— Кто осмелился выступить на сакральном саммите? — вопит Рахаб.

Не может быть. Почему, Анна, ну почему? Почему ты не можешь хоть раз побыть молчаливым наблюдателем?

У меня начинает кружиться голова, когда Анну выводят на сцену. Желудок сжимается. Я перемещаюсь на край стула, боковым зрением замечаю, что Копано вцепился в стол. Взгляды всех присутствующих прикованы к Анне, но Белиал чуть поворачивается и оглядывает наш угол.

Он опускает одну свою руку и прижимает к боку, намекая нам не рыпаться.

У него есть план?

Все мои силы уходят на то, чтобы не сорваться с места, пока Анну пристально изучает Рахаб. Представить не могу, как ей удастся одновременно выглядеть такой хрупкой и стойкой.

Отец делает пас рукой в воздухе и у меня сердце уходит в пятки, когда он открывает рот:

— Во имя Преисподней, Белиал! Она по-прежнему девственна!

Все присутствующие дружно ахают. Блейк вздрагивает, а Коуп дергается вперед. Марна прикрывает рот, но Джинджер быстро убирает ее руку.

Князья обсуждают, как поступить с Анной, и почему она до сих пор чиста. Мне остается только смотреть на ее испуганное и взволнованное лицо. Рахаб возмущен тем, что его представление было прервано наглым Нефом, и он готов покарать ее вне зависимости от разрешения ее отца. Он отпихивает Герлинду и бьет Анну в висок. Рука в кармане и я уже почти вскакиваю на ноги, но Блейк железной хваткой сжимает мое предплечье и тянет обратно.

Анна поднимается на ноги и получает еще один удар. Ее непроизвольный вскрик выбивает из меня весь воздух. Я мечтаю, чтобы она выхватила рукоять и убила его. Я хочу, чтобы он подох. Почему она не достает меч?

Рахаб указывает на лежащий на столе пистолет и огрызается на Анну:

— Чтобы искупить свою вину за срыв нашего заседания, тебе самой придется это сделать. Ты лично убьешь ее.

Черт. Она не нажмет на курок. И ему это известно. Эти ублюдки только и делают, что развлекаются, устраивая нам испытания. Которые заранее обречены на провал.

— Подними пистолет, — приказывает ей Рахаб.

В этот момент я предельно четко осознаю — мы погибнем. Анну может спасти только чудо.

Только чудо…

Перед глазами все плывет, а внутри зарождается странный порыв. Я никогда не обращался к Богу. Никогда ничего у него не просил. Но сейчас, впервые… мне хочется помолиться.

Когда Анна опускает глаза к пистолету, я начинаю молиться, вложив в слова все свое сердце.

Спаси ее. Прошу. Умоляю Тебя. Только Тебе это подвластно. Я сделаю, что угодно. Если выживу, я буду держаться от нее подальше. Только прошу, не дай им убить ее. Лучше пускай это буду я. Не подвергай ее страданиям.

— Последний шанс, — говорит Рахаб. Он приставляет пистолет к голове Анны и кладет палец на предохранитель. Услышав щелчок, я вскакивая на ноги и достаю ножи. Рахаб умрет еще до того, как нажмет на…

Что это…? На том конце зала появляется огромный луч света. Кто-то открыл дверь или врубил прожектор? Я смотрю на Анну и понимаю, что она единственная здесь, кто не смотрит на этот свет.

Она смотрит на меня. Затем на Копано, который тоже подскочил на ноги. Она едва заметно дергает головой и я ощущаю непреодолимое желание сесть. Спустя мгновение до меня доходит, что она применила ко мне принуждение, и мне хочется завопить.

Свет становится ярче и Рахаб опускает руки. Внимание всех присутствующих переключается с Анны на свет. Щурясь, я пытаюсь рассмотреть, что там. А затем резко оседаю на стуле и просто смотрю.

Ангелы. Создатель послал ангелов. Это… Он ответил на мою молитву? Или совпадение? Меня начинает потряхивать от происходящего, от новых действующих лиц. Князья отскакивают и пятятся к выходу. Нефы подскакивают с мест и разбегаются, в страхе прижавшись к стенам. Ангелы грозно оглядывают зал и у меня не возникает сомнений, позволь им Создатель, они бы тут же с удовольствием лишили нас душ. Мне хочется подбежать к сцене и увести оттуда Анну, но ангелы идут вперед.

— Ее время не пришло, — говорит впередистоящий ангел, кивая на Анну. — Ей уготовано стать испытанием для множества душ.

Ее время не пришло… Я резко выдыхаю. Они действительно пришли спасти ее.

Ого, Рахаб в ярости. На его лбу проступили лиловые вены. Да уж, просто одно из самых-самых мгновений в моей жизни, — увидеть, как обосрется Князь.

— Прекрасно, — говорит Рахаб, смертоносно улыбаясь. — Ее время не пришло. Зато пришло ее.

Этот ублюдок поднимает пистолет и стреляет Герлинде в голову. Анна вскрикивает когда девушка падает замертво. Ангелы единым целым поднимаются в негодовании, и мне приходится прикрыть глаза от яркого света.

Воцаряется настоящий хаос, когда Рахаб приказывает нам уходить. Нефы несутся к выходу. Где Анна? По мере исчезновения ангелов, свет меркнет.

