— Отворяй! Твой добрый приятель явился.

* * *

— Ни хрена себе бомжик! — воскликнул добрый приятель, едва за ним захлопнулась дверь. — Немудрено, что шеф не узнал тебя в ментовке!

Евгений был весел и возбужден. Он прошелся по комнате, заглянул на кухню и в ванную комнату.

— Знаешь, Длинный, когда закончим эту бодягу, ты мне ключик от своей тайной квартиры закажи. — Майор с восхищением разглядывал крохотную, но хорошо обставленную квартиру. — Прекрасное гнездышко. Наверное, и выпивка есть в запасе?

— Выпивка — единственное, что принадлежит здесь лично мне. Квартира-то чужая.

Квартира принадлежала ему. Фризе купил ее несколько лет назад, поддавшись уговорам Берты. Все, кто имел хоть какие-то деньги, опасаясь инфляции и изъятий, старались вложить наличность в недвижимость. Запаниковавшая Берта умела убеждать.

— Очередной подружки? — Наверное, Рамодин, опытный розыскник, бывалая ищейка, с ходу определил, что хозяин квартиры — мужчина. Но решил позубоскалить.

— Друга. А друг…

— В заграничной командировке? Да брось, Длинный. Не темни. На выяснение, кому принадлежит это гнездо, у меня уйдет… Сколько?

— Полчаса.

— Двадцать пять минут. — Он открыл бар. — Ого! Узнаю льва по когтям — Фризе по выпивке. Хорош коньячок. С него и начнем.

— Я начну с пива.

— Валяй! Насчет коньячка я пошутил. — Евгений закрыл бар, повернул ключ в замке. Потом вынул его и забросил в угол. — Так надежнее, у меня времени в обрез. На все — час с дорогой.

Они сели друг против друга. Фризе на диван, Рамодин на венский стул у круглого обеденного стола.

… Несколько минут Рамодин сидел в глубокой задумчивости. Время о г. времени постукивал пальцем по столешнице, как стучит хозяйка, призывая цыплят-несмышленышей поклевать насыпанный им корм.

Наконец, посмотрев на часы, встал со стула и отправился в угол комнаты, куда закинул ключ от бара. Ключ нашел тотчас, как будто и не выпускал его из виду. Открыл бар, налил стакан коньяку и, деловито кивнув Владимиру, выпил. Проворчал подобревшим голосом:

— Часом раньше, часом позже… Что я, не человек?

— Еще какой!

— Если бы так думало начальство…

Рамодин поставил стакан в бар, бросил прощальный взгляд на бутылки. Но уже не жадный, не алчный, как показалось Фризе, а отстраненный. Потом молча прошелся по комнате, постоял перед гравюрами. На одной была изображена Красная площадь с марширующими на ней войсками. На другой храм Василия Блаженного. Гравюры были старинные, очень редкие. Фризе купил их случайно, в антикварном магазине. Продавец расставался с ними неохотно. Может быть, уже обещал кому-то. «У них рамки стоят целое состояние», — сообщил он Владимиру с таким сожалением, словно отрывал и гравюры, и рамки от собственного сердца. Рамки и правда были замечательными — из карельской березы, с бронзовыми витиеватыми накладками.

— Ну-у! — многозначительно обронил майор, закончив осмотр гравюр. — Квартира друга. Мог бы повесить что-нибудь поярче.

— Ты бы сел, Евгений, и сосредоточился. А то мелькаешь перед глазами. Неужели не о чем другу сообщить? Ведь это по твоей милости я взялся за дело.

— Ну что ж, докладываю. Первое. Никакого «линкольна» ни в Раздорах, ни поблизости нет и не было.

— Ты сам ездил?

— Сам. И больше не перебивай. Вопросы после. Второе. Все сообщения о больших партиях фальшивых долларов в Москве никак не проверить. Я поинтересовался у верных ребят из отдела, где, по утверждению прессы, задерживали сбытчиков. Глухо. Информация шла сверху, а долларов никто не видел.

— А в газеты…

— Сказал — вопросы потом. Но уж если ты спросил, отвечу: в газеты информация притекла из Центра общественных связей. Ты был прав. Но хочу спросить, Длинный, какое все это имеет отношение к «малым голландцам»? Думаешь, твой клиент еще и «капусту» печатал?

