— Духовные штурмовики, — сказал Эдди. — Что следующее, Инквизиция?

Уокер вздохнул. — Я знал, что с тобой будет трудно, — пробормотал он. — Джонатон, Марта, Фрэнсис, если не возражаете…

Два видимых члена Святого Трио шагнули вперёд, их холодные улыбки стали шире и я почувствовал нарастающую вокруг них силу, словно приближающуюся бурю. Также я ощущал третье присутствие, хотя и не видел его. Откуда ни возьмись, подул резкий ветер и все тени вокруг нас сильно потемнели. Люди и боги на Улице кинулись в укрытия. Вокруг нас засверкали молнии, выбивая в земле дыры. Эдди не сдвинулся ни на дюйм. Мужчина и женщина в чёрном воздели руки и проявились тёмные энергии. Мои ноги внезапно сильно похолодели и, взглянув вниз, я обнаружил широкое чёрное пятно, сформировавшееся подо мной и Эдди. Мы уже погрузились в него на несколько дюймов. Эдди мягко рассмеялся.

— И это всё? Открыть бездонную дыру, бросить нас туда, потом убрать дыру? Я разочарован в тебе, Уокер. Раньше у тебя был стиль, а это — просто дешёвый фокус. Я предпочитаю что-то немного менее… юмористическое.

Он внезапно переместился, непонятным мне способом и, неожиданно, мы все оказались где-то в другом месте, оставив чёрное пятно позади. Эдди снова таинственно переместился и все мы оказались перед совершенно другим храмом. Высокие белые колонны чистейшего мрамора обрамляли Храм Великолепной Мэрилин. Огромная статуя современной богини возвышалась над нами, удерживая своё каноническое развевающееся белое платье. Сырая сексуальность лилась из храма, отдаваясь в воздухе, словно тяжёлое дыхание. Уокер и я ощутили потребность немедленно отступить назад, за пределы досягаемости, но Джонатона и Марту пригвоздили к месту незнакомые ощущения и эмоции, вздымающиеся вокруг них. Сверкнула бритва Эдди и с них свалилась вся одежда. Обнажённые и ошеломлённые внезапным вожделением и подавляемыми всю жизнь потребностями, Джонатон и Марта рухнули рядом друг с другом и сделали это прямо на Улице. Раздавшееся испуганное завывание от невидимого присутствия, затихло, стремительно исчезнув в небытии, потому что экстаз пылкой парочки изгнал бесплотного духа.

Эдди скупо улыбнулся Уокеру. — Святое Трио, а? Мне понравилось. Они были забавными. Что ещё у тебя есть?

— Ты всегда проблема, не так ли? — спросил Уокер.

— Всегда, — ответил Эдди Бритва.

Уокер опять вздохнул, коснулся котелка, прощаясь с Эдди и со мной, в своей обычной безупречной манере, отвернулся и неторопливо зашагал вниз по Улице Богов. Он вернётся, как только придумает что-то достаточно сокрушительное, чтобы разделаться с нами. Эдди задумчиво посмотрел на меня.

— Что случилось с твоей старой церковью? Ты был последним последователем Дагона. Теперь о нём можно забыть?

— О нет — ответил я. — Ничто никогда не расходуется впустую при новом режиме. Это было бы неэффективно. Они поставили в моём старом храме нового, модернизированного Дагона — Дагона двадцать первого века.

— Нового Дагона?

Я пожал плечами. — Какой-то полубожественный подражатель, дождавшийся своего звёздного часа. Множество наиболее непокорных слабых богов изгоняется и заменяется.

— Новый Дагон, в церкви, где я был… возрождён. — Эдди медленно покачал головой. — Нет. Этого не будет. Отведи меня туда.

— Ты собираешься наделать неприятностей?

— Да.

— Тогда пойдём. Но я должен тебя предупредить, Эдди — храм выглядит не так, как ты помнишь. Он был переделан, по образу своего нового божества, вместе со всеми новыми догмами и доктринами.

— Как он может быть Дагоном, если всё, что представлял Дагон, было изменено?

— Имя — всё в эти дни, — ответил я. — Имя, бренд и логотип — всё, о чём заботится каждый.

Эдди мог мгновенно переправить нас обоих в мой старый храм, если бы захотел, но, думаю, ему нужно было пройтись, чтобы было время подумать, рассмотреть и вспомнить. Я помнил его, каким он был тогда. Четырнадцатилетний и в бегах, оскорбив абсолютно всех. Тогда он убил бы любого, безрассудно набрасываясь на общество, которое всегда причиняло ему боль и сделало его плохим парнем. Он не контролировал себя и все об этом знали. Вести об этом разошлись, Эдди бежал и однажды на Улице Богов, ослепляющей и ошеломляющей силами ещё опаснее него, он как-то нашёл путь к маленькому старому храму Дагона, богу рыбы, некогда почитаемому фарисеями. Почти забытому всеми, кроме одного человека, который всё ещё поддерживал свою церковь.

Эдди пришёл, словно дикий пёс, ищущий убежище от бури и он позволил мне кормить и присматривать за собой, возможно, потому что понял — я никогда не представлял для него никакой угрозы. Его не волновал бог моей церкви, но моя упорная настойчивость очаровала его. Он остался со мной и почему-то… мы привязались друг к другу. Наверное, потому что у нас больше никого не было. Я дал ему убежище и мы беседовали многие часы. Я спросил его, во что он верил.

— Не знаю, — ответил он. — Я никогда не сталкивался ни с чем и ни с кем, чему стоит верить.

— Почему бы не попытаться поверить в себя, — предложил я. — Что ты можешь стать больше, лучше, чем ты есть. По крайней мере, для начала.

— Что, если в меня… не стоит верить? — спросил он.