Я ищу Анну, пробираясь сквозь толпу, пока не натыкаюсь взглядом на ее золотистые волосы. Я зову ее, она пытается протиснуться ко мне. Сам не понимаю, почему мне так важно дотронуться до нее, прямо сейчас. Мне необходимо убедиться, что она жива. Наконец у меня получается ухватить ее за руку, но Белиал разделяет нас. Он буквально выводит ее и сажает в такси, которое тут же увозит ее. Мы с Анной смотрим друг на друга сквозь заднее окно, пока машина не скрывается за поворотом. Она в безопасности. В крови бурлит адреналин. Я разворачиваюсь, и, слившись с потоком людей, ухожу как можно дальше от Князей.

Через час скитаний, я опускаюсь на скамейку в парке Манхэттена и просто опускаю глаза на свои руки, трясущиеся в свете фонаря. Не знаю, куда делись остальные. Лишь смотрю на дрожащие ладони и удивляюсь, что по моим венам до сих пор бежит кровь. Что дыхание до сих пор теплое, а ноги ходят по земле.

Странное ощущение, когда ты уверен, что не выживешь, но в итоге выживаешь. Но я не осмелюсь назвать его облегчением. Не осмеливаюсь погружаться в какое-либо чувство. И даже не вздрагиваю, когда на плечо опускается чья-то тяжелая рука, просто поднимаю глаза и вижу Белиала. Кивком указав мне следовать за ним, он разворачивается и уходит, не дожидаясь. Я засовываю руки в карманы и иду за ним на небольшом расстоянии.

Так мы спускаемся в подземку, где садимся в поезд, идущий до Нью-Джерси. Так доходим до переполненного бара в Хобокене, в котором ни намека на Князей, оставшихся в Нью-Йорке. И вот там мы молча направляемся к дальнему углу бара. Белиал заказывает пять стопок "Вайлд Турки", выпивает их залпом, одну за другой и только после этого садится рядом со мной.

Он опускает свою огромную ладонь на мое бедро, другой опирается о барную стойку. Наклоняется ко мне так, что я не могу пошевелиться, и едва слышно, но со смертельной угрозой в тоне, произносит:

— Я видел тебя сегодня. Если бы твое представление увидел кто-то другой, ты уже был бы трупом.

Я стискиваю зубы. По похоже, он не оценил моего "мне похер" вида, потому что тычет мне своим здоровенным пальцем в лицо.

— Послушай-ка меня, мальчик, внимательно. — Этот взгляд. Он просто безумен от ярости. — Не смей приближаться к моей дочери. Ты понял?

С трудом сглатываю, но в горле все так же сухо.

— И не собирался, сэр.

— Ты недостоин ее.

Больно.

— Согласен, сэр.

Он хмурится, словно выискивая подвох. Но я слишком шокирован событиями для каких-либо шуточек.

— Думаешь, что любишь ее?

Я не отвечаю, а он продолжает.

— Думаешь она тебя любит? Что вы созданы друг для друга? Ошибаешься, любовничек. Моя девочка предназначена для великой цели. Она любит всех и вся. Ты же — помеха, о которой она в итоге забудет. Понял?

Все им сказанное — правда, но от этого не легче. Меня словно выпотрошили заживо. В глубине души я все-таки надеялся, что Белиал разглядит во мне то хорошее, что однажды увидела Анна. Белиал видит меня таким, какой я есть. Недостойным.

Мои губы шевелятся:

— Да, сэр, — но с них срывается сухой хрип.

— Ты ненадежен, ни в качестве друга, ни в качестве кого-то другого. Если Анне вздумается завести друга Нефа, то это будешь явно не ты. Хочет любви — есть сын Алоцера, но будь я проклят, если позволю сыну Фарзуфа надругаться над ее сердцем.

Я сжимаю зубы. Грудь сдавливает тисками. Едва заметно киваю головой.

— Полагаю, тебе показалось, что ты повел себя очень мило, прямо как Ромео — настоящий идиот, обделенный мозгами Богом, но пора прекращать эту ересь и немедленно. Если ты еще хоть раз подвергнешь ее опасности — осмелишься связаться с ней или даже просто посмотреть в ее сторону, — у меня есть друзья, которые обыграют твою смерть так, что все решат, будто это был несчастный случай. Я понятно объяснил?

Взглянуть на меня его глазами — вспомнить каждую причину, почему я недостоин Анны… это как получить серию ядовитых пощечин. Белиал сверлит меня взглядом, его ноздри раздуваются. Я снова киваю. У меня сковывает шею. Он потирает свою бородку и отодвигается от бара.

Белиал оставляет меня здесь, в Хобокене, где я и сижу, пока меня не вышвыривают. После чего брожу по темным улицам, в надежде наткнуться на наркоманов или бандитов, но вот ирония, когда так нужны плохие парни, их нет рядом.

Возможно, следует помолиться ангелам, что избавили меня от страдания. Нет уж, больше я молиться не буду. Я благодарен за спасение Анны, но складывается впечатление, что меня пощадили лишь по чистой случайности, и я больше не осмелюсь напоминать Создателю о своем существовании. Тем не менее, свою часть уговора я выполню.

И я все брожу.

В шесть утра я звоню нашему солисту, Майклу, остановившись на какой-то улице в Нью-Джерси.

— Какого хрена, Роу? — ворчит он.

— Я согласен.

Мгновение у него уходит на осознание, а затем он усмехается. Я единственный из "Лэсивиэс", кто пока еще не согласился на предложение переехать в Лос-Анджелес. Чтобы всецело сосредоточиться на нашей музыке. Я оттягивал этот момент, не желая уезжать так далеко от Анны.

— Да, детка! — Хриплым ото сна голосом ликует он. — Ты что, всю ночь не спал?