Глава 47

1945.

Независимо друг от друга Катрин и Анжела прочитали в газетах о смерти президента США Франклина Рузвельта. Смерть была внезапной.

И всё же она не повлияла на военные действия. Судьба Германии была предрешена. Столица Третьего рейха уже и так уже была в кольце, Берлин подвергался ежедневным бомбёжкам. Теперь же всё всем было ясно: война проиграна. 

Эберт, сын Греты и Христиана сидел в бомбоубежище и старался не расплакаться. Буквально несколько минут назад на его глазах погиб его Диди. Того просто завалило кирпичами. Бомба угодила в здание, а он каким-то чудом смог увернуться. Но его любимый остался под завалами. Навсегда. Ещё несколько сантиметров и Эба бы тоже погребли кирпичи. Но кто знает, что ещё может случиться? Война проиграна, но не окончена: бои шли на улицах Берлина, и ему приходилось в них участвовать. 

Будь проклята эта война! Молодому человеку хотелось метаться, но ему приходилось держать себя в руках.

Он точно не знал, что случилось в доме коменданта «Дахау», мать не рассказывала. Но молодой человек догадывался. Несмотря на то, что он был против режима, он возненавидел Катрин Шван за то, что та была виновна в смерти его отца. Но больше всего он ненавидел того, имя которого он даже не знал. Тот, кто самолично нажал на курок и убил его папу. Но Эберт не знал, что в данный момент этот мужчина находится в тюрьме.

Хауффману удалось избежать смерти, как и тем немногим, кто служил в концлагере. Мужчину что-то спасло. Многих охранников добили бывшие узники, старший офицерский состав пошёл под трибунал. Может, его спасло то, что он был без мундира, когда его арестовали. Если бы на нём была форма офицера, то жизнь его была бы кончена. 

Уже потом, после войны, Иоганна Хауффмана долгие годы мучили кошмары и совесть. Очень часто ночью он просыпался в холодном поту. Этот человек достиг девяностолетнего возраста, умер в окружении детей и внуков, так и не простив себя за то, что когда-то совершил. А где-то была Марика и его дочка. Он не стал их разыскивать после окончания войны. Он знал, что его не захотят видеть. И не пустят даже на порог.

Роберт выбежал из магазина и осмотревшись, побежал по мощёной улочке.

- Смит! – услышал он и оглянувшись, перемахнул через забор и через несколько секунд оказался на заднем дворе. – Чё, как?

Мальчик из карманов брюк вытащил две пачки сигарет, а из куртки достал бутылку вина.

- Бля… Я же просил тебя виски, - поморщился шестнадцатилетний Мартин. – Ладно, это тоже сойдёт. Ты в банде, уговорил.

Несколькими минутами раньше, Роберт вошёл в деревенский магазинчик, улучив момент, когда продавец отлучится. Мальчику удалось стащить сигареты, вино и наличку из кассы, которую поделили между десятью членами их подростковой группировки.

Это была его первая сигарета. Мальчик закашлялся, на что Бобби похлопал его по плечу.

- Всё путём, братишка, на, глотни, - и дал ему бутылку с вином.

- Ты пьян? – удивилась Анжела. – И от тебя пахнет сигаретами!

- Отстань, мам! – отмахнулся подросток.

- Это ещё что такое, молодой человек? – строго спросила женщина, берясь за плечо мальчика.

- Убери руки! – возмутился младший Смит.

Мимо проходила мать настоятельница. Она слышала разговор и, постучав о косяк двери, спросила:

- Я могу войти?

Смит кивнула.

- Роберт, - мисс Шелли, подошла к мальчику и положила руку на плечо. – Я понимаю, что ты уже взрослый и считаешь себя мужчиной. Я права?

Мальчик стоял, насупившись. Что ещё хочет от него эта женщина. Но что-то было в матери настоятельнице такое, что он шугался её и не смел сказать ни слова против.

- Ты являешься единственной поддержкой и опорой своей мамы. Если с тобой что-то случиться, представь, какого будет ей? На кого она положится в трудную минуту? Я думаю, ты не хочешь, чтобы твоя мама страдала? Я не знаю, какое событие заставило вас постучаться в двери монастыря, но я подозреваю, что случилось что-то нехорошее, и твоя мама попросила помощи у нас.  Мы помогли твоей маме сберечь ваши жизни. Неужели ты хочешь пустить всё на самотёк? Можешь не говорить, что ты сегодня сделал, а я подозреваю, что что-то очень плохое. Просто пообещай мне, что это больше не повторится. Подумай об Анжеле. Что она пережила ради тебя?

Роберт помнил. Он помнил всё: как они выживали в Берлине; как им помогла Катрин, отправив их в Кельбра; он помнил, как мама зачем-то согласилась на помощь мистера Сазерленда; как тот казался хорошим, но на деле оказался тем ещё мерзавцем… Он знал, что его мама терпела многое ради него! Он опустил голову и пробормотал:

- Этого больше не будет, обещаю.

Всё это время Анжела Смит жила в монастыре. Она помогала монахиням по хозяйству, на кухне. Её Роберт посещал местную школу при монастыре. Как-то мисс Шелли спросила женщину, почему та не ходит на мессы.

- Я – иудейка, мать настоятельница, - честно ответила женщина. Больше не было вопросов.

