ГЛАВА 4

— Вообще-то, я думала, что они едят коз!

Моё сердце бешено заколотилось, когда я посмотрела на поджидавших нас Мазикинов. Они тыкали тростями с металлическими крючьями в хнычущих женщин внутри телеги. Их жёлто-белые клыки сверкали, когда они рычали на своих жертв.

— Либо им стало не хватать, либо их вкусовые предпочтения существенно изменились, — сказала Анна.

Мы были всего в нескольких метрах от телеги, всё ещё стоя на четвереньках посреди небольшой площади. Три полуразрушенных дороги вели прочь от городских врат. Похожая телега, на этот раз с несколькими мужчинами с серыми лицами, стояла на другой стороне площади, у дороги, которая шла вдоль самой стены. Вдалеке высокие дымовые трубы выпускали чёрные клубы дыма, которые завивались в клочья, ударяясь о верхушку купола. Слабый шум промышленного оборудования достиг моих ушей, перекрывая звуки человеческих страданий на площади. Там была какая-то фабрика, и я предположила, что мужчины были рабочей силой.

В мире смертных Мазикины большее предпочтение отдавали ночи, а сейчас уже светало. Все Мазикины на площади нетерпеливо рычали на своих подопечных и оглядывались через плечо. Солнце — единственное, что было видно сквозь купол, — выглядывало из-за кирпичей стены позади нас.

Я вдохнула прохладный, влажный воздух, который оставил кислый привкус на моём языке. Запах этого места был невероятно ужасен: тухлые яйца, едкий дым и сырые нечистоты.

— Приказы будут? — спросила я, надеясь, что у Анны есть блестящий план, который не предполагал превращение в сочный бифштекс.

— Мы заберёмся в эту телегу, — сказала она, наклоняясь ближе и говоря прямо мне в ухо, пока мы медленно продвигались вперёд. — Думала, что у нас будет шанс соскочить, но если мы сейчас попробуем это сделать, весь город узнает, что мы здесь. Они уже навострили уши из-за фокусов Рафаэля с огненными шарами. Так что не делай ничего, что может привлечь к себе внимание.

Я низко натянула капюшон на лицо, когда доползла до сапог Мазикина, ожидавшего у телеги. Ступни ног Мазикина были шире человеческих, а колени, казалось, загибались внутрь — совсем как у собаки, и всё же они то стояли на задних лапах, то бегали на четвереньках. Они также без труда брыкались. Сапог моего тюремщика прочно врезался мне в рёбра.

— Вставай, — прорычал он.

Я жалобно всхлипнула и подчинилась, несмотря на желание достать один из ножей и приступить к работе. Анна была права — это казалось самым быстрым способом проникнуть вглубь города. Ближе к Малачи, где бы он ни был. Как бы удобно это ни было, я прекрасно понимала, что он, вероятней всего, не болтался рядом с выходом из города.

Мы с Анной забрались в телегу, и она загрохотала. Телега приводилась в действие огромным неуклюжим открытым двигателем спереди с сумасшедшими витками труб и датчиков, установленных, казалось бы, в случайных местах. Двигатель зашипел, когда водитель Мазикин повернул ключ в замке зажигания, отчего телега задрожала и заскрипела. Женщина, сидевшая на корточках рядом со мной, обхватила тощими пальцами металлический край телеги, как и женщина с другой стороны. Они склонили головы в ожидании. Я склонила голову в подражание, а затем резко вскинула её, когда почувствовала резкий укол в плечо.

Надо мной возвышался Мазикин.

— Руки прочь! — рявкнул он, а потом повторил эту же команду на двух других языках.

Как и все остальные, я вцепилась пальцами в металлическую стенку телеги, ожидая, что он заметит, что я в перчатках и, готовясь ударить его кулаком прямо в лицо, если он пошевелится. Но он едва взглянул на меня. Казалось, всё, о чём он заботился — это как можно скорее закончить работу. Он бросил раздражённый взгляд на восходящее солнце и быстрыми, отработанными движениями защёлкнул металлический браслет на моём запястье. Я рефлекторно отпрянула назад, но недостаточно быстро, чтобы не дать схватить себя за другое запястье. Не глядя мне в лицо, Мазикин пристегнул наручники, соединённые ржавой цепью, к металлическому кольцу на полу телеги. Двое других Мазикинов проделывали то же самое с другими пленными, но никто из них не сопротивлялся. Я встретилась взглядом с Анной и увидела в её глазах проблеск беспокойства.

Прикованная цепью внутри механизированной телеги, сидя на корточках на полу, плечом к плечу с Анной и кучей других женщин, я напряглась, когда телега пришла в движение. Женщина рядом со мной, закрыв лицо капюшоном, всхлипывала и рыдала.

— О боже, — снова и снова шептала она, и я невольно представляла, как её молитва поднимается высоко в воздух... а потом ударяется о купол и неслышно падает на грязные улицы внизу.

