Крис убрал руки под стол, чтобы не ударить своего собеседника, вспомнив свое же решение не вступать в бой, если нет возможности его выиграть.

Когда строящееся здание обрело шестнадцатый этаж, он начал бетонные работы для усиления стального каркаса. Без этого железные конструкции по мере подъема вверх начали бы качаться и разваливаться. Цемент производила сама компания, но Крис не смог бы ничего поделать, если бы мафия подбила водителей на забастовку.

Со времени драки у ресторана «Албателли» он был на удивление рассудителен и холоден. Крис вырвал свою безрассудную ярость, как больной зуб, и изобрел несколько способов, которые предохраняли его от подобных вспышек.

— Почему бы вам не составить список требований ваших рабочих? — спокойно сказал Крис. — Мы посмотрим, что они из себя представляют. (Это была ложь.) Я поговорю со своими людьми. (А это была угроза. Угрозы никогда не помешают. Да и стоят недорого.) А потом поговорю с вами лично. (Вторая угроза, и тоже бесплатно.)

А потом, повернувшись к переговорному устройству, Крис произнес еще одну угрозу, самую серьезную:

— Сильвия, позови Рили. Узнай, какие грузовики ходят в Лонг-Айленд.

В Лонг-Айленд грузовики ездили за тросами. В случае забастовки водителей, перевозящих цемент, можно будет закрепить конструкцию тросами и продолжать возведение стального каркаса, пока забастовка не кончится. Конечно, он не хотел этого — такая мера могла быть только временной: стоит трос немало, придется платить и рабочим, но собеседнику следовало напомнить, что все здесь — в его власти. Крис сказал:

— После составления списка требований приходите снова, — и когда тот ушел, откинулся в кресле без сил, чувствуя себя разбитым.

За все надо платить. Теперь он знал, почему отец потерял самообладание в разговоре с Рендиди — он просто был не способен выносить вымогательства. Отдавать свои деньги, заработанные таким потом, было невыносимо. Вечером, провожая Тони в аэропорт, он сказал:

— Если бы Рендиди пришел сам, я мог бы убить его.

— Скажи ему, чтобы он трахал самого себя.

— Это может сойти с рук в Гарварде. Здесь я должен помнить, что мне приходится иметь дело с этими ублюдками.

— Эту же ошибку делал отец.

— Я многому научился на ошибках отца. Главное — надо держать себя в руках.

— И сделать эту систему вечной, — холодно сказал Тони.

— Ты взлетел очень высоко над всеми нами. А мне приходится быть внизу и продолжать дело.

— Значит, ты смотришь на вещи иначе, чем все мы.

— Кто это — мы?

— Целый город. Страна. Демократия — неустойчивая вещь, а ты подрываешь ее своими выплатами мафии.

— Я говорю о деле.

— О деле? Посмотри на воду.

Они ехали вдоль залива, вклинивающегося в Нью-Йорк с Атлантики. Несколько ржавых сухогрузов стояли на якоре. Если не считать одинокого буксира, бороздящего водную гладь, залив был пуст.

— Ну и что?

— Где сейчас корабли?

— Какие корабли?

— Когда мы были детьми, отец водил нас на пристань смотреть корабли. Ими была полна вся гавань, помнишь? А сейчас все пусто. Мафия при помощи профсоюзов влезла в этот бизнес, и лучшая бухта в мире сейчас пуста. Ты хочешь видеть то же самое у себя на стройке?

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Если ты не понимаешь, что надо просто быть честным, посмотри на это с точки зрения выгоды.

— Я смотрю с точки зрения ответственности. Я хочу сохранить компанию отца.

— И также продолжать платить мафии? Деньги — это власть. Люди — такие, как ты, — дают мафии эту власть, и она заставляет остальных платить ей, как это делаешь ты и делал отец.

— Я оторву твою чертову голову, если ты не перестанешь так говорить об отце.

— Тогда почему ты не попытаешься сделать это? — ответил Тони. — Просто это ничего не изменит. Если ты будешь продолжать платить этим ублюдкам, ты наверняка пересечешь линию, за которой возврата назад не будет. Они станут твоими хозяевами навсегда. Тогда мы — я и ты — окажемся в разных лагерях.

