Глава 1

Семнадцать лет

В первый раз, когда я действительно заметила Кайленда Барретта, он доедал в столовой чей-то оставленный завтрак. Моей первой реакцией было отвернуться, пытаясь сохранить его достоинство, инстинктивная реакция с моей стороны. Но затем, когда он шел к дверям мимо меня, запихивая небольшую порцию оставшейся еды в рот, я повернулась в его сторону. Наши глаза встретились. Его глаза на краткий миг вспыхнули, а затем сузились. Я снова отвернулась, мои щеки запылали, как будто я только что вторглась в глубоко личный момент. И это так и было. Мне ли не знать. Я сама так делала. И прекрасно знала, что такое стыд. Но я также знала, что такое болезненная пустота в животе в понедельник утром после долгих, голодных выходных. Очевидно, Кайленд тоже это знал.

Конечно, я видела его и до этого. Держу пари, что все представительницы женского пола замечали его: с его поразительно привлекательными чертами лица, высоким ростом и крепким телосложением. Но это был первый раз, когда я действительно увидела его. Когда я впервые почувствовала в груди трепет понимания к этому парню, который, казалось, всегда носил выражение беспечности на его лице, словно его не заботит никто и ничто. Я была хорошо знакома с такими парнями, которым было плевать на все и всех. Это были проблемы, частью которых я совершенно не желала становиться.

Но, видимо, не все девушки в нашей школе были озабочены мыслями о такого рода проблемах, потому что, если он и был в компании кого-то, то это всегда была девушка.

Это была большая школа, в которой учились студенты из трех городов. У нас с Кайлендом было всего несколько совместных уроков в течение трех с половиной лет, когда мы учились в старшей школе. Он всегда сидел в задней части класса, изредка произнося пару слов. Я всегда сидела впереди, что бы хорошо видеть доску — я догадываюсь, что, вероятнее всего, у меня близорукость, но не то, что бы мы могли позволить себе проверить зрение, а тем более купить очки. Я знаю, что он получал хорошие оценки. Знаю, что он должно быть умный, несмотря на его, казалось бы, небрежное отношение. Но после того дня в столовой я смотрела на него иначе, и мои глаза, казалось, всегда находили его. Я искала его в переполненном коридоре, где подростки медленно перемещались из класса в класс, как крупный рогатый скот, который загоняют на более зеленые пастбища в столовой, или идущего впереди меня. В большинстве случаев я находила его, засунувшего руки в карманы, и если он выходил наружу, — опустившего голову против ветра. Мне нравилось наблюдать за тем, как двигалось его тело, и мне нравилось, что он не знал об этом. Мне было интересно узнать о нем побольше. И вот теперь этот взгляд на его лице казался более настороженным, чем неуязвимым или отстраненным. Я только немного знала о Кайленде. Он жил на холмах, как и я. И, по-видимому, ему не хватало еды, но в этих местах не было недостатка в голодных людях.

Посреди пологих зеленых холмов, захватывающих горных пейзажей, водопадов и причудливых крытых мостов, лежит Деннвилл, штат Кентукки, часть гор Аппалачей, которая может посрамить любую городскую трущобу, где безнадежность столь же обычна, как белые дубы, и где безработица — это больше правило, чем исключение.

Моя старшая сестра, Марло, сказала, что Бог создал Аппалачи, а затем быстро свалил и больше никогда не возвращался. Что-то внутри меня подозревало, что чаще всего люди разочаровывали Бога, чем наоборот. Но что я действительно знаю о Боге? Я даже не хожу в церковь.

Что я знала наверняка, так это то, что в таком гиблом месте, как Деннвилл, штат Кентукки, теория Дарвина имела четкое подтверждение: выживают только сильнейшие.

Хотя Деннвилл не всегда был таким уж плохим. Было время, когда здесь была открыта угольная шахта, и семьи в этих краях зарабатывали приличную зарплату, хотя некоторые из них получали в качестве дополнения продовольственные талоны. Именно тогда в городе было хотя бы несколько процветающих предприятий, рабочие места для людей, которые этого хотели, и людей, у которых было немного денег, чтобы их потратить. Даже тем из нас, кто жил на горе в жалких домиках, лачугах и трейлерах — беднейших из бедных — казалось, всего было достаточно, чтобы прожить в те дни. Но затем на шахте произошел взрыв. Газеты называли это самой ужасной трагедией в горнодобывающей отрасли за последние пятьдесят лет. Шестьдесят два мужчины, на большинство из которых полагались их семьи, погибли. Отец Кайленда и его старший брат оба умерли в тот день. Он жил в маленьком доме, чуть ниже моего на горе, с матерью, которая была инвалидом. От чего она страдала, я точно не знала.

Что касается меня, я жила с мамой и сестрой в маленьком трейлере, расположенном в роще сосновых деревьев. В зимние месяцы ветер бушевал и так яростно раскачивал наш трейлер, что я была уверена, мы опрокинемся. Каким-то чудом трейлер все же сумел удержаться на земле до сих пор. Так или иначе, все мы на этой горе сумели удержаться. Пока.