Мы громыхали по неровной дороге, когда солнце, наконец, вырвалось из-за городской стены и превратилось в огненный круг. Когда меня обдало жаром, я подняла голову и позволила капюшону упасть. За какую-то минуту воздух из прохладного превратился в тёплый, и температура продолжила расти, рисуя крошечные капельки пота на висках Анны. Она со спокойствием хищника осматривала окружающую обстановку. Повозник-Мазикин мотал своей большой волосатой головой взад-вперёд, его уши подёргивались, как будто он пытался сбросить с себя жар. Двигатель рыгнул, и телега резко ускорилась, выбив меня из равновесия. Впрочем, это не имело значения, мы были так тесно прижаты друг к другу, что я бы ни смогла упасть, даже если бы попыталась.

Я вдохнула обжигающий воздух и потянула за кандалы на запястьях. Ржавые манжеты были покрыты коркой засохшей крови, и тёмно-бордовые пятна соскребались вместе с моими движениями, остатки чужой боли и отчаяния. По обе стороны дороги стояли серые бетонные здания, все одинаковой конструкции. В три этажа высотой, квадратные отверстия примерно через каждые три метра, окна без стёкол, внутри темно. Единственное, что их отличало — это картины, раскрашивающие их фасады. Некоторые из рисунков были похожи на граффити, чёрные и неровные, а некоторые больше походили на фрески. Но все они были неровные и щербатые, потрескавшиеся и выцветшие. Здесь всё умирало.

Эта мысль отпечаталась у меня в голове, когда мы проезжали мимо Мазикина, бегущего по улице на четвереньках с женщиной на поводке. Она была молода, но выражение её лица отражало столетние страдания, когда её похититель натянул поводок, заставляя её глотать воздух. Мазикин потащил её через вход в одно из зданий. Все существа вокруг нас забегали в помещения по мере того, как температура росла, а солнечный свет становился ярче через купол, заливая город с жестокой тщательностью.

— Надень капюшон, а то сгоришь, — пробормотала Анна. — Боже, это ужасно.

Я искоса взглянула на неё. Её скрутило в странной позе, бёдра были прижаты к полу, спина согнута. Она вытянула пальцы и что-то нацарапала... она пыталась дотянуться до своих ножей.

— Я могу помочь, — прошептала я. — Перестань их дёргать, а то поранишься.

В отличие от меня, на Анне не было перчаток.

— Я почти уверена, что смогу открыть замок, — сказала она мне, наклонившись ближе.

Мой капюшон упал на голову, когда я вцепилась зубами в рукоять одного из её обоюдоострых метательных ножей. Я начала оттягивать его назад, как раз когда мы переехали через кочку. Я лбом ударилась о металлический край телеги, и на секунду увидела звёзды, но затем вернулась к своей задаче вытащить нож из ножен. Через несколько секунд я вытащила его, а затем резко наклонилась, чтобы Анна смогла вырвать его у меня изо рта.

Выпрямившись и уступая место Анне, я обернулась и увидела, что женщина, втиснувшаяся рядом со мной, внимательно наблюдает за нами.

— Вы тоже участвуете в Сопротивлении? — спросила она меня, её глаза метались туда-сюда, как будто она боялась, что нас подслушают, несмотря на рёв и кашель мотора, грохот телеги по ухабистой дороге и рыдающих женщин вокруг нас, которые бормотали на дюжине разных языков.

У меня ёкнуло сердце.

— В "Сопротивлении"?

Она побледнела, увидев мой растерянный взгляд.

— Нет, нет, — пробормотала она. — Я этого не говорила.

Она опустила голову и прижала лоб к ладоням, её плечи дрожали.

Рядом со мной Анна возилась со своими кандалами, а её плащ скрывал её движения. Я приподнялась на цыпочки и подтянулась вперёд, чтобы получше разглядеть, куда мы направляемся. В десятках кварталов впереди виднелось массивное здание, частично скрытое зеленовато-коричневым смогом, сквозь который виднелись кончики нескольких дымовых труб.

Я уже чувствовала елейный запах жареного мяса.

Я сморгнула образ того, что ожидало нас на мясокомбинате, как раз вовремя, чтобы заметить фигуру в чёрном плаще, исчезающую между двумя зданиями в квартале от нас. По очертаниям силуэта я могла сказать, что это был человек, а не Мазикин, но он двигался уверенными шагами, а не сломленным грубым страхом, который согнул спины людей, которых я видела до сих пор. Я задрожала в предвкушении, когда мы подъехали ближе, я хотела увидеть, куда он идёт, что он делает. Но мы остановились за другой механизированной телегой, на этот раз нагруженной бетонными блоками. Телега врезалась в огромную выбоину и накренилась в сторону, вывалив несколько кирпичей на улицу и тротуар. Повозник скакал вокруг, подталкивая двух человек, которые пытались вытолкнуть колесо телеги из ямы.

Тот, что нас вёз, встал и начал ворчать на другого Мазикина, который поднял свою уродливую голову и плюнул в нашу телегу. Он поднялся на задние лапы и взмахнул дубинкой, поразительно похожей на человеческую бедренную кость. Наш повозник сел обратно, ворча себе под нос и натягивая капюшон, прячась от солнца. Я кожей ощущала как она медленно варится, особенно теперь, когда мы даже не чувствовали горячего воздуха, мчащегося над нами, когда мы спускались вниз по дороге.