Но ведь я привлекательна, не так ли? В основном моей красотой восхищаются именно те люди, которым я не доверяю.

Возможно, мое нутро такое же уродливое.

Когда Элли отворачивается, посылая мне свою красивую улыбку через плечо, я признаю, что ошибалась в своих рассуждениях. В Элли нет ничего уродливого.

В раздевалке я переодеваюсь в шорты и майку, а затем направляюсь к дорожке, которая окружает двадцатиакровый кампус снаружи.

Из-за влажного воздуха большинство учеников воздерживаются покинуть свои проветренные помещения в это время года, кроме некоторых бездельников, которые сидят на скамейках парка, смеясь и поедая свои обеды. Пара танцоров оттачивают свои синхронные движения под внушительными шпилями центрального здания кампуса.

Когда я выполняю растяжку ног в тени большого дуба, смотрю на пышную зеленую почву и прорезиненные пешеходные тропы. Та же тропа, по которой я прогуливалась с папой, когда моя голова едва доходила до его бедра. Я все еще чувствую, как моя ладонь утопала в его большой руке, пока он вел меня за собой. Его улыбка была полна солнечного света, когда он указывал на старинный облицованный каменными стенами собор Кресент Холл и размышлял о величии комнат для занятий в нем.

Ле Мойн был его мечтой, которую его родители не могли себе позволить. Но он никогда не расстраивался из-за этого. Потому что он не был потребителем, даже когда мечтал. Вместо этого передал свою мечту мне.

Сгибаясь в талии, я тянусь к пальцам ног, растягивая подколенные сухожилия, пока воспоминания согревают меня изнутри. Я похожа на маму с темными волосами и темными глазами, но у меня папина улыбка. Хотелось бы, чтобы он видел меня сейчас, как я стою здесь, на территории кампуса, живя его мечтой с улыбкой на лице.

Я улыбаюсь шире, потому что его мечта, улыбка... они и мои тоже.

— Святая Матерь Божья, я скучал по этой заднице.

Я выпрямляюсь, улыбка исчезает с моего лица, а тело слишком окаменело, чтобы обернуться на звук голоса, который заставляет вжать голову в плечи.

— Чего ты хочешь, Прескотт?

— Тебя. Голую. На своем члене.

Мой желудок сковывает, и капелька пота стекает по моему виску. Я выпрямляюсь.

— У меня есть идея получше. Как насчет того, чтобы ты засунул свой член между ног, станцевал, как Буффало Билл (прим. перев.: маньяк из фильма «Молчание ягнят») и отвалил на хрен.

— Какая же ты мерзкая, — с улыбкой говорит Прескотт, пока приближается ко мне.

Он останавливается на недостаточно далеком расстоянии. Я делаю шаг назад.

Его отросшие волосы доходят до подбородка, светлые пряди выгорели из-за солнечных лучей Карибского моря, или где бы он там провел лето. Если его галстук и рубашка на пуговицах и душат его в сегодняшнюю жару, он не показывает это, поскольку раздражает меня своим блуждающим, пристальным взглядом.

Я не понимаю, почему девушки в Ле Мойн борются за его внимание. Нос у него слишком длинный, передний зуб кривой, и язык у него словно червь, когда он всякий раз его засовывает мне в рот.

— Господи, Айвори. — Его взгляд фокусируется на моей груди, обжигая кожу под рубашкой. — За лето твои сиськи выросли еще больше.

Я расправляю плечи.

— Если ты просишь меня о помощи тебе в этом году, попробуй еще раз.

Его взгляд остается прикованным к моей груди, длинные пальцы крепче сжимают пакет с обедом.

— Я хочу тебя.

— Ты хочешь, чтобы я делала за тебя домашнюю работу.

— И это тоже.

Мое тело дрожит от его охрипшего голоса. Я обнимаю себя руками, ненавидя свою грудь за то, что она слишком заметна, и то, как он вызывающе пялится на меня, и что я зависима от него.

Наконец-то его взгляд поднимается вверх и останавливается на моих губах.

— Что случилась с твоим ртом? Получила по губам колечком для члена?

Я пожимаю плечами.

— Это было большое... большое кольцо.

Выражение его лица мрачнеет под маской ревности, и меня это тоже бесит.

— Тебе стоит приобрести подобное. — Я наклоняю голову из-за его вынужденного смеха. — Почему бы и нет? Это усиливает ощущение наслаждения. — Вообще-то, я ничего не знаю о пирсинге, но не могу упустить шанс задеть его. — Если бы у тебя был такой, то ты бы действительно заставил девушку кончить.

Он давится своим напряженным смехом.

— Погоди, что? — Его взгляд становится жестким. — Ты и так кончаешь со мной.

Секс с ним очень похож на вытаскивание тампона. Быстрый рывок, который приводит к отвратительной неразберихе, которую я стараюсь выбросить из своих мыслей, пока это не повториться вновь. Я не хочу говорить ему об этом. Он все это видит в моем взгляде.

— Дерьмо собачье, — он сыплет обвинениями, выходя за рамки того, что зеваки сочли бы дружественным разговором.

Когда Прескотт дотрагивается до моей руки, я бросаю взгляд на здание центрального кампуса и нахожу пустое окно деканата.

— Твоя мама наблюдает.

