Морана наклонилась вперед, не сводя глаз, и прошептала со всем гневом и ненавистью, пробегающими по ее телу.

— Однажды я вырежу твое сердце и сохраню его как сувенир. Обещаю.

Она думала, что он ответит тишиной, или стиснутой челюстью, или еще одним ударом в нее. Он этого не сделал. Он усмехнулся. Шутки в сторону?

— Ты думаешь, у меня есть сердце, дикая кошечка?

Но веселье исчезло из его глаз, как только оно вошло. Он все еще лежал под ней, наблюдая за ней, тишина между ними напрягалась, напряжение между ними усиливалось. Осознание скользнуло по ее позвоночнику, просачиваясь в кости.

Она чувствовала его сердцебиение на своем бедре, где она оседлала его, ее шорты задрались в борьбе, обнажая большую часть ее кожи, чем ей было удобно. Ее соски затвердели под хлопком из-за борьбы, а не из-за его теплых мышц под ней или его пристального взгляда, пронзающего ее. Не из-за этого.

Теперь, когда он находился у нее под рукой, она не знала, что делать. Она не могла сидеть на нем вечно, хотя это заманчиво. Она не могла убить его в собственном доме, хотя это более чем соблазнительно. Она ничего не могла сделать. И ублюдок, которым он был, он знал это. Отсюда и расслабленная поза.

Чувствуя отвращение к себе, Морана встала, сняла нож с его шеи и пошла к окну, разочарование переполнило ее, сменив жар, когда она отвернулась от него. Это ни к чему не привело.

Она закрыла глаза один раз, прежде чем открыть их, приняв решение, и повернулась к нему лицом, где он стоял всего в нескольких футах от него, наблюдая за ней своим чертовски сосредоточенным взглядом.

— Итак, ты в основном хочешь, чтобы я работала с тобой, чтобы найти коды и уничтожить их, и сохранить это при себе? — спросила она ровным голосом.

— Да, — просто ответил он.

Морана кивнула.

— И как мы сделаем это?

— Как бы то ни было, мы должны, — ответил он тем простым тоном, который не допускал никаких аргументов. — Куда бы нас не привело.

Морана снова кивнула, глубоко вздохнула, внимательно наблюдая за ним.

— У меня одно условие.

Часы тикали. Огни мигали. Они дышали. Он молчал, ожидая ее выхода. По какой-то причине она заколебалась, прежде чем сглотнуть и заговорить.

— Я буду работать с Данте, а не с тобой.

Тишина. Его глаза что-то вспыхнули, прежде чем он прижал их, воздух между ними потрескивал от напряжения, его взгляд был почти электрическим по своей интенсивности. Сердце Мораны колотилось, желудок сжимался, осознание себя, всего вокруг нее шипело.

Он направился к ней медленными, размеренными шагами хищника, которым его называли, его голубые глаза горели огнем, который она не могла определить, его лицо твердое, челюсти стиснуты, мускулы напряжены.

Морана стояла босиком, поднося нож к его горлу, когда он вошел в ее личное пространство, металл прижимался к его шее, а другая его рука касалась ее головы на подоконнике. Он посмотрел на нее, его горло работало, дыхание было теплым на ее лице, этот мускусный запах его одеколона исчез и смешался с потом, обволакивая ее,  заставляя ее кожу покалывать, а сердце греметь, пока их глаза оставались закрытыми.

Внезапно он зажал свободную руку между ножом и своим горлом, и глаза Мораны расширились, ошеломленная, когда она увидела, как он оттолкнул ее от своей кожи, острый клинок врезался в его руку, кровь внезапно потекла по его запястью к ее руке, теплая жидкость текла по ее локтю.

Все это время он не отворачивался, даже когда она ахнула, даже когда пыталась вытащить нож, даже когда сглотнула. Он держал нож в кулаке, его воспаленные глаза смотрели на нее, кровь капала на ее кожу, их лица находились в нескольких дюймах, глаза не дрогнули.

Что-то происходило в тот момент. То, что ее мозг не мог понять, но интуитивно осознавало ее тело. Прилив крови к ушам не уменьшился. Стук ее сердца не уменьшился. Поднятие ее груди не уменьшилось. Ее колени ослабели, живот скрутился, ее неверие пробегало по всему телу, превращаясь во что-то еще, что-то, что никогда раньше не занимало ее тело.

Он смотрел на нее сверху вниз, как сила природы, и она смотрела в ответ, не в силах отвести взгляд, захваченная его взглядом — его жестким, неумолимым взглядом. И вдруг он выпустил нож.

— Сделано.

Его жесткий гортанный тон достиг ее, и он уклонился от нее, не обращая на нее ни единого взгляда, и выпрыгнул в окно, прежде чем она смогла сделать еще один вдох. Морана не выглянула, чтобы проверить, выбрался ли он, не наклонилась, чтобы посмотреть, как он сливается с тенями, вообще не сдвинулась с места. Она не дышала.

Ее сердце грохотало в груди, как спустившаяся грозовая туча, дыхание было учащенным, будто она пробежала марафон.

Она дрожала. Везде. Ее руки тряслись, нож снова упал на пол, залитый кровью. Морана посмотрела на упавший нож, чувствуя, будто меч пронзил ее грудь, сжатие в ее горле было необъяснимым, логика нигде не была рядом с ее спутанными мыслями, когда она просто стояла там, замороженная, неспособная пошевелиться, неспособная даже дышать.

Ее взгляд переместился с ножа на дрожащие руки, и она увидела одинокий красный след на правой, начинающийся от запястья и заканчивающийся на предплечье, как если бы ее кожа заплакала и проглотила кровавую слезу.

Кровь ее врага. Кровь мужчины, которого она ненавидела. Его кровь. Вид этого должен был вызвать у нее удовлетворение. То, что он согласился на ее условия, должно было вызвать у нее удовлетворение. То, что он ушел без суеты и не превратил эту ночь в катастрофу, должно вызвать у нее удовлетворение.

Наклонившись, она взяла нож, двигаясь почти на автопилоте, ее мысли рассеялись вслед за цунами внутри ее тела, эмоции превратились в неузнаваемый беспорядок, ее тело дрожало, как заблудший лист во время шторма.

Идя вперед, она уронила окровавленный нож в мусорное ведро, глядя, как красный кружился и просачивался в белую бумагу вокруг него, просачиваясь в нее, оставляя рубцы, меняя ее. Когда она почувствовала ветер, дующий по ее обнаженной коже, по ее изношенным нервам, поее одетой плоти, Морана почувствовала, что наполняется. Но не удовлетворением. Это что угодно, только не удовлетворение.