Когда я снова устремляю на нее свой взгляд, легче не становится. Она уже сняла с себя сапоги, демонстрируя шерстяные гольфы до колен. Они должны смотреться нелепо или, по крайней мере, заставлять ее выглядеть по-детски. Но ничего из этого не подходит под описание того, как она смотрится в них.

- Хочешь выпить? - спрашиваю я, поднимая взгляд к ее лицу.

Она нервно заправляет волосы за ухо.

- У тебя есть вино?

Я киваю и подхожу к холодильнику, достаю бутылку белого вина. Я не слышу ее приближения, заметив в последний момент, как ее рука скользит под моей, когда я заканчиваю разливать вино. Ее грудь на мгновение прижимается к моей спине, прежде чем она берет бокал и отходит. Я наблюдаю за ее отступлением с легкой улыбкой, когда она подносит бокал к губам. Осторожно, ягненочек. Тебя могут укусить.

К тому времени, когда стейки были готовы и поданы в столовой, я был крайне возбужденным, раздраженным и задавался вопросом: какого хрена я вообще пытаюсь держать себя под контролем? Нахрен ужин. Мне следует повалить ее на столешницу и погрузиться в ее податливое тело. Она хочет этого. Все ее потаенные желания написаны на ее невинном личике. Единственное, что останавливает меня, это я сам. И почему? Потому что я не хочу разрушать иллюзию. Мне нужно, чтобы она поверила в ложь. Доверилась мне, открылась. Она должна покаяться мне.

Я наблюдаю, как она отрезает кусочек от стейка и кладет его в рот, позволяя вилке скользить по ее губам.

- Я не был уверен, что ты вернешься, - говорю я. - Я думал, ты испугалась.

- Я была растеряна, - ее вилка опускается на тарелку, и я не уверен, собирается ли она встать и уйти. Вместо этого она проводит обеими руками по волосам, ее глаза закрываются. Долгий выдох срывается с ее губ.

- Джудас, ты был мне хорошим другом. А сейчас я действительно нуждаюсь в друге, - эти серые ирисы сталкиваются с моими глазами. - И мне так жаль, если я вела себя неподобающе в воскресенье. Я обещаю, этого больше не повторится. - Друг? Мои глаза опускаются к ее губам, скользят по груди и вниз к тонкой талии. В этом не было и намека на дружескую поддержку.

- Ты не вела себя неподобающе, - говорю я, пытаясь не вспоминать Делайлу, слизывающую мороженое со своего пальца. - И поэтому ты не приходила на исповедь? - Она кивает. Боже, она такая невинная, настолько идеально чиста в своей скрытой порочности.

Она улыбается мне и снова поднимает вилку. Она начинает задавать мне вопросы обо всем, словно жаждет узнать каждую деталь обо мне.

- Ну, так давай сделаем это прямо сейчас. Тебя зовут Джудас, а твоего брата Сейнт. - Я киваю, и она качает головой.

- Когда появился Сейнт, мама сказала, что наш отец язычник, и ребенок нуждается во всей нашей помощи, которую только может получить, - я смеюсь, потому что это правда.

- А твой отец язычник? - ее губы кривятся в улыбке.

- Можно и так сказать.

- И все же ты священник... Чем занимается твой брат?

Я действую осторожно, говоря правду, но опуская детали.

- Он владеет несколькими ночными клубами.

- Вы ладите?

Я сдерживаю смех.

- Сейнт... немного странный. - Она склоняет голову набок, изящно вертя в руке ножку бокала. - Он мыслит иначе, чем другие. - Она кивает, выглядя вполне удовлетворенной моей полуправдивой херней. - А ты, Делайла, кажешься единственным ребенком в семье.

- Что заставило тебя сделать такой вывод?

Потому что ты всегда выглядишь одинокой.

- Просто чувствую.

Она тяжело вздыхает, поднося бокал к губам.

- Ты хороший, - бормочет она, прежде чем сделать глоток. Это ее второй бокал, и я чувствую соблазн, чтобы предложить ей третий. Просто посмотреть, что случится с милой Делайлой, когда она напьется.

