Глава 10

Джинни

Проходит две недели тренировок. Каждое утро я встаю в четыре тридцать и успеваю к пяти к Лиаму. Бабушка Энид, благослови ее Бог, согласилась, когда начались ранние утренние тренировки, присматривать за Бин и кормить ее завтраком в мое отсутствие. Хотя она ясно дала понять, что думает о моем плане. А именно, что я двигаюсь по дороге, ведущей прямиком в ад.

Я начинаю с ней соглашаться. Зачем я потащила его в плавательный карьер? Почему позволила обнять меня на стрельбище? Почему открылась ему и поделилась?

Он собирается уехать. Это временно.

Бабушка Энид в каком-то смысле права. Она думает, что ад и мучения — это надежда Бин, но настоящий ад — это то, что я снова начинаю чувствовать. Верить, что могу быть счастлива. Что Лиам, Бин и я можем... что? Ничего. Мы ничего не можем.

Это счастье и надежда, они уничтожат меня. Потому что из этого ничего не выйдет.

Вчера у Бин состоялась еще одна процедура. Ее рвало, когда ей вставляли иглы в спину. Я храбрилась и все время держала ее за руку, она крепко сжимала ее в ответ. Но потом, когда мы вернулись домой, я отправила ее рисовать модели с дедушкой, а сама пошла в душ. Я сидела на полу, обхватив руками колени, вода текла по мне, и казалось, что меня сейчас разорвет пополам. Я позволила своим рыданиям утекать в слив. Они вырвались из меня, я больше не могла их остановить. Не смогла сдержать их, и разрешила им вырваться. Потом, когда у меня заболел живот от всего этого, я встала и позволила эмоциям утихнуть. Отбросила их в сторону, оделась, пошла и сделала Бин сэндвич с ветчиной и сыром.

Я поцеловала ее в голову. Заставила выпить молоко. Похвалила нарисованную модель танка, рассмешила, дала ей почувствовать себя любимой и в безопасности.

Это все, что я могу сделать.

Еще одно утро тренировок. Я оставила Бин свернувшейся калачиком под одеялом, крепко спящей. Бабушка Энид готовила блины на кухне. Она отказалась от лекций, только помахала лопаточкой, когда я уходила.

Лиам ждал меня на крыльце, когда я приехала.

Пока мне не на что жаловаться. Он усердно работает и выполняет все упражнения, которые я требую. Я прошу сто отжиманий, он делает двести. Прошу пятьдесят приседаний, он делает семьдесят пять. Кажется, он даже более решительно, чем я, настроен вернуться в форму. Чаще всего он заходит вечером, чтобы пригласить нас с Бин на тренировку супергероев. К радости Бин, после стрельбы из лука мы отправились в парк, где занимались скалолазанием, катались на лошадях и ходили в библиотеку за книгами (потому что главное оружие супергероя — это ее ум). Каждый раз, когда Лиам приходит, у него запланирован новый урок для Бин. В последнее время она вся светится, такая радостная.

Это все благодаря Лиаму.

Солнце только что взошло над деревьями. Поют птицы, под ногами хрустят листья. Позволяю своим ногам нести меня вперед. Я люблю бег. Я стала тренером потому, что в самые тяжелые времена бег, этот твердый стук ног по земле — единственное, что заставляло меня идти вперед.

Лиам оглядывается на меня и ухмыляется. Пот стекает по его лицу, и он вытирает его. Я машу ему рукой и подгоняю. Он оборачивается и бежит дальше.

Я стараюсь выделить два часа на физические упражнения по утрам, пока не стало слишком жарко и влажно. Вечером Лиам занимается самостоятельно. Сейчас у нас ежедневная пробежка по тропе, это три мили по лесу. Мы двигаемся по узкой туристической тропе через парк округа рядом с участком Лиама.

Я бегу за ним. Он уже избавился от футболки. Его мышцы спины напрягаются, когда он перепрыгивает через пень. Впереди ручей, и Лиам преодолевает его в прыжке. Мои ноги не такие длинные, поэтому я скачу по мшистому камню и перепрыгиваю на противоположный берег. Прохладный воздух поднимается от ручья, и я вдыхаю запах прохладной воды, грязи и летних листьев.

Мы бежим вниз по короткому крутому склону. Я отвлекаюсь, глядя на его плечи, поэтому не так осторожна, как должна бы. Скольжу по рыхлой грязи. Я не могу затормозить.

Я вскрикиваю, и врезаюсь в Лиама. Мои руки оказываются на его голой спине. Он весь в поту, и я скольжу руками по гладкой влажной коже.

— Прости.

Он поворачивается и хватает меня за руки. Удерживает меня.

Я тяжело и с трудом дышу. Он все еще сжимает мои руки, и вдруг я чувствую головокружение. Он тоже часто дышит, его грудь поднимается и опускается, когда он вдыхает утренний воздух.

— Нет проблем, — говорит он. Медленно переплетая свои пальцы с моими, он бессознательно то сжимает, то разжимает руки. Я не двигаюсь, просто остаюсь в его объятиях.

Затем он одаривает меня улыбкой сердцееда, к которой я уже успела привыкнуть. Той самой, что заставляет женщин по всему миру обмахиваться от волнения и сжимать свои женские прелести. Я бы хотела сказать, что у меня к ней иммунитет. Но не могу. Даже если знаю, что это всего лишь его киношная улыбка, та, которая появляется, когда он шутит или пытается быть очаровательным, у меня нет иммунитета.

Наконец, выражение его лица меняется. Утренний солнечный свет пробивается сквозь деревья и превращает его глаза из веселых в какие-то другие.