Похоже, настало время уходить. Полиция так и не объявилась. Это значило, что... Что это могло значить? Может, они, и правда не выяснили обстоятельства убийства Дункана Сазерленда? К тому же Роберт больше не выходил за стены монастыря. Он вышел лишь однажды, вернувшись с подбитым глазом и порванной одежде. Но ничего не сказал, что с ним приключилось.

Она постучалась в кабинет настоятельницы.

Катрин осторожно убрала руку Клео, обнимающую её и выскользнула из-под одеяла. Надо было собираться на работу.  Да, она позволила себе сломаться под натиском этой женщины. Но на то были свои причины. Да, её тело хотело секса и это было одной из причин. Но не главной. Живя с Клеопатрой, она могла себе позволить не платить за жильё. У Клео был шикарный особняк. У неё было неплохое наследство, ценные бумаги… Катрин не стала вдаваться в подробности, лишь поняв, что Клео была представительницей какого-то дворянского рода.  И Шван вполне могла позволить себе не работать и жить в своё удовольствие, но не стала. А ещё у Кристен появилась гувернантка, которая готовила её к школе и обучала английскому языку. Это было ещё одной причиной. Сама бы она не смогла дать дочке то, что давала ей приходящая девушка. И что давала им Клео: уютный дом и уверенность в завтрашнем дне.

Обедали они всегда в том же кафе, где и познакомились.

Шван понимала, что рано или поздно ей нужно будет уйти от Клео. Та видела в ней лишь тень любимой, а Катрин не переставала думать о Ангеле. Это был какой-то эрзац отношений и обе женщины это осознавали, хоть и не признавались друг другу. Но они были не только любовницы. Они были друзьями.

- Ты хочешь мне что-то сказать, - Клеопатра выдохнула дым папиросы.

Катрин глотнула свой кофе и посмотрела в окно.

- Как ты догадалась? – спросила молодая женщина.

- Я могу читать тебя как открытую книгу, - улыбнулась Клео.

Шван грустно усмехнулась.

- Тогда ты, наверное, знаешь, что я хочу уйти.

- Знаю, - вздохнула женщина.

- Прости.

- Ты не должна просить прощения, Катрин. Я бы хотела, чтобы между нами была любовь, но я знаю, что это невозможно. Мы любим других женщин, - прошептала Клеопатра. - Но могу я тебя попросить кое о чём?

- О чём?

- Не уходи, пожалуйста, до того, как кончится эта война.

Катрин накрыла своей рукой руку Клео.

- Я не уйду, - прошептала она.

Несмотря на всю свою брутальность, на кажущуюся мужественность, Клеопатра была ранимой и хрупкой.

Хотелось бы сказать несколько слов о Рути и Даф.

Рут первая осознала свои чувства, и Дафна постепенно начала отпускать Катрин. Нет, они совсем не забыли о блондинке, но постепенно осознавая, что иная любовь оттесняет бывшую, смогли, наконец, раствориться в своих чувствах.  Рафи повезло, что он жил не в крупном городе как Берлин или Мюнхен. Движение Гитлерюгенда не сильно его затронуло, но какое-то время он тоже был под пропагандой.  Благодаря сестре и Лошак он всё же не стал слепым приверженцем фюрера и остался тем, кем был. Он вырос, но сохранил в своей памяти женщину, благодаря которой он остался жив. Он и его сестра. И эту женщину звали Катрин Шван.

Катрин возвращалась домой с работы, как вдруг на перекрестке заметила парня, лицо которого показалось ей знакомым.  Но этот молодой человек был каким-то другим. Он был сгорблен и у него не было правой руки. Совсем.

- Гюнтер? – не веря своим глазам, спросила женщина. – Гюнтер Штейн?

Парень вздрогнул и посмотрел на женщину, которая его окликнула.  Тоже недоумение отразилось в его глазах.

- Фрёйлин Шван? – по-немецки спросил он и Катрин, улыбнувшись, тоже ответила по-немецки:

- Что ты делаешь в Стокгольме, Гюнтер?

Они перешли дорогу встали возле фонарного столба.

- Нам пришлось покинуть Германию, как только стало понятно, что война проиграна.

- Вам?

Парень чуть грустно улыбнулся:

- Мне и Лили с Хансом. Гером Мюллером, вы его должны знать. Это…

- Муж твоей сестры. Значит, он выжил? – Шван не скрывала своей радости.

- Да, но лишился обеих ног. Пойдёмте, мы живём тут рядом. Я думаю, Лили будет рада вас видеть!

Шван не знала, что сказать. С одной стороны, она очень хотела увидеть свою бывшую любовницу, но с другой, что она ей скажет, о чём они будут говорить?

Лили сдала. Ей было чуть больше тридцати лет, но выглядела она почти на сорок: морщины пролегли в уголках глаз и возле губ, седые пряди «украшали» некогда блестящие каштановые волосы. Но когда она увидела Катрин на пороге, стоящую за спиной брата, женщина преобразилась.

- Катрин? – глаза её озарились светом и слезами. А на губах появилась улыбка, вмиг вернувшая ей её годы.

Из гостиной на коляске выехал бывший проститут, а ныне ветеран и инвалид войны Ханс Мюллер.  

Они очень долго просидели за столом, разговаривая и наслаждаясь обществом друг друга, когда Катрин вдруг посмотрела на часы и увидела, что время уже почти восемь.

- Чёрт, меня потеряли уже!

Гюнтер вызвал такси и Лили сказала, что проводит подругу.