Глава 9. Август. Три дня в Совиново
А в начале августа мы с Рублевым снова собрались в Совиново. Бабушка приболела, жаловалась по телефону, что ягоды опадают, некому обирать. Я и сама планировала еще выбраться до осени из города, помочь с урожаем. Каждый год находила возможность в первые дни сентября хотя бы на выходные попасть домой, картошка ведь сама себя не выкопает.
Но в этот раз мы больше занимались ягодами. Давно поспела малина, воробьи нещадно клевали ее так, что бабуля вешала на ветки цветные тряпицы, правда, это не особенно помогало. А на огромный раскидистый куст ирги баба махнула рукой, там охраняй не охраняй — все равно доберутся изворотливые пичуги. И не жалко, иргу мы обычно не собираем, не заготавливаем, только едим с веток.
Дозревала черная смородина и вишня. Клубника садовая уже отошла, мне достались несколько маленьких сладких комочков. Зато в разгаре сезона бабуля изрядно наварила клубничного варенья из крупных спелых ягод. Мы попробовали его вечером в день приезда. Вместе с булочками из русской печи. Милая с детства знакомая старина… Не вечная старина…
Баба рассказывала, что печную трубу надо перебирать, крыша в сенях протекает, крыльцо тоже бы не худо обновить, половицы в горнице скрипят. Заказаны столбы на ворота, придется осенью нанимать соседа, чтобы поставил. Да, еще нужно обязательно побелить баньку. Бане нашей много-много лет, она уже в землю вросла и почернела бревнами, а все еще верно служит. Новый-то сруб купить стоит немалых денег.
Славка слушал и мотал, как говорится «на ус», потом вызвался слазить на крышу, посмотреть старые шиферины, можно ли на скорую руку подлатать.
— Да ты отдыхай сегодня, гостюшко дорогой! Завтра успеется, вы же недельку поживете у меня.
Рублев тяжко вздохнул, недельки у нас не было, ему, по-крайней мере, нужно уже через пару дней вернуться на работу в город. Но время до этого целиком наше, значит, нужно побольше успеть! После ужина мы вдвоем вышли в огород-«огуречник», наметить план ближайших мероприятий. Я уселась на низенькую скамеечку возле теплички, а Славка разместился на краю огромного колеса от «Кировца».
Колесище это седьмой год служило огородным водоемом, дно которого прочно залито цементом. Я когда-то даже пускала сюда сонных карасей, что приносил с озера знакомый дедок. Парочка вспыли брюшками вверх, зато троица скоренько оклемались и зашустрили плавниками в глубину. Повезло «ребятам», остальную-то партию бабуля зажарила со сметаной.
Ничего, нам со Славкой и в этот раз достанется карасей, баба Тая уже договорилась с Казанцевым, завтра утром принесут свеженьких, на рассвете только вытащенных из «морд». На озеро хочу, давно не бывала там. Со Славой хочу сходить, почему-то кажется особенно важным, что вместе пройдемся по моим любимым памятным местечкам. Словно приобщится он моего заветного мира и станет совсем близким мне и родным навсегда, как его неотъемлемая часть.
На старую дамбу еще хочу, там бобры живут, березки-осинки подгрызены и построена маленькая плотина. На зверюшек этих никто не охотится, кроме безработного бродяги Урманова, говорят, он бобрятинку с голоду полюбил, еще бы, сам хозяйство не держит, огород не садит, где только деньги на выпивку берет — не понятно.
Слышала, что порой нанимается в работники — подправить забор, наколоть дрова одиноким старушкам, вскопать огород. Раньше работал пастухом, но сейчас поголовье сельского стада уменьшилось, выгоняют коровушек на луг, ставят переносную загородушку под током, очень выгодно и удобно.
Прикрываю глаза и вдруг вспоминаю, как однажды, еще будучи школьницей, тоже пасла коров. Подошла очередь нашего двора, и мы отчего-то решили не нанимать человека, как обычно, а самим в охотку отслужить этот день: мама, бабушка, мамин новый муж и, конечно же, я. Затея казалось мне очень даже интересной. Но подвела погода. Дождь зарядил с самого утра, да не мелкий, а самый настоящий ливень. Ох, и помочило же нас тогда!
После обеда меня отправили домой переодеться в сухое, а, возвращаясь в лес к стаду, я заблудилась. Как сейчас помню — размытое дождем поле, серое, грязное небо набрякшее над головой. Впрочем, я на небо старалась не смотреть — становилось жутко. Казалось, оно повисло надо мной всей своей тяжестью и хочет утопить в потоке мутной воды. Я брела по грязи вдоль поля и время от времени громко звала: «Мама! Баба! Где вы?». Но никто не отзывался в ответ. И я вдруг отчаянно стала молиться: «Господи! Приведи меня к ним. Подскажи дорогу».
Так вот в крайней нужде и решила довериться высшим силам, а после пошла по кромке леса, увязая в липкой глине, выбирая хоть какое-то подобие дорожки. Дождь все лил как из ведра, никогда более не припомню такого потопа, но со мной был зонт и вперед подгоняла мысль о родных. Куда же они могли угнать стадо? Однако я шла вперед уже долго, а впереди не было видно ни людей, ни коров. Потихоньку в душу стал заползать гаденький страх: «Куда я иду? Что, если я ухожу все дальше от села, совсем в другую сторону от пастбищ?»
