Запустив пальцы в мои волосы, парень обхватывает мое лицо руками, прижимаясь бедрами к моим, и любой холод, который я могла бы культивировать до этого момента, вылетает в окно. Его предмет гордости действительно чертовски великолепен. Я не могу дождаться, когда он засунет его глубоко внутрь меня. Если он к этому не приведет, тогда я буду в ярости…

Потянув одеяло вниз, я провожу рукой по боку Алекса, наслаждаясь восхитительным движением мышц под его кожей, когда глажу его спину, между плоскими лопатками его плеч. Оттуда мне не нужно далеко тянуться, чтобы добраться до его затылка. Я впиваюсь ногтями в его кожу, наслаждаясь покалыванием свежевыбритых, коротко остриженных волос на затылке, и Алекс, задыхаясь, стонет мне в рот.

— Черт возьми, Argento. Ты уверена, что хочешь заниматься этим дерьмом так рано утром? У тебя будут большие неприятности.

Мне нравится, как это звучит. Из прошлого опыта я знаю, что неприятности с Алексом всегда заканчиваются одним или тремя оргазмами — такими оргазмами, которые плавят мозг и оставляют тебя бескостной и насыщенной.

Смеюсь, втягивая нижнюю губу сквозь зубы.

— А что, если я люблю неприятности?

Алекс ухмыляется, выгибая спину, как кошка, когда я снова чешу его затылок. Он всегда реагирует одинаково, когда я делаю это. Ничего не может с собой поделать. Парень закатывает свои темные, как полуночные озера, глаза, когда поднимает подбородок, обнажая горло, и мне приходится сдерживаться, чтобы не вонзить зубы в изгиб его плеча, где оно встречается с шеей. Как и я, мой Алессандро время от времени не против небольшой боли. Уверена, он бы с удовольствием прижал мои резцы к своей яремной вене, но мы скоро встречаемся с папой, а у моего старика орлиный глаза. Засос он заметит за милю.

Рука Алекса внезапно появляется из ниоткуда, хватая меня за запястье и поднимая мою руку высоко над головой. Парень лениво открывает глаза, пробегая пристальным взглядом вверх и вниз по моему лицу, наконец, останавливаясь на моем рте.

— Ты проснулась строптивой, Dolcezza (прим. с итал. Сладость). Осторожно. Я могу к этому привыкнуть.

В мгновение ока он толкает меня на спину, отталкивая от холодной стены так, что мое тело оказывается в центре кровати, а он завис прямо надо мной. Рука, на которой я лежала, перемещается, присоединяясь к другой руке над головой, и Алекс опускается, уткнувшись лицом мне в шею. По-видимому, он не боится использовать свои зубы на участках моего тела, которые, вероятно, увидит мой отец.

— Алекс! Алекс! — Я тяжело дышу, выдыхая слова, извиваясь под приятным тяжелым давлением его тела, но только усугубляю ситуацию. Чем больше я буду корчиться, тем больше он возбудится. Он ни за что не оставит меня без отметин, если я буду так реагировать. Когда-то давным-давно эта мысль напугала бы меня до смерти. Пригвожденная к матрасу, с руками, сцепленными над головой, скованная, без возможности освободиться? Мое тело заставило бы меня броситься бежать, потому что воспоминания о злобном лице Джейкоба Уивинга атаковали бы меня со всех сторон.

Но Алекс — это не Джейк. Он совсем не похож на тех больных, извращенных, злобных ублюдков, которые заманили меня в ловушку в той ванной. Одно мое слово: «стоп», и он остановится. Парень окажется в другом конце комнаты прежде, чем я успею заметить, что он меня отпустил. Я участвую в подобных грубостях с Алексом, потому что знаю без всяких сомнений, что он никогда не сделает мне ничего плохого.

— Я хочу тебя съесть, черт возьми, — фыркает он мне в волосы. — Я хочу поглотить тебя до последней капли. Ты на вкус как чертов сахар. Я никак не могу насытиться...

Хватая ртом воздух, я выгибаюсь на кровати, прижимаясь грудью к его груди, желая, сблизиться с ним еще больше. Тонкая ткань рубашки, в которой он позволил мне спать прошлой ночью, трется о мои соски, заставляя их болезненно напрягаться, и мое воображение несется вперед. Я представляю, как Алекс облизывает и сосет тугие розовые бутоны плоти. Уже вижу белую вспышку его зубов, когда он берет их в рот по одному и кусает, пока я не выкрикиваю его имя.

Алекс отстраняется, мрачно посмеиваясь, и нависает надо мной.

— Ты хочешь, чтобы тебя трахнули, Сильвер Париси. — Это не совсем вопрос. Он знает, что это правда так же, как и я.

Его серые штаны приспущены, обнажая бедренные кости и начало сводящих с ума V-образных мышц, опускающихся ниже, между его ног. Вид напряженных мускулов на его груди и животе — последняя капля; сколько провокаций может выдержать девушка, прежде чем окончательно сойдет с ума. Я упираюсь ногами в матрас, сгибая колени, и сжимаю его между бедер, крепко, молча умоляя сорвать с меня шорты и уже, наконец, погрузиться в меня.

Толчок боли пронзает мой бок, мои все еще сломанные ребра горько жалуются на все это движения, но дискомфорт не идет ни в какое сравнение с обещанием удовольствия, которое уже не за горами.

