Расплата

Каких только «чудес» не бывает на фронте, да еще в авиации! Очередным таким «чудом» в полку Селиверстова стал подвиг штурмана лейтенанта Хлопкова, пришедшего на одном двигателе с тяжелораненым командиром. Несколько кругов сделал Хлопков над аэродромом, не решаясь садиться. И, наконец, когда горючего осталось в обрез, на глазах у выбежавших из землянок и укрытий летчиков приземлился поперек посадочной на брюхо…

С тех пор многие штурманы с жаром стали учиться пилотированию. Ушаков по поручению комсомольцев ходил за разрешением к самому командиру полка. Какому парню не хочется управлять самолетом?! Чувствовать, как он послушно выполняет твою волю, подчиняется малейшему движению рук и ног. Да и каждому хотелось жить! Ведь если тяжело ранит или убьет пилотов, то штурман должен гибнуть или прыгать.

…Домой возвращались с тяжелым настроением. Тягостная тишина, царившая в самолете, нарушалась однообразным тоскливо-нудным рокотом моторов да редкими командами штурмана. Никому не хотелось разговаривать. Каждому думалось, что именно он виновен в случившемся.

Беда приключилась, когда ее меньше всего ждали, на обратном пути. Шли ночью, в кабинах было темно. С земли выстрелили всего один раз, да и то, видно, наугад. Снаряд разорвался далеко от самолета. Разрыва никто и не слышал, но маленький осколок сделал свое дело.

Командир хрипел, истекая кровью. Поддерживая ему голову, Владимир спешно бинтовал. «Хоть бы успеть долететь. Может, жить будет?..» Медленно открыв глаза, слабым голосом командир спросил:

— Кто тут?

— Ушаков, Степан Захарович, — ответил Владимир.

— Вот… Володя… знаю… ты приведешь… командуй… Моим напиши… в Рязань… трое их… у меня… маленькие. Помоги-и. — Командир дернулся всем телом.

Владимир долго сидел в оцепенении, прижав к груди голову Степана Захаровича.

— Володька! Иди-ка сюда! — послышался голос второго пилота Родионова. — Вроде аэродром чей-то?..

— Где? — спросил Владимир, влезая в кабину летчиков. Приник к стеклу, вглядываясь за борт. — Ничего не вижу…

— Да вон левее, гляди! Парные огни — красные и зеленые…

Владимир смотрел неотрывно. Наконец его глаза привыкли к темноте, и он увидел цепочку разноцветных огней. Оторвавшись от стекла, вопросительно поглядел на пилота.

— Аэродром. Что будем делать?

Сидевший неподалеку радист Коля Петренко, услышав его слова, сорвался с места.

— Где? Дайте погляжу!

— Как думаешь, чей? — встревожился Родионов.

— Фашистский, чей же больше?!..

— А если наш? Линию фронта перелетели?

— Полчаса еще до нее.

— А ты того? Не заблудился? — сказал Сашка и рассмеялся, словно ему на самом деле было смешно.

— Тебе давно пора знать, что я ни разу не блудил, сколько с тобой летаю. А вот ты в самом деле «не того», раз не знаешь, что не прошли еще линию фронта. Почему не ведешь ориентировку?

— Не лезь в бутылку. Я же пошутил, — с глухим раздражением оправдывался Сашка.

— Ребята! Самолеты взлетают! — не поворачиваясь, крикнул Николай.

Ушаков с Родионовым уткнулись в стекла. В темени хорошо было видно, как по полю гуськом двигались треугольнички огоньков: белых, красных, зеленых. «С включенными аэронавигационными огнями взлетают, — подумал Ушаков. — Считают себя в глубоком тылу, в безопасности, гады…»

Решение пришло мгновенно.

— Влево 30! — скомандовал он Александру, продолжая наблюдать за аэродромом. — Рассчитаемся за командира…

— Ты что?! С ума сошел! — Родионов от волнения даже привстал с сиденья. — Умереть торопишься?

— Ударим внезапно — успех обеспечен. Крути штурвал, говорю!

— А что?! — повернулся к ним Коля. — Столько «хейнкелей» наломать можно!

Сашка зло оборвал его:

— Марш на место, товарищ сержант! И впредь не вмешивайся в разговор офицеров!

Гнев Сашки объяснялся просто. Было обидно, что не он первый предложил само собой напрашивающееся решение. Да и, честно говоря, не хотелось рисковать. Тем более, когда командует этот проныра Ушаков, хотя в случае гибели командира экипажа им автоматически становится второй пилот.

— Чем ударишь-то? Может, х-хряпнешь кулаком?! Бомб-то нет! Или хочешь повторить Гастелло?

— Из пулеметов расстреляем! — невозмутимо ответил Владимир, садясь в кресло командира. — Бомбардировщик-то у нас какой? Сплошной огонь!

— А если истребители нападут? Чем отбиваться будем? Чем?

Не отвечая, Владимир «дал» левую ногу и повернул штурвал в ту же сторону.

— Ты что делаешь?! — вскакивая с сиденья, заорал Родионов. — Самоуправничаешь?! Я как командир запрещаю тебе это делать! Я отвечаю за сохранность самолета и безопасность экипажа!

Владимир, пилотируя самолет, казалось, не слышал выкриков Сашки. Включив СПУ — самолетное переговорное устройство, — он громко, раздельно произнес:

— Экипаж! Как старший по званию, кораблем командую я — старший лейтенант Ушаков! Требую выполнять все мои указания! Стрелок! Ваня? Ты слышишь меня? Приготовься открыть огонь по моей команде! Все время держи со мной связь! Будь на подслушивании! Следи за воздухом! Понял? Молодец!..