Временами я заходила глубже в лес и даже наткнулась в кустах на разбитую стеклянную банку. Скоро мной овладело настоящее отчаяние. Я уже хотела выйти хоть куда-нибудь к людям, тут не до коров. Размазывая по щекам слезы, брела по грязи, пока не вышла к постаменту, отделявшему территорию нашего сельского поселения от соседнего. Здесь у дороги меня, к счастью, подобрала проезжавшая мимо машина местного фермера.
День близился к вечеру, вскоре показалось родное стадо, возвращающееся в село. Оказывается, пока я в панике металась по мокрому лесу, все они были рядом, всего лишь в пятнадцати метрах от разбитой банки. Бабушка потом говорила, что тоже заметила ее, когда гнала коров, вспоминала свою Танюшку.
Если бы я не поддалась отчаянию и страху, я точно нашла бы доморощенных «пастухов» за стогами. Я ведь шла по их следам долго-долго. И могла бы расслышать мычание коров, не будь поглощена своим «бедственным положением». А дело-то лишь в том, что перестала слушать свое сердце, свой внутренний голос, просто испугалась, сдалась…
Усвоила ли я этот урок, да и можно ли считать тот случай уроком, трудно сказать. Однако до сих пор в мельчайших подробностях помню дождливый сентябрьский день, когда я пробовала быть деревенской пастушкой.
От давних воспоминаний отвлекает Славка:
— Задумалась-то о чем? Смотри, вон коршун кружит, наверно, у соседей цыплята по ограде гуляют. Смотри, смотри, ниже пошел! Ох, красавец…
— Баба говорит, картошку объедают жуки, а травить их не хочет, придется руками собирать мелких гадов, только они противные такие. Брр…
— Ну, я пойду с утра собирать, тогда малина на тебе.
— Слушаюсь!
Славка деловито, по-хозяйски оглядывал бабушкин огород, словно ища, к чему бы еще приложить руки. А у меня сердце сжималось, тяжело ей одной за всеми посадками ухаживать, возраст уже и куча всяких болячек, хотя и не жалуется. Напротив, говорит, что дела садовые ее лечат. Бабушка очень любит цветы и поэтому садит их всюду. Некоторые семена я из города привезла ей на радость и удивление. Вслед за Славой смотрю по сторонам — все здесь знакомо с детства…
Вот посреди огорода барыней развалилась огуречная гряда. Зеленые кружева плетей свисают до земли, путаются в траве. В детском ночном горшке поселился очиток. Поднял к свету свои крохотные елочки и замер от счастья своего растительного бытия. Рядом высится пук декоративных васильков. Синие глазенки цветочков таращатся среди зелени стеблей и листьев.
Чуть ниже красуется ашшольция — к вечеру нежные лепестки ее складываются на покой. Тут же горделивая цинния. И повсюду мак — обычный и кудрявый, розово-нежный, причудливо сморщенный. Осторожно касаюсь руками лепесточков, будто сделанных из тончайшей папиросной бумаги — такие воздушно — трепетные.
У старой баньки растет декоративный табак, а рядышком маргаритки, и повсюду много-много анютиных глазок — фиолетовых, голубых, лиловых. Ажурные листья водосбора прячут за собой ржавое ведерко. Ведерко полно земли, и в нем тоже растут космеи. Вообще, в нашем огороде цветам не было отведено специальных грядок или клумбочек. Цветы росли и среди лука и между картофельных гнезд. Ютились в самых тенистых уголках садика — встречались повсюду и везде были к месту.
Вот молодило раздвинуло стайку флоксов — те неохотно потеснились, уступая местечко, но все же пустили к солнышку зеленые звездочки. Календула тут и там в междурядьях томатов и картофеля за забором в большом огороде. Можно замереть от восторга, наблюдая за красавицей лаватерой, что растет по обе стороны узенькой тропинки. Цветы ее — розовые и белые граммофончики — просто чудо!
У самого забора гостят комнатные герани. Эти неженки в сентябре покинут садик и переселятся в горшочки на подоконнике. Редкую для наших садов клещевину бабушка заботливо огородила рейками. Рядом с клещевиной вольно вытянулась хризантема, она нацепила пышную белую шапочку и благосклонно принимает комплименты. Бабуля однажды шепнула мне, что все цветы ее слышат и даже иногда разговаривают с ней. Душа отдыхает здесь, так хорошо…
— Можно я огурец с грядки сорву?
— Мне тоже найди.
Славка разыскал среди пожухлых шершавых листьев пару пупырчатых огурчиков, потер один о футболку на груди и подал мне. Молодец! Самые хорошие выбрал — не маленькие и не переростки, а в самый раз — аккуратненькие зеленцы, люблю такие похрумкать. Рублев тоже оценил:
— Ммм… даже кончик не горький…
— Так, баба Тася поливает часто, вот и не горькие.
— А это что за растения вон там в углу? На подсолнухи — заморыши похожи.
— Это топинамбур. Наподобие картошки, только урожай маленький и когда сваришь — сластит. Баловство… Баба их только ради красоты и держит, видишь, какие золотые короны на высоких стеблях. Придают колорит.