Глава 2 Офис

Большое бетонное чудовище, к которому мы идем, — это то место, в котором, как сказал Пайк, мы сможем поиграть в следующий раз. Когда он говорит мне, что я могу взять Джиджи, знаю, что у нас будет лучший день на свете. Я позволяю своим глазам окинуть взглядом офисы передо мной. Внутри находится человек, которого мы оба ненавидим. У него слишком много денег, и он тратит их на то, за что должен быть наказан.

Я чувствую холодную сталь клинка на своем бедре. Нет ничего лучше гладкого металла, соприкасающегося с плотью. Улыбаясь, я представляю, как он будет умолять. Потому что это то, что я заставлю его делать. Этот засранец любит делать грязные вещи с женщинами, которым он не оставляет выбора, и утверждает свою власть, зная, что они не могут дать ему отпор.

Шантаж — грязная игра, но я собираюсь показать ему, что в нее могут играть двое. Чего он не знает, так это того, что я тоже люблю делать грязные вещи. Их много. Мое безумие не знает себе равных — даже Пайк иногда не может угнаться за мной, и я задаюсь вопросом, почему он еще со мной. Я часто смотрю на него и вспоминаю первый день, когда его увидела, когда он стал моим миром. И хотя я иногда исчезаю в темноте, Пайк всегда рядом, чтобы вытащить меня обратно.

Проходя через стеклянные двери, я окидываю взглядом одетых в костюмы мужчин и женщин, которые заполняют приемную. Все они одеты в лейблы — дизайнерские имена, которые я бы не хотела носить, хотя могу себе это позволить. Не поймите меня неправильно, это просто мой выбор ― не носить их. Мои черные ботинки и рваные джинсовые шорты — единственная одежда, которая мне нужна. Пайк купил мне новую белую майку с символом анархии спереди и разрезами по бокам, демонстрирующую мой черный кружевной бюстгальтер. Он сказал, что ему нравится видеть мои красивые сиськи, когда везет нас на своем кроваво-красном «камаро».

— Могу я вам чем-то помочь? — спрашивает нас надменная маленькая сучка за стойкой регистрации, когда мы приближаемся к ее столу.

Она смотрит на меня большими глазами, и по тому, как изгибаются ее темные брови, я могу сказать, что девушка не верит, что мне здесь место. Когда она смотрит на папочку, интерес, мерцающий в ее взгляде, заставляет мою кровь кипеть. Он мой. Отвали, сучка.

Ее ярко-красные губы выглядят так, будто они заполнены ботоксом, и мне интересно, если я проколю их, просочится и испачкает ли он белоснежную блузку, которая на ней надета? У нее такой обильный макияж, что я могла провести по нему своей кредитной картой и все равно не достала бы до ее настоящего лица. Возможно, я смогу медленно срезать кожу с ее черепа — нежно или жестоко — и использовать, чтобы покрасить гребаные стены. Желтовато-оранжевый цвет ее тонального крема выглядит как детское дерьмо, отчего термин «дерьмовое лицо» начинает звучать по-новому. Я подавляю хихиканье, потому что Пайк сказал мне вести себя хорошо, пока мы не окажемся в офисе наверху.

— Мы здесь для того, чтобы увидеть мистера Рэндалла, он ждет меня. Реджинальд Харрисон, — сообщает папочка женщине, глаза которой широко распахиваются.

Его низкий голос, важно произносящий каждое слово, напоминает мне его собственного отца. Дядя Грег — это все, чем не является Пайк. Мерзкий человек с отвратительной способностью заставлять мою кожу покрываться мурашками.

Я смотрю, как Пайк вручает ей поддельное удостоверение личности. К счастью, сегодня он в костюме, но мне все равно. Я в своем обычном черно-белом. Женщина быстро кивает и начинает выстукивать по кнопкам телефона на своем столе, набирая цифры своими накладными красными ногтями. Сучка шепчет в трубку, сообщая тому, кто находится на другом конце линии, что мы здесь. Каждый раз, когда она смотрит на папочку, в ее глазах возникает блеск, и мне это не нравится. Прямо под поверхностью во мне медленно закипает бурлящая ярость, и когда я уже практически схожу с ума, то чувствую руку Пайка на моей руке.

Его нежное прикосновение немного успокаивает меня, и я дышу им. Когда я впадаю в ярость, я теряю всякое ощущение того, где я и кто я. Как будто во мне спит дремлющее животное. Когда я ревную или злюсь, оно просыпается и заставляет плохих людей увидеть, что они делают неправильно.

Минутой позже фальшивая Барби улыбается Пайку, что только подтверждает мою потребность вырезать ее наштукатуренное лицо, сняв плоть с ее черепа. Я улыбаюсь, когда думаю о том, как сильно хочу увидеть то, как она истекает кровью по всему долбаному полу, с глазами, засунутыми в ее пизду за то, что она смотрит так на папочку.

— Добро пожаловать, мистер Харрисон. Приношу свои извинения за неудобства и ожидание.

Ее фальшивый приторно-сладкий тон вызывает у меня громкий позыв на рвоту, прежде чем Пайк притягивает меня к себе. Мужчина не упрекает меня, но я знаю, что он не в восторге от моего проявления ревности. Он давно сказал мне, что не все похожи на меня, и они заберут меня у него, если я буду вести себя странно. Но иногда я ничего не могу с этим поделать. Я знаю, что если буду плохо себя вести на публике, у меня будут проблемы. Иногда он не понимает. Мне нравится, когда он шлепает меня, и в большинстве случаев я веду себя так только для того, чтобы он мог стянуть мои трусики и сделать мою задницу красной.