Синяки, которые все еще цветут по всему моему телу, как болезненные цветы, являются мрачным, уродливым напоминанием о недавней травме, но Алекс как будто даже не видит их. Он смотрит на меня широко раскрытыми удивленными глазами, как будто я самая красивая вещь, которую он когда-либо видел. Откинувшись на пятки, широко расставив ноги, цепляет пальцами пояс моих шорт, почти давая мне то, в чем я так сильно нуждаюсь. Его эрекция натягивает материал его штанов, идеально очерчивая головку его члена, и я наклоняюсь, собираясь сомкнуть свою руку вокруг него, и…

БУМ! БУМ! БУМ!

Три громких удара эхом разносятся по квартире, отражаясь от стен. Алекс резко поворачивает голову, оглядывается через плечо и хмурится, услышав, что его прервали.

— Семь утра, рождественское утро? Ты уверена, что твой отец не возражал против того, чтобы ты здесь ночевала?

Я киваю, потребность все еще пульсирует в моем теле, ожидая, когда его руки вернутся к поясу моих шорт.

— Ты был там, когда я его спрашивала.

Алекс хмыкает.

— Тогда, кто бы это ни был, он может отвалить прямо сейчас.

Обычно я была бы голосом разума. Сейчас еще рано, так что, возможно, это важно. Может быть, это Генри снизу, ему нужен доступ к выключателю или что-то в этом роде. Возможно, моя мама узнала, где я, и потеряла свой гребаный рассудок. Однако сегодня я выбрасываю осторожность на ветер. Мне все равно, кто стоит у двери и чего они хотят. Алекс собирался раздеть меня догола и трахнуть, и это, честно говоря, все, что меня волнует...

Он хватает мои шорты, стягивая их вниз по бедрам, и я всхлипываю в предвкушении. Господи, когда же я успела так сильно возбудиться? Это все из-за него. Я бы все еще держалась за руки с кем-нибудь другим, но с Алексом невозможно сохранять такой контроль. Мое тело жаждет его, как наркоман жаждет следующей дозы. Я уже и забыла, как выглядит сдержанность в наши дни.

— Ты влажная для меня, Dolcezza? Думаешь, заслуживаешь моего языка на своем клиторе?

Жар взрывается на моем лице и вниз по моему торсу, стреляя между моих бедер. Черт возьми! Несколько слов и пронзительный взгляд — и я готова взорваться.

БУМ! БУМ! БУМ!

— Алекс! Открой дверь. Это Мэйв!

Мэйв? Какого черта? От этого имени в моей голове звенят тревожные колокольчики. Черт, это заставляет сигнальные клаксоны звенеть у меня в голове. Социальные работники не приходят на самый большой праздник в году. Во всяком случае, предполагаю, что они этого не делают. Папа всегда жалуется на госслужащих и на то, что они почти не работают в обычное рабочее время. Сегодня же Рождество. Мэйв должна была бы проводить время со своей семьей. Мне не нравится паническая нотка, которую я услышала в ее голосе через три стены и через всю квартиру. Это наводит меня на тревожные мысли.

Холодное, неприятное ощущение ползет вверх по моей спине.

— Не отвечай. — Я крепче сжимаю Алекса между ног, удерживая его на месте. — Она не может просто появиться здесь, когда ей захочется. Тебе ведь разрешено немного уединиться, верно? Разве я не заслуживаю немного спокойного времени наедине с тобой?

Я говорю как мелкая сучка, которая скулит на своего парня, чтобы он обратил на нее внимание, но это не то, что происходит здесь. Мэйв неоднократно выступала в защиту Алекса. Она стояла за него, когда я впервые увидела его в коридоре перед кабинетом Дархауэра. Она постаралась не обращать внимания на то, что он, будучи несовершеннолетним, жил сам по себе, хотя все еще считалось, что он находится под опекой Монти. Без нее Алекс никогда бы не получил эту квартиру. И Мэйв пообещала, что поможет Алексу с его делом об опеке над Беном. Не говоря уже о том, что если бы она не стояла рядом с ним, когда он пришел в суд после того, как подстрелил Джейка, то, скорее всего, он все еще был бы в тюрьме прямо сейчас. Алекс все время наносит ей словесные удары, но я знаю, что он ценит ее. Я тоже. Думаю, что эта женщина очень крутая.

Нет, я не хочу, чтобы он пошел открывать дверь, потому что по ту сторону нас ждет что-то плохое. И как только мы это впустим, то уже не сможем отмахнуться от этого. Я редко испытываю какие-то внутренние чувства, но это... это совсем другое. Чувство страха сжимает меня в своих челюстях. Это своего рода предчувствие, которое садится вам на плечо за мгновение до того, как что-то появляется и разрушает все, что вам дорого, и вас вместе с ним.

— Бедная маленькая Париси. Не беспокойся. Я был хорошим мальчиком. Я не нарушал никаких законов. Во всяком случае, мне об этом неизвестно. — Он ухмыляется, и в его темных глазах искрится веселье, как тлеющие угольки костра. — Иногда самые странные вещи оказываются незаконными. Я узнаю, чего она хочет, и избавлюсь от нее. Эта женщина чертовски настойчива. Если она думает, что я дома, то она не оставит…

— Алекс! Я не валяю дурака! Ты должен открыть эту дверь прямо сейчас!