Рамодин задал вопрос, отвечать на который Владимиру очень не хотелось. Рассказать о том, каким образом ему удалось получить у майора Иваненко сведения о владельцах растащенной бомжами валюты, — значит свалить на приятеля часть ответственности за избиение офицера спецслужбы. Статью о недоносительстве еще никто не отменял. Но проигнорировать вопрос — обидеть Евгения.

— Валюту никто не печатал. Я думаю, те, кто ведет следствие, распускают дезинформацию, чтобы предостеречь потенциальных покупателей: город наводнен фальшивыми долларами! Прежде чем покупать, проверяйте. А тут еще такая диковинка, как тысячедолларовые купюры. Люди насторожатся. Кто-то начнет стучать.

— Толково! Значит, эти сволочи, что отобрали у меня дело, кое на что способны?

— Способны на многое.

— Ха-ха-ха! И вся болтовня, что печатали «капусту» на какой-то мидовской даче, — просто деза! Да ты, Длинный, мыслитель-стратег. До чего додумался. Но поторопись. Тебя могут обогнать.

— Я согласен прийти вторым, — со значением сказал Фризе. — В данном случае.

— Сбил ты меня все-таки с генеральной линии. Хотел доложить по порядку… — Евгений пристально разглядывал приятеля. Ожидал разъяснений. Но их не последовало. — Кстати, о бабах. Следовательша Анастасия на тебя глаз положила. «Симпатичный бомжик из Питера у тебя в осведомителях. Его отмыть как следует да откормить…» — Рамодин очень похоже передразнил тягуче-ласковую интонацию милиционерши с Белорусского. И добавил: — Не вздумай шашни завести! Все причиндалы отобью. Ну да ладно. Это между прочим. Третье. Славик Горобец как сквозь землю провалился. Насмотрелся, как чертовы охранники меня под белы руки в машину усадили, и растворился. Ни один телефон не отвечает. Не замечен ни возле дома, ни рядом со службой.

«Не запугали Женю президентские гвардейцы. Продолжает кругами ходить возле дичи. Как лис!» — подумал Фризе.

— И четвертое. Моя знакомая красотка Ирочка отбыла «до второго» в Комарово. Слыхал про такое местечко?

— Даже побывал однажды. В Доме актера.

— А Ирочка в Литфонде. Она не только жена и любовница. Она еще и поэтесса! Член Союза.

— Одна уехала?

— В списке проживающих Горобец не значится. Если ты о нем подумал. И знаешь, Длинный… — Рамодин поднялся со стула. Открыл бар, секунду помедлил, решая, чего выпить. И опять предпочел коньяк. — Знаешь, Длинный, не отобрали бы у меня дело — я бы его уже раскрыл. И ты не можешь с этим поспорить. У них же вся информация, все вешдоки. Все свидетели, к которым у нас с тобой доступа нет. Правда?

Фризе промолчал.

— Правда, правда. Они знают, из какого оружия стреляли в милиционеров! У них — труп убитого бандюги. Ведь они давно уже определили, кто он, из какой банды. У них эта чертова купюра, которую у меня отобрали. Не тебе рассказывать, как бы я с ней поступил! Ну где взять справедливость? Все сведения держат под спудом.

— В интересах следствия.

— Чего-чего?

— Моему клиенту сказали: «В интересах следствия до поры до времени не можем предоставить информацию».

— В интересах беспредела! — рассердился Рамодин. — Кто они такие? Законы не для них писаны?

— Кончай пузыриться.

— Ты не отмалчивайся! Как будто тебя это не касается. Не знаю, как и назвать всю эту братию. Подскажи.

— Ты уже назвал.

— Ну правда, как?

— Не ломай голову. До тебя уже придумали, как назвать. Поэт сказал: «Жадною толпой стоящие у трона».

— Лермонтов?

— Не забыл еще школу?

— Кое-что застряло здесь. — Евгений смущенно постучал по голове. — «Таитесь вы под сению закона…» Так?

— Не напрягайся.

— А ты и сам-то помнишь только пару строк!

— Да помню я! Специально учил стихи, чтобы девушкам в нужный момент на ушко пошептать.

— А знаешь, я вспомнил! — обрадовано сказал Рамодин и прочитал, чуть смущаясь:

Вы, жадною толпой стоящие у трона,

Свободы, Гения и Славы палачи!

Таитесь вы под сению закона,

Пред вами суд и правда — все молчи!

— Повторяй это каждый вечер. Перед сном. И не будешь товарища мучить дурацкими вопросами.