— Что? — я не могу расшифровать его взгляд. Медленно, он отпускает мои руки и тянется вверх, чтобы убрать прядь волос за ухо. Задевает пальцами мою кожу, заправляя волосы на место. Странно, но его действия кажутся мне более интимными, чем все, что он делал раньше.

Он сглатывает, и я смотрю, как капелька пота стекает по его шее и падает на голую грудь.

Я хочу провести по нему руками. Пройтись пальцами по его волосам в ответ на то, что он сделал со мной.

— Прости, — говорит он. — Прости за это.

Лиам делает шаг назад.

Я качаю головой. Пытаюсь отмахнуться от странного эффекта его прикосновения.

— Нет проблем, — возвращаю его слова, затем:

— Разве ты не должен бежать?

Лиам усмехается, и на его лице снова появляется веселье.

— Тебе когда-нибудь надоест командовать мной?

Он пускается в бег, и я отстаю от него. Тропинка слишком узкая, чтобы бежать бок о бок. Обычно мы не разговариваем, просто слушаем ритм наших шагов по дороге. Но сегодня что-то изменилось, и теперь кажется, что тишина может оказаться более интимной, чем разговор. Поэтому...

— Неа. Именно поэтому я работаю персональным тренером, чтобы целый день орать на людей.

Он оглядывается на меня, смеясь, затем снова быстро смотрит вперед. Нужно быть внимательным, когда бежишь по тропе, иначе рискуешь споткнуться о корень и упасть лицом вниз.

— Почему ты стал актером? — спрашиваю я, когда молчание длится слишком долго.

— Ну, знаешь. Чтобы люди могли пялиться на меня целыми днями.

Я улыбаюсь, потом понимаю, что он меня не видит.

— Еще бы, — говорю я, но не верю ему. — Тебя это не волнует.

Он оглядывается.

— Конечно, волнует. — И он не шутит. Его лицо серьезно и немного грустно.

— Правда? Ты не кажешься таким. Ты не...

— Заносчивый?

— Нет.

— Тщеславный?

— Нет.

— Самовлюбленный?

— Нет. Ты все это вместе взятое.

— Эй, — он поворачивается и смотрит на меня.

И я смеюсь, потому что все это неправда. Он не такой.

Мы добрались до конца тропы и повернули, чтобы вернуться к началу. Солнце уже зашло за деревья, и лес просыпается. Лиам перепрыгивает через бревно, лежащее поперек тропы, и я следую за ним. Сладкий запах влажной земли и разлагающейся древесины омывает меня.

Я смотрю на Лиама. Его спина сильная и крепкая. Мышцы на ногах набирают силу. Волосы все еще длинноваты, но мне это нравится.

— И что дальше? — спрашивает он, оглядываясь на меня. — Я не..., — подсказывает он.

Я улыбаюсь.

— Ты не заботишься только о себе.

Он замирает, и я успеваю затормозить, прежде чем снова столкнуться с ним.

— Почему ты вдруг остановился?

Он поворачивается.

— Вот тут ты ошибаешься. Я забочусь только о себе.

— Вперед, — толкаю я его, и снова начинаю бежать, чтобы наши ноги не свело судорогой. После ста метров бега я говорю:

— Я вижу тебя с Бин. Ты удивительный. Это значит, что тебе не все равно.

— В первую очередь о себе, — повторяет он, словно разговаривает сам с собой. Мышцы на его спине напряглись, и он кажется внезапно рассерженным.

— Что это значит? — я не понимаю внезапной перемены в его настроении.

— Мне нужно кое-что прояснить, — он снова поворачивается ко мне. Лиам выглядит напряженным и злым.

— Хорошо, — говорю я. — Не стесняйся.

Он опять поворачивается, и смотрит вперед.

— Я делаю это не для тебя.

— Я знаю.

— Или твоей дочери.

Я вздрагиваю.

— Мне это тоже известно.

— Я делаю это для себя, я хочу вернуться в Голливуд.

Хорошо, больно слышать, как он это говорит, но я уже все это знала.

— Я в курсе, — произношу более решительно, чем раньше, и, возможно, с нотками горечи.

Его плечи напрягаются. Он снова оглядывается на меня, и по его лицу проносится тень. Лиам поворачивается вперед и говорит:

— Просто для ясности. Ты — средство для достижения цели, верно?

Внезапно у меня появляется боль в горле, и я пытаюсь побороть жжение.

— Ты — мудак, — выплевываю я. Не знаю, что на него нашло, но он ведет себя как кретин.

Он оглядывается. Я уже собираюсь накричать на него, чтобы он следил за тропой, когда Лиам спотыкается о корень. Он переворачивается и падает на землю. Валится в грязь и скатывается на бок по тропе.

Я не успеваю остановиться, и мои ноги запутываются в его ногах. Я приземляюсь на Лиама сверху.

Дыхание перехватывает. Я падаю на землю и пытаюсь втянуть воздух. Маленькие звездочки танцуют в моих глазах, а легкие болят от нехватки кислорода. Наконец, после того, как мне показалось, что прошла целая вечность, я втягиваю воздух. Благодарю Господа.

Лиам приподнимается на локтях и с тревогой смотрит на меня.

— Ты в порядке?

Его злобное настроение, кажется, рассеялось после падения.

Я качаю головой и снова укладываюсь в грязь.

— Дай мне минутку.

Он ложится рядом со мной, и мы смотрим на лиственный полог. Там на ветке дерева сидит белка, которая смотрит на нас и щебечет. После нескольких подергиваний хвоста она убегает.