Ни говоря ни слова, она встает, берет обе тарелки и опускает их в раковину. Я наблюдаю, как она моет посуду, и представляю, как она ужинает, хлопочет по хозяйству в доме другого мужчины. У меня было небольшое представление о жизни, которую она могла бы получить однажды, если бы я оставил ее в покое. Если бы позволил ей жить в постоянном отрицании. Она могла бы оставаться милой Делайлой, ее грехи были бы погребены глубоко внутри, а затаившаяся тьма осталась бы скованной под внешним добропорядочным фасадом. Она могла бы выйти замуж за хорошего мужчину и жить прекрасной жизнью во лжи. Эта мысль меня раздражает.

Я двигаюсь позади нее, протягиваю руку, и мои пальцы касаются ее бедер. Она замирает, прежде чем медленно повернуться ко мне. Между нами всего пара дюймов, она прижата к раковине.

Ее глаза встречаются с моими - палитра оттенков серого, бушующих, как торнадо.

- Джудас, - выдыхает она, и ее рука касается моей груди - прямо напротив моего сердца. Ее губы приоткрывается, и с них срывается дрожащее дыхание. А щеки окрашиваются в розовый цвет. - Что ты делаешь? - шепчет она.

- Я не знаю. - По правде говоря, это именно так и было. Мне просто... нужно коснуться ее. Мне нужно ощутить тепло ее кожи, почувствовать сладкий запах ванили, который источают ее волосы.

- Ты знаешь, - она протягивает руку, скользя ногтями по моей щетине.

Мы стоим на краю пропасти, потому что, как только позволим этому случиться, уже не сможем остановиться. Я слишком заинтересован, чтобы свернуть с этого пути.

- Тебе следует сказать мне остановиться, Делайла, - предупреждаю я. Последний шанс.

Ее рука двигается, и она нежно проводит большим пальцем по моей нижней губе.

- Нет, - шепчет она.

Мои глаза открываются, и я позволяю ей увидеть предупреждение в них, и человека, которым я являюсь на самом деле. Она не отступает, поэтому я запускаю руку в ее волосы и набрасываюсь на ее губы. Боже, она воплощала в себе все то, о чем я так долго фантазировал: она была сладкой, теплой и податливой. На мгновение она останавливается, а затем ее тело расслабляется в моей хватке. Я беру все, что могу от сладкой Делайлы. Ее тело изгибается и подчиняется моей воле, а губы раскрываются в отчаянном вздохе и невольно позволяют мне проникнуть глубже. На вкус она как ваниль, сахар и терпкость белого вина.

Я крепко держу ее за волосы, и мои зубы впиваются в ее нижнюю губу, пока я не ощущаю металлический привкус крови на своем языке. Это жестоко и необузданно, но я не собираюсь с ней делать ничего нежного - только разрушающее. И все это время ее руки были нежными, обхватывая мое лицо, ласково скользя по груди. Мы - как тьма и свет, жестокость против нежности, испорченность против идеала. Мы - шторм, и я хочу запрокинуть голову и насладиться раскатами грома, эротическим трепетом бессилия, превращая себя в нечто большее.

Когда я отстраняюсь, она задыхается, а ее губы выглядят распухшими и покрасневшими. Она выглядит шокированной и оскверненной, и от этой прекрасной картины мой член твердеет. Ее пальцы касаются губ, и когда она убирает их, кровь окрашивает кончики.

- Прости, - говорю я, хотя мне совершенно не жаль.

Она проводит пальцами по моим губам.

- Не извиняйся. - Я кусаю кончик ее пальца, и она опускает руку. Я близок к тому, чтобы завалить ее на барную стойку и задрать это чертово платье. Я просто хочу ее. Я не знаю почему, и я не знаю, как до этого дошло, но я теряю контроль. Но еще слишком рано. Я - человек, который всегда получает то, чего хочет, но я знаю, что этот ягненочек еще не готов быть съеденным большим злым волком.

- Тебе лучше уйти, Делайла, - решаюсь я, заставляя себя отойти от нее.

Ее глаза широко раскрываются, прежде чем я вижу, как в них вспыхивает боль.

Она кивает.

- Да, мне следует... Да.

Она проскальзывает мимо меня в коридор. И я впиваюсь пальцами в столешницу, пока не слышу звук захлопнувшейся двери, и только тогда я срываюсь и запускаю стакан с виски через всю комнату.