Одним поздним осенним днем, я шла по дороге, ведущей к нашему трейлеру, кутаясь в свой свитер, когда ветер хлестал по моим волосам. Я шпионила за Кайлендом, идущим впереди меня. Внезапно Шелли Галвин проскользнула мимо меня, чтобы догнать его. Когда она пошла рядом с ним, он повернулся и кивнул ей, подтверждая то, что она сказала. Я потеряла их из виду, когда они завернули на повороте дороги, и я заблудилась в своих мыслях. Несколько минут спустя, когда я завернула за поворот, их нигде не было видно. Но, когда я проходила мимо ореховой рощи, то услышав, как Шелли хихикнула, я остановилась, чтобы посмотреть сквозь ветви. Кайленд прижал её к дереву и целовал так, будто был диким, неприрученным животным. Она стояла спиной ко мне, поэтому я могла видеть только его лицо. Я не знаю, почему не ушла, а осталась стоять там, глядя на них, нагло нарушая их личное пространство. Но что-то в том, как были закрыты глаза Кайленда, и его грубое, горячее, сосредоточенное выражение лица, и то, как он двигал губами по ее губам, заставило меня сжать вместе ноги, когда тепло наполнило мои вены, и меня охватила похоть. Он поднял руку к её груди, и она застонала. Мои собственные соски затвердели, будто это ко мне он прикоснулся. Я потянулась, чтобы схватиться за дерево прямо рядом со мной, и маленький шум моего движения, должно быть, привлек его внимание, потому что его глаза открылись. Он уставился на меня, продолжая целовать ее. Его щеки слегка втянулись, когда он что-то сделал своим языком, я могла только представить что именно. И я представила. Горячий стыд поднялся по моему лицу, когда наши глаза встретились, я не могла двигаться. Его глаза сузились. Когда реальность нахлынула на меня, я попятилась назад, одолеваемая унижением. И ревностью. Но я не желала признавать этот факт. Нет, ни за что, потому что это ненужная помеха, и я совершенно не желала быть частью этого.

Я повернулась и побежала вверх по горе к своему трейлеру. Распахнув металлическую дверь, ворвалась внутрь, захлопнула ее за собой, и упала на диван, задыхаясь.

— Боже мой, Тенли, — нараспев проговорила моя мама, стоя на крошечной кухне, и что-то помешивая в кастрюле на электрической плите, пахло картофельным супом.

Взглянув на нее, у меня перехватило дыхание. Внутренне простонав, я увидела, что на ней надет халат и ее потрепанная лента Мисс Кентукки Санберст на груди. Сегодня был очень плохой день. Во всех смыслах.

— Привет, мама, — сказал я. — Снаружи холодно, — все, что я предложила в объяснении. — Нужна помощь?

— Нет, нет, у меня все под контролем. Я думаю принести что-нибудь теплое Эдди в город. Он любит мой картофельный суп, а сегодня предвидится такая холодная ночь.

Я поморщилась.

— Мама, сегодня Эдди дома со своей женой и семьей. Ты не можешь принести ему картофельный суп.

Тень омрачила черты лица моей мамы, но она ярко улыбнулась и покачала головой.

— Нет, нет, он уходит от нее, Тенли. Она не подходит ему. Я та, кого он любит. И сегодня вечером ему будет холодно. Ветер... — она продолжила помешивать суп, напевая какую-то неизвестную мелодию и слегка улыбаясь про себя.

— Мама, ты сегодня принимала лекарство? — спросила я.

Ее голова резко поднялась вверх, смущенный взгляд заменил маленькую улыбку.

— Лекарство? Ох, нет, детка, мне больше не нужно лекарство, — она покачала головой. — Эта штука заставляет меня все время хотеть спать... заставляет чувствовать себя так странно, — она сморщила свой милый маленький носик, как будто это была самая глупая вещь. — Нет, я отказалась от этого лекарства, и чувствую себя прекрасно!

— Мама, мы с Марло говорили тебе сто раз, что ты не можешь просто отказаться от лекарств, — я подошла к ней, и положила руку ей на плечо. — Мама, ты будешь чувствовать себя хорошо некоторое время, а потом нет. Ты знаешь, что я права.

Ее лицо слегка нахмурилось, когда она продолжила перемешивать густой суп. Затем она покачала головой.

— Нет, на этот раз все будет иначе. Вот увидишь. И на этот раз, Эдди перевезет всех нас в тот прекрасный дом. Он увидит, что нуждается во мне... ему нужны все мы.

Мои плечи поникли, когда я признала свое поражение. Я слишком устала, чтобы сейчас справляться с этим.

Мама пригладила свои темно-каштановые волосы, те же волосы, которые я унаследовала от неё, и снова ярко улыбнулась.

— У меня все еще есть моя внешность, Тенли. Эдди всегда говорил, что я самая красивая женщина в Кентукки, и у меня есть эта лента, чтобы доказать, что он не лжет.

Её глаза стали мечтательными, как и всегда, когда она говорила о своем титуле мисс Санберст, том, который она выиграла, когда была в моем возрасте. Она повернулась ко мне и подмигнула. Подняв прядь моих волос, она улыбнулась.