— Ты лживая сука. — Он не смотрит вверх, но опускает руку.

— Если хочешь моей помощи, то я нуждаюсь в авансе.

Из него вырывается отвратительный смешок.

— Черт, нет.

— Как пожелаешь. — Я срываюсь на бег, придерживаясь травы, которая не так сильно обжигает мои босые ступни.

Для длинных ног Прескотта занимает всего лишь пара секунд, чтобы догнать меня.

— Погоди, Айвори. — Пот стекает по его лицу на воротник рубашки, пока он бежит рядом со мной. — Ты можешь остановиться на минуту?

Я замедляю свои шаги, упираясь кулаками в бока, и жду, пока он отдышится.

— Слушай, у меня нет сейчас при себе налички. — Он оттягивает карманы своих брюк. — Но я заплачу тебе сегодня вечером.

Сегодня вечером. У меня скручивает внутренности, но я улыбаюсь и вырываю из его руки пакет с обедом.

— А пока это подойдет.

Обед — это единственное, что мне было нужно. У него безлимитный баланс на счету в кафетерии, так что он не проголодается.

Прескотт смотрит на босые ноги, на бумажный пакет в моей руке и останавливает свой взгляд на моей разбитой губе. Он далеко не глупый для парня, который бьется над математикой. Скорее равнодушен. Не заинтересован в моих проблемах и учебе.

Мы здесь не для того, чтобы решать квадратные уравнения или изучать клеточную биологию. Мы поступили для того, чтобы обучаться художественной программе: танцевать, петь, играть на наших инструментах, чтобы быть принятым в музыкальную консерваторию по своему выбору. Прескотт предпочел бы посвятить свое время гребаной игре на классической гитаре, а не писать реферат по истории Франции. К счастью для него, ему не нужно заниматься написанием курсовых работ. Не тогда, когда он в состоянии заплатить мне за это.

Он не единственный высокомерный придурок в Ле Мойн, но я ограничиваю свои услуги теми, у кого имеются самые большие кошельки и которые могут больше всего потерять. Мы все знаем о рисках. Если кто-то из нас пойдет на дно, то и все остальные за ним. К сожалению, мой маленький круг мошенников во многом состоит из Прескотта и его друзей.

И иногда они берут от меня больше, чем платят.

Я заглядываю в пакет с едой, даваясь слюной при виде жареной говядины на ломтике хрустящего хлеба, винограда и шоколадного печенья.

— Где именно сегодня вечером?

— Как обычно.

Это означает, что он отвезет меня за десять кварталов от школы, припаркуется в безлюдном месте и выполнит гораздо больше, нежели чем просто домашнюю работу. Но я та, кто установил правила. Никакого обмена домашним заданием на территории школы или общественных местах. Это слишком опасно, особенно, когда декан не сводит глаз со своего сына.

— Увидимся в классе. — Он уходит прочь, сосредотачивая свое внимание на тени силуэта в окне кабинета деканата.

Он клянется, что она ничего не подозревает, но его мать точит на меня зуб с десятого класса, когда она стала нашей наставницей. Может, из-за моей репутации шлюхи или отсутствия у меня богатства. А может, из-за моего выбора колледжа.

Консерватория имени Леопольда в Нью-Йорке является наиболее выборочным университетом в стране и принимает каждый год только одного музыканта из академии Ле Мойн. То есть, примут ли они любого из нас вообще. Десятки моих сверстников подали заявки, включая Прескотта, но миссис Маккракен сказала, что я лучшая из всех. Именно меня она собиралась рекомендовать. Из-за этого я являюсь самым большим конкурентом Прескотта. Была, по крайней мере. Без ее рекомендаций я вполне могу вернуться на круги своя.

Вернувшись под дерево, я съедаю обед Прескотта и убеждаю себя не обращать на него внимания. Я понравлюсь Марсо. Он увидит, что я заслужила это место. И сегодня... сегодня вечером я не сяду в машину Прескотта. Мы можем проверить его задания, сидя на тротуаре, и если он будет против, я уйду. Пусть хоть провалит свою курсовую и забросит поступление в Леопольд. Я найду другого бездельника, чтобы компенсировать потерю дохода.

Пока пробегаю три мили пути, мысленно подбадриваю себя, доверяясь прочности этого плана.

Когда звенит предупреждающий звонок за пять минут до начала занятий, я уже приняла душ, оделась и протискиваюсь сквозь толпу в Кресент Холл. Меня начинает мутить.

«Всё, что тебе нужно, — это мгновение. От уверенности Стоджи моя походка приобретает легкость, но это память о папиной жизненной энергии, при воспоминании о которой появляется улыбка на моем лице. Если бы он был на моем месте, прохаживаясь по коридорам, о которых мечтал, он бы напевал с безудержным энтузиазмом и благодарностью. Я чувствую это, его заразительную динамичность, которая подпитывает мою кровь, поторапливая меня, когда я вхожу в кабинет 1А, ту же музыкальную учебную аудиторию, что и в прошлом году.

Впечатляющий вид медно-духовых, струнных и ударных инструментов простираются у дальней стены. Около шести моих коллег-музыкантов собираются вокруг столов в центре огромного L-образного пространства. Если зайти за угол, то можно увидеть находящийся в нише рояль Bösendorfer. Но мое внимание привлекает человек в центре зала.