Сашка, все еще полустоя, не унимался:

— Мы свое задание выполнили! Нам это ни к чему! Славы захотелось?! Я как командир не разрешаю идти на смерть! Не выполнишь мое приказание — пойдешь под трибунал!

В глубине души Родионов понимал, что не прав. Но, как всякий человек с самомнением, спорил не ради истины, а чтобы любой ценой доказать свою правоту.

Владимир говорил четко, словно вдалбливал тупому ученику:

— Наше задание бить фашистов всегда и везде! — и уже специально для Сашки, повернувшись и наклонившись к нему, с придыханием, чуть не шепотом: — Запомни! В армии командует не тот, кто наглее! А тот, кто по должности или званию старше! А теперь садись за штурвал — и ни звука!

Он толкнул Сашку в кресло.

— А пикнешь, пойдешь под трибунал за невыполнение приказа!

— Правильно, командир! — подал голос Коля Петренко. — Нечего с ним церемониться! Самозванец! А еще командует!

— Всем соблюдать полнейшую тишину и внимание! Радист! В переднюю кабину к пулемету! При появлении самолетов — докладывать мне!

Отжав штурвал, Владимир повел самолет со снижением. Убрав газ и приглушив рокот двигателей, он рассчитывал войти в круг над аэродромом незамеченным.

Вот второй разноцветный «треугольник» пошел на взлет. Жаль, что нет бомб. Хоть бы парочку «соток»! С земли ни одного выстрела. Увлеклись взлетом? А может, принимают за своего? Что же это за аэродром?

Владимир достал планшет с картой, сориентировался. Карандашом поставил крестик на карте. Прилетим — доложу командованию. Надо «закрыть» его раз и навсегда.

— Командир! — раздался в наушниках голос Петренко. — Впереди, чуть ниже, два самолета противника!..

— Вижу! Это взлетевшие, продолжай наблюдение. Без команды не стрелять!

Самолеты один за другим, соблюдая дистанцию, шли тем же курсом, что и советский бомбардировщик. А что если?.. Ну, да! Отжав штурвал, он увеличил угол планирования, двинув секторы газа, еще прибавил скорость. Скорее! Скорее! Не дать взлететь остальным! Задний «юнкерс» или «хейнкель» уже рядом. Черной тушей висит внизу, закрывая землю. Дрожащее желто-голубое пламя овальными языками пульсирует у выхлопных труб.

Близится второй вражеский самолет. Владимир, не выдерживая, уже ловит его в прицел. Руки невольно ложатся на электроспуск пулеметов. Стоит только нажать. Но рано!.. Как все же невыносимо длинны секунды.

— Вижу сзади метрах в ста самолет противника! — наконец-то докладывает Несмеянов. — Разрешите…

— Огонь! — Владимир, нагнувшись над штурвалом, с силой давит на электроспуск. — Огонь!

Огненные шарики вырываются из носа и башни бомбардировщика. Хлестко упираются в темные громады вражеских кораблей. Светящиеся пунктирные линии соединяют бомбардировщик с самолетами врага.

— Это вам за Степана Захаровича! — приговаривает Владимир. — Получите расчет!..

Почти одновременно, сперва передний, потом задний, вспыхивают факелами вражеские самолеты. Ночь куда-то исчезает, густой мрак рассеивается, а огненные трассы продолжают хлестать уже горящие самолеты. Внезапно вместо пламени возникает рыже-бело-голубое облако, увеличивающееся в диаметре с каждым мгновением. Ослепительные вспышки следуют одна за другой. Взрывы сотрясают воздух. Становится светло, как днем. Горящие обломки разлетаются вокруг, падают вниз яркими метеорами.

— Штурмуем аэродром! — торжествующе кричит Владимир и снова с разворотом бросает бомбардировщик книзу.

Из разных мест бьют лучи прожекторов. Раскаленными иглами пронзают и режут пространство. Шарят по небу. Сталкиваются, пересекаются, вновь расходятся… Желтые шары — стреляют скорострельные пушки «Эрликон» — летят вверх один за другим. Цветные трассы прошивают небо. Огнистыми полукружьями висят над аэродромом. Цепочка шаров мчится к самолету. Вот-вот врежется в него, но в последний миг проносится мимо.

Липкий пот стекает по спине Владимира. Взмахом руки он расстегивает молнию комбинезона.

По аэродромному полю движется самолет. Третий идет на взлет. Владимир ловит его в перекрестие, с яростью жмет электроспуск пулеметов.

— Это вам за отца! За отца! За отца!..

Трассы пуль протягиваются к взлетающему бомбардировщику. Впиваются и исчезают, словно в воде. Самолет резко сворачивает вбок, крутится волчком, вспыхивает и застывает на месте.

— Всем бить по самолетам! — азартно кричит Владимир, разгоряченный боем, а сам давит и давит на спуск.

Родионов бледный, с расширенными глазами ведет самолет на бреющем. Его руки дрожат, сам он вздрагивает и не поймешь: то ли от страха, то ли от возбуждения…

Черной тенью, с короткими жалами пулеметных огоньков несется бомбардировщик над вражескими самолетами. Два или три «юнкерса» вспыхивают. Остальные пытаются отрулить от них в безопасное место. Суматоха. Некоторые самолеты сталкиваются друг с другом, загораются. Экипажи выпрыгивают из люков, в пламени пожаров мечутся люди…