Мы подходим к лифтам, когда двери раздвигаются, позволяя нам войти внутрь. В динамиках играет какое-то странное классическое дерьмо, но как только дверь закрывается, Пайк поворачивается ко мне.

— Милая Молли, — произносит он мое имя этим тоном, который напоминает мне, что я должна хорошо себя вести, пока мы не избавимся от посторонних глаз. Взгляд его голубых как лед глаз полон серьезности, когда он продолжает говорить: — Мы должны действовать быстро. Помни, что я тебе говорил, не играй со своей едой.

Его предупреждение вместе с этим взглядом заставляет меня задуматься, смогу ли я сделать все так быстро, как мне нужно. Я долго смотрю на него, теряясь в его глазах. Они как небо, бездонное и красивое.

Дверь лифта открывается, и мы выплевываемся на плюшевый ковер бордового цвета офиса генерального директора. Других дверей нет, только одна большая дверь из красного дерева. Пайк распахивает ее и входит внутрь, позволяя мне следовать за ней.

Выходя на большое открытое пространство, я окидываю взглядом каждый предмет мебели. Темное дерево и алый цвет делают кабинет темнее, чем он есть на самом деле. Солнце стоит высоко в небе, но его кабинет темный и унылый.

— Кто ты, черт подери? Ты не…

— На твоем месте я бы заткнулся и позволил Молли рассказать тебе свою историю, — говорит Пайк засранцу, сидящему за большим деревянным столом. Проходя дальше, я вижу мужчину, который смотрит на меня так, словно я всего лишь кусок мусора. Я хочу, чтобы он так думал. Мне не нужно, чтобы он догадывался о том, что я много знаю об этом мире и о его бизнесе.

— Вас обоих не должно здесь быть, — говорит нам мужчина.

Ткань его костюма жесткая, но я делаю свой ход до того, как он может даже осознать, что происходит. Усадив свою задницу на его стол, я раздвигаю бедра и ставлю каждую ногу на кресло, на котором он сидит. Пайк стоит позади меня, я чувствую его, и это меня успокаивает.

— Я должна быть здесь. Ты плохой, очень плохой человек, — говорю я ему.

Его взгляд скользит между моих ног туда, как я и предполагала. Он испорченный и грязный. Но не в моем вкусе. Он засранец, который делает то, о чем бы вы не хотели знать.

Рукоять ножа гладкая, как поверхность твердого деревянного стола, за которым он сидит. Его глаза широко раскрыты, когда он смотрит на меня. Неустойчивый ритм моего пульса похож на тот ритм, в котором он бьется, когда я езжу на большом члене папочки. Адреналин течет по моим венам, нагревая кровь, пока я не начинаю чувствовать пульсацию между ног. Все потому, что я собираюсь залить руки кровью этого мудака.

— Кто ты? — спрашивает он, отталкиваясь от стола и вставая со своего места. Он высокий, выше меня, но я быстрее.

— Я маленькая девочка, с ножами я играю. Но, несмотря на возраст свой, рыдать я заставляю, — цитирую я свой стишок.

Он такой красивый, прямо как я. Вот что мне говорит Пайк. Папочка любит меня. Я люблю его.

— Убирайся из моего офиса, иначе я позвоню в полицию.

Мужик тянется к телефону, но я невольно хихикаю над его пустой угрозой. Почему мужчины любят бросаться словами, которые ничего не значат?

— Всего один удар в живот — ты кровью истечешь. Как в масло нож в тебя войдет, и глотку надорвешь.

Я наблюдаю, как его пальцы нажимают «девять», затем «один». Прежде чем он успевает коснуться единицы еще раз, гладкое лезвие рассекает его руку, и кровь брызжет во всех направлениях.

— Ох, все такое красное.

— Ты чертова сумасшедшая, — шипит он, пытаясь схватить меня, но, как я уже говорила, я быстрее его.

— Молли, — вздыхает мой папочка, стоящий в дверном проеме. — Прекрати с ним играть и закончи это.

— У-у-у, — дуюсь я, вытаскивая нож из его руки, заставляя его кряхтеть от боли. Прежде чем он успевает среагировать, нож пронзает его грудь, двигаясь внутрь и наружу, внутрь и наружу.

Он падает в кресло, издавая мой любимый звук, и его тело вздрагивает. На белоснежной классической рубашке расцвели красивые узоры, а затем я сажусь на его колени и разрываю ткань. Его грудь не покрыта волосами, что заставляет меня улыбаться. Прижав кончик своего оружия к гладкой загорелой плоти, я рассекаю ее, рисуя красивую картину, которую завтра увидит полиция.

Мягкий пульсация между ног заставляет меня улыбаться, когда Пайк подходит ко мне сзади. Его твердый член прижимается к моей спине, и я потираюсь о него, заставляя его стонать от удовольствия. Заглавная буква «П» глубоко прорезана в его плоти. Остальные буквы — «е», «д» и «о» — также хорошо видны на его груди, и я невольно хихикаю.

— Ты больная сучка, малышка. Моя милая и безупречная маленькая Молли, — говорит он хриплым и грубым голосом, именно таким, как я люблю.