1

Не знаю, кто и когда пустил нелепейший слух о том, что будто бы я умнее среднестатистического жителя нашей страны. Меня назвали Мудрецом, и вот уже пару десятков лет к моему скромному жилищу струится непрерывный поток страждущих, требующих совета. Они вбили себе в голову, что добраться до заброшенной деревеньки, на окраине которой я обитаю, нужно непременно пешком. Особенно экзальтированные не берут с собой телефона, обходятся минимальным запасом еды и питья и проходят весь путь босиком, ни разу не помывшись. Вид у них ужасающий – нечёсаные волосы, валящий с ног запах и красные от недосыпа глаза.

Иногда они раздражают, и я, вознося к небу руки, кричу, что они недостойны моего бесценного внимания. Пытаюсь их прогнать, но безумцы не уходят. Они бухаются на колени и отползают за ближайший куст, чтобы там в тишине и покое молиться о снисхождении великого Мудреца. И я снисхожу. Не оставлять же их вечно бормотать под моим окном.

Чаще всего я объясняю им, что важен лишь сам путь, а не его цель, что дорогу осилит идущий, что посоветовать ничего не могу, потому что ответ следует искать внутри себя самого. – Там, за лесом, – говорю я, – есть станция. Стойте и ждите! Вытаскивайте на свет Божий ответ из глубины своей души! Ищите его, пока бредёте сквозь лес! Ищите его во время ожидания на станции! Пришедший поезд будет означать конец поиска.

Наивные, они всегда верят подобному объяснению. Им не приходит в голову, что разное время прибытия электрички связано не с мистическим самопознанием, а с обыкновенной безалаберностью сотрудников местной железной дороги.

Изредка у моих дверей появляются особенно дотошные персонажи. С собой они приносят конкретные вопросы, на которые желают получить не менее конкретные ответы. Для таких я всегда держу под рукой увесистый томик афоризмов и цитат, купленный мной лет семьдесят назад в обычном газетном киоске.

Я закатываю глаза и, подбирая подходящие случаю высказывания, принимаюсь декламировать прописные истины, которые легко можно услышать в любой церкви, синагоге, мечети или дацане. Полезные советы можно отыскать в священных книгах или в произведениях почивших классиков. Но классиков сегодня читают редко, а общепризнанные религиозные течения отталкивают своей доступностью. Своё родное и близкое кажется менее значимым, чем новое зарубежное, экзотическое и непонятное.

С чего они взяли, что я мудрец? Возможно потому, что живу один в своей избушке и живу уже много лет. Недавно мой возраст перевалил за сотню, но мои почитатели считают, что я существовал всегда. будь я чуть хитрей, непременно бы воспользовался их кошельками. Я бы мог отстроить дворец, украсить его золотом и драгоценными камнями. Ел бы самую лучшую еду, наслаждался дорогими винами.

Но, увы! Если когда-то меня и прельщало богатство, то сегодня мне достаточно того, что имею. Недостаёт разве что тишины и покоя, к которым я стремлюсь уже много лет.

Удивительно, что мне удалось дожить до седин в  столь непростое время. Руки мои трясутся. Но я пишу по-старинке – ручкой по бумаге. Какой сейчас год? Число? Не столь важно. Думаете: вот древний маразматик! Но я все помню. Я все забываю, но все помню, ибо ничто не приходит ниоткуда и не растворяется в пустоте. Внутри меня не только моя память, но и память всех живущих и умерших, всех звезд и планет, все знание мира внутри меня. Когда меня не станет,  знание не исчезнет. И дело даже не в скудных записях, писаных неровными строками: чернила выцветут, бумага рассыпется в пыль так и не дождавшись своих читателей. В мире ничто не исчезает.

Сейчас я стар и слаб. Мне трудно ходить, я ничего не слышу и почти не разговариваю. Но и собеседников у меня немного. Древние дубы и вязы, окружающие мое скромное жилище не имеют ртов, но слышать, они все слышат, чтобы там не утверждали. Впрочем, скромное уединение, выбранное мной уже почти полвека назад, не всегда меня прельщало. Когда-то и я был обычным подростком, типичным потребителем, мне хотелось всего и сразу, прилагая минимум усилий. Затем произошла одна очень странная история, о которой я намерен рассказать ниже. Тогда у меня возникло чувство, будто я всю жизнь проходил на руках, думая, что так положено, а затем внезапно встал на ноги и понял, что это гораздо удобней и приятней. Я прошел все стадии: неприятие, борьба, осознание полной бессмысленности бытия и, наконец, тихого смирения в коем и нахожусь до сих пор. Гармония с собой найдена, и я надеюсь умереть с блаженной (не путайте с безумной) улыбкой на губах и раствориться в миллионах душ бестелесным знанием.

История, произошедшая со мной более восьмидесяти лет назад, поражает своей фантастичностью, мистичностью, если захотите. Разве может эта старая развалина хоть что-то помнить? Не игра ли это воспаленного воображения? Возможно. Я не претендую на точность деталей и слов. Но я ответственно заявляю, что дух, смысл, общее знание закрепилось во мне навечно.