— Но мы — одна семья.

— Только не надо об этом. Семья — это то, о чем говорил отец. Теперь его нет... Разве ты не видишь, что одна из главных вещей, делающих безопасной нашу жизнь, — это то, что отношение к тебе как к гражданину важнее отношения к тебе как к члену какой-нибудь семьи?

— Включая братьев?

— Особенно братьев. Люди должны понимать свою ответственность за положение дел в этой стране.

— Что с тобой? Ты смотришь на вещи только с одной точки зрения. Кто, дьявол, дал тебе право судить, что хорошо, а что плохо?

— Никто не давал, — сказал Тони. — Существует закон.

— Закон не учитывает реальных особенностей. Надо хотя бы немного понимать проблемы обыкновенных людей. Почему ты такой твердолобый?

— Я вижу, как ты распустил слюни перед теми, кто убил твоего отца.

Крис развернулся и ударил, вложив в удар всю свою ярость. Тони успел отпрянуть, но кольцо на руке Криса, которое ему подарили по окончании средней школы, расцарапало щеку. Когда Крис увидел кровь, он пришел в себя.

— Я прошу прощения, — сказал он, мысленно поклявшись убить Рендиди. И боссов Рендиди, и боссов его боссов. Вплоть до дона Ричарда. Заставить их потерять то, что потерял он. — У тебя течет кровь... Очень больно?

Тони достал пластырь и наложил на порез.

— Тебе не нравится правда?

— Мне жаль, что я тебя ударил. Тебе не следовало этого говорить.

Крис медленно проехал мимо автостоянки прямо ко входу в аэровокзал.

— Ты не можешь припарковать машину?

— Если ты хочешь мне что-нибудь сказать, то напишешь в письме.

Тони, казалось, это задело.

— Послушай. Я хочу сказать прямо. Я собираюсь работать на государственной службе, и если ты будешь якшаться с мафией, у меня возникнут проблемы.

— Я не буду для тебя проблемой.

Тони выбрался из машины и прошел сквозь двери аэровокзала. Крис смотрел, как он уходит. Вдруг он выскочил из машины, вбежал в вокзал и догнал Тони у самой регистрации.

— Эй, нас осталось только двое... Я хочу с тобой попрощаться.

Тони выдавил из себя улыбку:

— Убери руки, паршивая гиена. Ты хочешь, чтобы эта дама считала, что я — голубой?

Крис все же обнял его, удивившись, какой Тони худой.

— Желаю тебе хороших отметок.

— А ты измени свое поведение.

— Может быть, я изменю имя.

— Это одурачит других, но не нас с тобой.

Крис спросил:

— Мы увидимся на Рождество?

Все же то, что их осталось двое, важнее всех вымогателей на земле. Тони посмотрел на него немного свысока и равнодушно сказал:

— Конечно... Рождество...

Крису сделалось так тоскливо и одиноко, что захотелось побывать на могиле родителей. Он сел на ограду и погладил землю на могиле матери. Неужели боль по отцу когда-нибудь утихнет, как утихла боль от смерти матери? Но ее никто не убивал. Некого было проклинать, кроме Бога и болезни, и некому было мстить.

— Отец, что же, черт побери, я должен сделать?

Глупый вопрос. Отец всегда говорил: «Когда тебя загнали в угол, старайся откупиться от этих ублюдков».

Когда служащий мастерской пришел снова со своими требованиями, Крис сжал кулаки.

— Я хочу сказать сразу — никто не должен подкладывать мне свинью. Я буду следовать вашим правилам, если то же будете делать вы. Но если вы помешаете работам или запросите слишком много, будете угрожать мне или моему брату, то наплюете в колодец, из которого пьете...

— Послушай, Крис, я думаю...

— Передай своим людям то, что я сказал. Они уже убили моего отца. Мне терять нечего.

Воздух был холодным и свежим, с запахом дерева. На опавших листьях блестели капельки росы. Он снова остановился у кладбища по дороге на работу, чтобы смахнуть листья с могилы.

— Как поживаешь, Крис?

Он выпрямился. Отец Фрей, священник его матери, стоял рядом. Крис снова нагнулся, чтобы убрать листья.