Глава 5
Лазурит
Пост-стрит, 57.
Ее вели, аккуратно и эффективно. Как и раньше. Институт механики находился сразу за линией метро, всего в пятнадцати минутах езды от того места, где она сейчас находилась. И что ее там ждало? Еще заметки? Еще загадки? Или ее преследователь во плоти?
Вэл объективно понимала, что игра, в которую ее заставляли играть, только что стала очень опасной. Даже если человек, посылающий эти записки, не хотел причинить ей вреда — в чем она сомневалась, — само их наличие теперь указывало на то, что она где-то ошиблась, позволив людям понять, кто она и где находится.
Нет, что ей нужно сделать, так это отступить и бежать — далеко и быстро. Просто разорвать договор аренды, забрать вещи и уехать из города. Она могла бы снова сменить имя. Ее родители помогут ей, как и раньше. Они все равно не хотели, чтобы она приезжала в Сан-Франциско. Она могла бы переехать в другое место, получше этого, начать все сначала, а потом...
Что? Что? Ждать, как легкая добыча, пока прошлое снова настигнет ее, никогда не зная, когда это может произойти? Опять же она не могла пойти в полицию. Они не воспримут Вэл всерьез, а если и воспримут, то могут слишком глубоко заглянуть в ее собственное прошлое…
Вэл вытащила USB-накопитель и засунула ноутбук обратно в сумку, раздавив тыквенный хлеб, который купила в кафе ранее. Она едва заметила это.
«Я была так осторожна. Сменила имя, затаилась, держалась особняком. Ни друзей, ни любовников. Я все сделала правильно».
И все же она снова здесь, в самом начале.
Она не могла так жить вечно. Это не жизнь, а неопределенное существование. Она не растение, у которого можно вырвать корни и пересадить их в любое удобное для него место. Если она сбежит, это только вопрос времени, когда кто-нибудь снова найдет ее и цикл продолжится — а она так устала убегать.
Что бы я ни делала, этого никогда не будет достаточно.
Я буду бежать, пока не умру.
Чувствуя себя так, словно ее ноги налились свинцом, Вэл направилась обратно по Мишн-стрит в сторону 16-й и станции метро Мишн-Сент. Как обычно, улицу заполонили группы малообеспеченных и бездомных людей. Один мужчина прислонился к мусорному баку, резиновая лента туго стянула его изможденное предплечье, когда он кололся героином.
Другой мужчина — худой и жилистый — крикнул ей вслед. Эти слова заставили ее плечи напрячься, и она направилась вниз по лестнице, спускаясь ниже уровня улицы, перепрыгивая через две ступеньки за раз, изо всех сил цепляясь за жирные перила, когда мужчина, который окликнул ее, издал сдавленный отрывистый смех курильщика при ее испуганном уходе.
Кафельный пол и темные коридоры заставляли ее чувствовать себя так, словно она попала в подземную антиутопию. В это время дня поезд был не так переполнен. На одном из стадионов, похоже, был игровой день, потому что на станции толпилось много людей, одетых в цвета команды. Остальные люди на платформе казались обычными горожанами, наслаждающимися своим выходным днем или рано возвращающимися с работы. Вэл стояла в стороне от остальных, прижимая к груди свою сумку, стараясь выглядеть незаметной.
Поезд остановился с порывом ветра и двумя резкими гудками клаксона. Поездка предстояла короткая. Кондиционер в поезде не работал, из-за чего в вагоне было жарко и душно. Пахло мочой и потом, а на заднем сиденье вагона кричал ребенок. Вэл выскочила, как только поезд остановился, пробираясь к эскалатору, полуослепшая от паники.
Станция Монтгомери выплюнула ее на углу Рынка, прямо перед магазином шоколада Гирарделли. Она пересекла улицу, чтобы обогнуть квартал, уворачиваясь от агрессивных машин и еще более агрессивных пешеходов, пока не оказалась прямо перед лепной аркой Института механики.
Глядя на его внушительное сооружение, она подумала: «Теперь пути назад нет».
Вэл глубоко вздохнула и вошла внутрь. Здесь пахло так, как пахли все старые здания — сладко от пыли и старой краски. Там стояла полированная винтовая лестница с перилами из кованого железа и священная тишина, которая, казалось, сопровождала все библиотеки. Вэл шла, пока не подошла к справочному бюро. За ним были стены с книгами, расставленными на красиво выстроенных полках, утопленных между массивными белыми коринфскими колоннадами.
— Добрый день, — сказала женщина. — Хочешь купить дневной пропуск? Или ты здесь ради шахматного турнира?
Вэл съежилась. Боже, нет.
— Эм, я здесь, чтобы кое-что забрать? Меня зовут Банни Киллоран.
Женщина пожала плечами, не узнавая этого имени.
— Прости, может быть, тебе стоит проверить внизу.
— А как насчет... — Вэл запнулась на словах, — Валериэн Кимбл?
— О. — Вэл почувствовала пульс страха, когда лицо женщины изменилось, расцветая узнаванием. Она порылась в ящике полированного деревянного стола. — Да, у меня действительно есть кое-что — для нее. Вчера это принес молодой человек.
