тут и думать, нечего, надо оплатить счет за три списанных экскаватора — вот и все!

— Ага, из головы вылетело, извини.

— Да ладно уж, порадеем за общее дело и выпьем по стаканчику кофе. Все и прояснится.

В буфете хоть и было людно, но Фомичев сразу заметил, что Иван Иванович человек тут свой. Зоя просияла, увидев Федора с Иваном Ивановичем.

— Спасибо, Зоя, — вполголоса сказал Иван Иванович, — большое спасибо, выручила.

— Мне-то за что, братцу.

— Ну как…

— А вот главный купец, — скосил глаза на Фомичева Иван Иванович, — начальник.

— Удачи вам, Иван Иванович. — Зоя налила душистый кофе, подала подогретую курицу.

— Птицу едят руками, а начальство — глазами, — беря тарелку, скаламбурил Иван Иванович. — Выделила бы, Зоенька, парочку самосвалов, — чуть громче попросил Иван Иванович.

— «Председатель Совмина», — кивнул на Зою Фомичев. — А она ничего, славная. Такую бы могли и с собою взять…

— Да вот что, Иван Иванович, — Фомичев со стулом придвинулся к Шустрову. — Ты ружье с собою взял?

— А ты откуда знаешь? — округлил глаза Иван Иванович. — На охоту бери испытанное.

— Поедешь на створ.

— Куда? — вроде как не расслышал Шустров.

— Осваивать основные сооружения.

Все что угодно мог ожидать Иван Иванович, но не такого оборота дела. «Что это ему за ночь брякнуло в башку?» Но вслух Иван Иванович спросил;

— В берлоге поселюсь, с медведем жить буду?! — И равнодушно и устало опустил веки, все его лицо сразу стянули глубокие морщины.

— Пойми, — горячо сказал Фомичев, — мне там нужен толковый человек. Колонна придет, дам тебе машину, вагончик…

— Караулить створ, — горестно вздохнул Шустров и отставил стакан.

— Дом без хозяина — сирота. Мы тут гости, а на створе наш дом. — Последние слова Фомичев выговорил с особым почтением. — Постарайтесь, Иван Иванович, правильно понять, — перешел на «вы» Фомичев. Эту привычку Фомичева Иван Иванович знал хорошо. Если дело касалось чего-то очень важного, он всегда переходил на «вы», речь его становилась краткой, емкой. Не тесал, а вбивал.

— Когда ехать-то? — поднялся Иван Иванович.

— Оформишь экскаваторы — и поезжай.

Фомичев тоже поднялся с места. Они постояли друг против друга. Иван Иванович, несмотря на свой уже солидный возраст, выглядел рядом с Фомичевым подростком. Он едва доставал до плеча Владимира Николаевича. Фомичев разглядывал Ивана Ивановича так, как будто они давно не виделись. И сейчас впервые за долгое время он увидел чисто выбритое лицо Ивана Ивановича. Оно отдавало желтизной. Иван Иванович поднял усталые глаза, а глубокая морщина еще глубже вошла в переносицу. И у Фомичева болью отозвалось в душе: постарел Иван Иванович. А давно ли добрым молодцем хаживал.