Вначале следует рассказать о себе. Жанр требует. Хотя, что за чушь эти литературные жанры. Они пытаются ограничить бесконечное, упростить многообразное. В итоге каждое произведение получает целый список определений. А я против любых ограничений и навешивания ярлыков.

Но рассказать все-таки стоит. Как меня зовут? Не важно. У меня такое банальное имя. Я думаю, его носит не менее миллиона (а может и больше) человек на земле. И что такое наше имя? Набор ничего не значащих символов. Хотя в то время (я имею в виду ту давность, когда я еще жил среди людей) бурным цветом расцвели учения, пытающиеся доказать, что судьба человека зависит не от него самого, а от знака, под которым он рожден, от линий на руке и даже от формы выпуклости на мягком месте. Подобные «учения» страстно развивали мысль о значении имени. В юности я тоже увлекался подобным и мог бы и сейчас верить во всю эту «науку», если бы давным-давно соседка не нагадала мне, что я буду женат трижды, у меня будет пять или более детей и что я займу высокое положение в обществе.

Я - ровесник века. Какого? Не все ли равно? Я живу в лесной глуши, женат никогда не был, и вряд ли время позволит мне успеть поменять трех жен. Иметь детей я отказался по одной простой причине. Мне было бы невыносимо знать, что мои бедные детишки вынуждены выживать в ненавистном мне мире. Еще более невыносимым было бы, если бы они стали его частью, разделив взгляды и убеждения ненадежного большинства.

Следующий вопрос: в какой стране я родился и вырос? Ну, это наименее важный из всех. Сейчас, когда все страны слились в единое мировое сообщество, управляемое одной державой, разумеется тайно, всякая самобытность потеряна. От национальных языков отказались, решив вопрос в пользу самого простого и примитивного, культура сохранилась лишь в архитектурных памятниках, которые и сохранять не хочется и ломать жалко. Так они и существуют сами по себе. Когда один из дворцов превращается в руины, с облегчением вздыхают и строят на его месте очередной небоскреб в двести этажей. Религия лишь ширма. Посещая церковь раз в неделю, не могут порой отличить Христа от Иуды и не соблюдают ни одного установленного ей правила. Единственным мерилом человека становятся золотой телец и мощный кулак. Если ты нищ и слаб, ты никто и никакой закон, моральный или государственный, тебе не поможет.

О чем это я? Ах, да, о себе. Выходит, мне нечего сказать. Считайте, что эта история могла произойти где угодно, когда угодно и с кем угодно.

Я рос в бедной, почти нищей семье. Законы и порядки в нашем глухом районе были такими: «Бей, пока тебя не ударили и беги, чтобы не догнали».  К семнадцати годам я хорошо выучил этот девиз. Кружки и секции, клубы и кинотеатры в нашем районе не приживались, и нам приходилось самим придумывать себе развлечения.

Одним из первых и самым болезненным из них для меня стал Вернон. Странным именем этот мальчик был обязан своей матери, бывшей учительнице английского. Когда ей сообщили, что  ребенок родился слабоумным, она дала ему необычное имя в надежде, что мальчика ждет  счастливая судьба. Но жизнь распорядилась иначе, и мать тихо спивалась в старом бревенчатом бараке. А сын каждый день выгонял их единственную корову на улицу и гнал ее через весь город на поле, не обращая внимания на мчавшиеся мимо автомобили.

В это время мы отправлялись в школу. Притаившись в густой траве, поджидали Вернона.  Стоило ему только ступить на дорогу, как в него летели гнилые сливы, комья земли, камни и палки, запущенные нами. Вернон наклонял голову и, теряя безразмерные тапочки, бежал от нас. Корова семенила за ним, колокольчик на ее шее глухо позванивал. А мы хохотали как сумасшедшие. Однажды нам это наскучило, и один из ребят предложил убить корову.

         «Вот смеху-то будет», - сказал он. - «приходит он утром, а коровы раз и нету!»

Идею одобрили и привели в исполнение. А на следующий день Вернон пропал. Мы весь день прождали его у сарая, где жила корова, но он так и не появился. Вечером я случайно наткнулся на него. Он сидел за гаражами, уткнувшись лицом в колени и плакал. Я  сел рядом и тоже начал плакать. Мы просидели так больше часа, потом я встал и, молча, ушел.

«Он тоже живой, - сказал я потом своим друзьям, - ему тоже больно, он тоже умеет плакать. Зря мы все это сделали».

Меня подняли на смех. А наш главный подошел ко мне, схватил за подбородок и процедил сквозь зубы: «он – овощ, полоумный дурак. А мы – крутые!»

«Крутые! Крутые! Крутые!» - скандировали вокруг меня. И я сдался. Тогда я очень хотел быть крутым.

Во время моей молодости действовало огромное количество «пророков», предвещавших скорый конец света и призывающих к покаянию. По мне, все они были насквозь фальшивыми. Одной из самых многочисленных было некое общество, название которого я запамятовал. Его члены одевались исключительно в длинные балахоны до пят, лицо заматывалось платком так, что невозможно было разглядеть глаза. Основным для них был обет молчания. Они никаким образом, даже жестами, не должны были общаться с окружающими.