— Молодой человек? — Тот самый, который оставил ей записку на работе? Вэл взяла конверт из плотной бумаги онемевшими пальцами. — К-как он выглядел?
— Прости. Я не запомнила. — Женщина натянуто улыбнулась.
Нет, вы не понимаете. Все совсем не так. Это не так...
Она перенеслась в вестибюль гостиницы в Норт-Пойнте с другим осуждающим администратором. О боже. Вэл задрожала от рвотного позыва. О боже.
— Я могу еще что-нибудь помочь тебе?
— Нет, — глухо сказала Вэл. — Ничем.
Сейчас мне никто не может помочь.
***
Сидя на одном из пластиковых сидений поезда, Вэл собралась с духом, чтобы открыть конверт. Он потрескивал, что означало, что внутри были бумаги. «Еще записки», —подумала она.
Украдкой оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться, что никто не наблюдает, Вэл развернула металлические зубцы, чтобы открыть клапан. Она осторожно вынула бумаги, лежавшие внутри. Сначала не поняла, на что смотрит, а потом до нее вдруг дошло, и Вэл ахнула, поймав взгляд мужчины, сидевшего рядом с ней.
Откинувшись на спинку сиденья, Вэл снова подняла бумаги так, чтобы только она могла их видеть, и заставила себя посмотреть, по-настоящему посмотреть на них.
Ей пришлось заставить себя понять, что они были реальными.
На первой странице был набросок, который Гэвин показал ей в их последний день вместе. Она, лежащая на кровати, в обморок от изнеможения после того, как он — ее сердце сжалось — изнасиловал ее. Простыни спутались вокруг бедер, на лице застыло выражение трагического покоя. Разбросанные листья и лепестки цветов образовывали пеструю гамму цветов под ее телом, выделяясь на фоне монохромной цветовой гаммы. За ухом у нее заправлена поникшая тигровая лилия, разительный контраст с тщательно затененными прядями ее крашеных черных волос.
Он раскрасил ее губы и грудь в кораллово-розовый цвет с нежностью, которая соответствовала цветам, но остальная часть ее тела была оставлена в различных оттенках серого. Глядя сейчас на изображение, Вэл снова поразилась тому, насколько отвратительно непристойным казался рисунок: каким безжизненным выглядело ее тело, как влажно блестели ее губы. Мерзость, как она называла его тогда, и сейчас Вэл чувствовала то же самое. Его стиль напомнил ей о маньеризме, который она изучала в художественном классе. Искаженные позы, манеры которых были исследованием точности и невозможной красоты. Хотя рисунок отличался от того, что она помнила. Ее глаза были выжжены, коричневая бумага завивалась в двух очень маленьких дырочках.
Сигаретой такое не сделать. Ее мысли были пугающе бесстрастны. Тот, кто это сделал использовал что-то маленькое и металлическое. Разогрел этот предмет и... проткнул бумагу.
Да, именно это ее и беспокоило. Это не было случайным актом осквернения. Действовали преднамеренно. Все спланировав.
Точно так же, как планировалось то, что собирались с ней сделать.
Сердце Вэл готово было выскочить из груди, она быстро перелистнула на вторую страницу и подавила тихий стон. Это была его роза, все еще забрызганная засохшей кровью из перерезанного горла. Желание закричать возникло, как бешеный зуд. Она чувствовала, как оно нарастает, необузданное, и поддаться ему казалось безумием. Но это все похоже на безумие. Нет, нет, нет.
Внизу темно-коричневыми чернилами, очень похожими на пятна (крови), портившие работу, была написана одна фраза, выведенная резким почерком, поражавшая еще больше своей жестокостью:
Ça fait mal mais tu le veux.
Это больно, но ты этого хочешь.
***
Мередит и Джеки были обе в квартире, когда Вэл, спотыкаясь, вошла, сжимая конверт в очень бледной руке. Они вдвоем уютно сидели на потрепанном диванчике и смотрели «Клуб «Завтрак», а между ними стояла миска попкорна.
Вэл уставилась на них, быстро моргая, и попыталась придать своему лицу выражение, близкое к нормальному. Почему они дома? Ее часы показывали, что сейчас только 15:30. Они обе, должно быть, рано закончили работу.
— О, привет, Банни, — сказала Джеки. — Хочешь попкорна?
От запаха жирного масла у нее свело живот.
— Н-нет, спасибо, — отказалась Вэл. Могли ли они видеть, как побледнело ее лицо? — У меня есть немного хлеба.
— Куда ты ходила? Обычно ты не отправляешься так рано.
Вэл покраснела, услышав, что за ее привычками наблюдают. Она и не подозревала, что настолько предсказуема.
— Мне нужно было выполнить одно поручение. В... в библиотеке оставили кое-что, что мне нужно было забрать. Книгу, — добавила она неубедительно.
Ее соседки обменялись взглядами.
— Хорошо, — сказала Мередит.
— Я ухожу на работу через час, — сообщила им Вэл, прежде чем отправиться в свою комнату. Она услышала, как снова включился телевизор, они не стали даже дожидаться пока она уйдет. Вэл прислонилась спиной к закрытой двери своей спальни, прижимая кулак ко рту, чтобы заглушить рыдания. Что ей теперь делать? Что она могла теперь сделать?