— Каждый может измениться, — сказал я. — Ты бы не поверил, насколько я изменился за эти годы.

Позже появилась другая потерянная душа, ворвавшись в мою церковь, отчаявшаяся и потрёпанная, умоляющая об убежище и защите. Это был хиппи из 1960-х, который посетил фестиваль Лета Любви[6], провалился во временной сдвиг и оказался на Улице Богов. Наполовину не в себе от страха и культурного шока, он ошибся, обратившись к неправильному богу за помощью и теперь у него на хвосте был убийца.

Ещё одна фигура шагнула в мой храм, широкоплечий и коренастый человек в старинных доспехах, носящий короткий меч. Он пришёл за хиппи и его обезображенное лицо искажали гнев и презрение. Митра был старым солдатским богом. Он далеко ушёл от того, кем был когда-то, но у него всё ещё оставались гордость и старые убеждения. Хиппи олицетворял всё, чего он терпеть не мог. Сама идея, что человек может отринуть войну и предпочесть мир, была для Митры проклятием. Это оскорбляло всё, чем он был.

Он приближался к молодому человеку, с убийством в глазах. Я вышел вперёд и стал между солдатом и его жертвой.

— Не в моём храме, — сказал я.

— Это не храм, — возразил Митра. — Как это может быть храмом, когда его бога больше нет? Ты — просто человек. Уйди с дороги.

— Я всё ещё следую путём Дагона, — ответил я. — Я дал этому человеку убежище.

— Уйди с дороги, или я убью и тебя тоже.

Я не знаю, что сделало меня таким упрямым. Возможно, все часы разговоров с Эдди напомнили мне о том, чем я был раньше. Но я не сдвинулся с места. Митра вытащил свой меч, чтобы проткнуть меня. И Эдди, дикарь, головорез и убийца, у которого никогда прежде не было друзей, бросился вперёд. Митра обернулся на неожиданное нападение и Эдди вскрыл глотку бога своей опасной бритвой. Митра откачнулся назад, захлёбываясь своей собственной кровью, потом рухнул на колени, более смертный, чем он считал. Он попытался поднять меч, но тот выпал из его руки. Эдди вышел вперёд и закончил дело, и Митра рухнул замертво к его ногам.

И Эдди Бритва закричал в шоке и изумлении, когда вся оставшаяся сила Митры хлынула в него из мёртвого бога. В это мгновение дитя улицы исчезло и появился новый бог. Эдди Бритва, Бог-Панк Опасной Бритвы.

Я нашёл способ отослать хиппи назад, в то время и место, которым он принадлежал, а Эдди оставался со мной некоторое время. Мы многому научились друг у друга. Это было захватывающе — наблюдать за новой личностью, рождающейся прямо у меня на глазах. Однажды он прямо спросил меня, во что я верю, с тех пор как Дагон перестал быть богом. Я долго размышлял, прежде, чем ответить.

— Я долго был здесь, — ответил я наконец. — Но, думаю, во что я действительно верю — люди. Они всегда могут удивить тебя. У них есть потенциал… Они могут измениться, вырасти и стать гораздо большим, чем они или ещё кто-нибудь посчитали бы возможным. В отличие от богов. И, в конце концов, я полагаю, что люди должны быть добры друг к другу. Поскольку зла в мире уже более, чем достаточно.

— Я видел много странных вещей в Тёмной Стороне, — сказал Эдди. — Монстров, людей и людей, которые были монстрами. Чудеса, ужасы и всяческие странные вещи, но ничего из этого не произвело на меня такого впечатления, как отвага твоего противостояния Митре. Я не хочу быть… каким я был. Раньше. Я хочу быть похожим на тебя.

Вскоре после этого он ушёл, чтобы начать своё долгое покаяние в Тёмной Стороне, за всё зло, что совершил. Когда он в первый раз упомянул своё намерение, я думал, что он имел в виду благодеяния и благотворительность. Я должен был понимать лучше.

Чем больше плохих людей он убивал, тем больше все верили в этого нового ужасного бога и тем больше росла его сила. Вся Тёмная Сторона была его храмом, а убийства — его учением. Никаких поклонников, только убоявшиеся. Исполнение покаяния его собственным путём. Бедный Эдди. Я предлагал отпустить ему грехи, но он не принимал моё прощение. Он не мог простить себя за то, кем и чем он был раньше, и за все ужасные вещи, которые делал.

Я думаю, он не понимает, насколько всё ещё близок, к тому, каким был и что человек, который убивает именем Добра — всё равно убийца. Конечно, я никогда не скажу ему.

Наконец мы пришли к храму Дагона Двадцать Первого Века. Я с трудом признал это старое место, но я отсутствовал некоторое время и он стал свирепо расфуфыренным, словно выпускница. Больше дешёвого неона и вульгарных приманок, чем в борделях Тёмной Стороны. Эдди одним взглядом смутил привратника, который имел наглость потребовать плату за вход и мы вошли внутрь. Это выглядело, словно какой-то ужасный голливудский тематический ресторан. Стены были окрашены в цвета моря, церковные скамьи были искусно задрапированы пластиковыми морскими водорослями, а воздух смердел искусственной морской водой. Новый Дагон шагнул вперёд, навстречу нам. Он был большим, зелёным и чешуйчатым, и выглядел, словно помесь Твари из Чёрной Лагуны[7] и одного из пластиковых стероидных Хи-Менов[8]. Он впился в нас взглядом и раскрыл свой клыкастый рот, чтобы заговорить, но Эдди Бритва отрезал ему голову. Несколько прихожан с воплями выбежали из храма. Чешуйчатое тело всё ещё стояло, поэтому Эдди толкнул его и пнул голову ногой, как в футболе. Он скупо улыбнулся мне.