Меньше всего ямы охранялись от людей, да и собаки в это время были сыты и больше дремали на солнце, чем рыскали в поисках пищи. Главная забота заключалась в том, чтобы держать мясо, жир и кожи надежно укрытыми от солнца и время от времени подсыпать в ямы снег.

Снизу непрерывной вереницей охотники тащили, зацепив крючьями, куски китового жира и мяса, оставляя за собой широкие следы.

Дядя Кмоль торопил членов своей бригады: нельзя было упускать благоприятную для охоты погоду, да и мясо, пролежав долго на солнце, могло испортиться.

Обрадованные удачей, охотники работали изо всех сил, не нуждаясь в понукании, и с веселыми криками почти бегом таскали тяжелые куски наверх, к снежным ямам.

К вечеру все было уложено и закрыто толстым слоем крепкого, утрамбованного снега.

Ринтын с Петей сошли с ледника и уселись передохнуть на большой, гладко отполированный ветрами и снегом камень. К ним присел старый Рычып и задымил трубкой. Ринтын так утомился, что разговаривать не хотел, но все же спросил товарища:

– Ты, Петя, не устал?

– Нет, что ты! – еле ворочая языком, но бодро ответил Петя.

Старик тихонько засмеялся:

– Смотри, какие силачи! Целый день работали не разгибая спины и совсем не устали.

Рычып хитро прищурил глаза и, ни к кому не обращаясь, сказал:

– А может, работали так, что устать не могли?..

– Что вы! – обиделся Петя.– У меня под конец лопата сама из рук валилась.

– Немножко устали,– сознался Ринтын, чувствуя, как у него, будто сдавленная железным обручем, ноет поясница.

Ринтын, полулежа на валуне, повернулся к морю. Острова почти сливались с водой. Отчетливее стали видны льдины на море, между ними сновали, гоняясь за моржами, вельботы.

– Пошли, ребята,– поднимаясь, сказал Рычып.– А то, гляди, и поесть нам ничего не оставят.

При упоминании о еде ребята мигом вскочили и побежали к вельботу, перепрыгивая через валуны, рискуя споткнуться об острые камни, попадавшиеся под ноги.

Около палатки собирались люди. В огромном эмалированном тазу дымилась гора вареного мяса. Пахучий пар щекотал ноздри и вызывал обильную слюну. Ребята готовы были сразу наброситься на еду, но все ждали Рычыпа: без старшего не полагалось приступать к еде.

Наконец подошел Рычып.

– Бросили старика,– шутливо ворчал он,– неутомимые работники.

Ели молча, пока не опорожнили таз. На примусе уже кипело ведро с заваренным чаем. Чай пили долго, каждый из своей кружки. Потом влезли в палатку и целый час лежали молча, изредка шумно вздыхая. Было совсем светло. Ринтын украдкой достал книгу и начал читать.

– Что ты читаешь? – спросил Кукы.

– Русскую сказку о рыбаке и рыбке, сочинение Пушкина.

– А ну-ка, почитай нам,– попросил Кмоль.

– На русском языке? – удивился Ринтын.

– А ты разве не можешь перевести на настоящий разговор? Переводи как можешь,– сказал Кукы, ложась на свернутый вдвое пых-пых и приготовляясь слушать.

Солнце уже высоко поднялось над морем, когда Ринтын закончил чтение сказки о рыбаке и рыбке.

В палатке никто, кроме Пети, не спал. Охотники так тихо и внимательно слушали, что Ринтын несколько раз поглядывал на них, отрываясь от книги: проверял, не уснули ли. Но мальчик напрасно беспокоился: когда он замедлял чтение, подыскивая подходящее слово для перевода, он слушал, как недовольно покашливал дядя Кмоль, а Кукы начинал ворочаться, громко шурша галькой.

– Какая старуха! – произнес Опэ, когда Ринтын захлопнул книгу.

– Захотела стать владычицей морскою – не вышло,– сказал моторист Кэлен.

– Жалко старика,– вздохнул Кмоль.

– Сам виноват,– возразил ему Кукы.– Нельзя так потворствовать женщине. Я бы на месте этого старика как следует стукнул старуху деревянной лоханью.

– Все дело в море,– рассудительно заметил Рычып.– Рыбка – это только посланец морского кэле. Против духа моря нельзя идти, иначе будет худо. Вот послушайте, что произошло в давние времена на этих берегах.

Старик устроился поудобнее, закурил и начал:

– Раньше этих двух островов в Ирвытгыре не было. Был один остров с двумя высокими горами, которые разделялись ущельем. Вдоль него протекал маленький ручеек. Он был настолько мал и неглубок, что люди переходили его, ступая по китовым позвонкам, брошенным прямо в воду. Но рыбы и зверя там водилось великое множество, и тамошние жители не знали, что такое голод, нужда и болезни. А все потому, что не нарушали законов моря и чтили богов.

Жил там с женой-красавицей и молодой охотник по имени Тэпкэн. Отважный и смелый был человек. И по силе не было ему равного. Когда человек смел – это хорошо, но если смелость становится дерзостью – жди беды.

Тэпкэну везло. Ни один охотник не был так удачлив, как он. Все его мясные ямы были заполнены доверху, вокруг яранг на высоких шестах висели медвежьи и тюленьи шкуры. В его чоттагыне было всегда светло, каждый год Тэпкэн менял моржовую покрышку яранги на новую, прозрачную.

И Тэпкэн решил, что может прожить один, без помощи других. Он перестал приносить жертвы богам и только гордо усмехался, если кто-нибудь напоминал ему об этом. Люди с ужасом видели, как засохшая кровь вместе с жиром пластами отваливается от священных изображений, доставшихся Тэпкэну от предков. Охотник не замечал, как на обнаженных от жира и высушенных ветром ликах идолов появилось выражение страшного гнева. И когда Тэпкэну указывали на это, он громко хохотал, показывая на свои обе руки. Он дошел до того, что объявил: человек сам себе бог. И пришла кара.

Однажды Тэпкэн допоздна задержался на охоте и плыл в темноте, сверяясь по звездам, к берегу. К его каяку были привязаны три нерпы.

Когда стали видны редкие огоньки стойбища, вода вокруг каяка вдруг вспенилась, забурлила, и на спину охотника прыгнул какой-то зверь. Вцепившись в кухлянку Тэпкэна, он начал ее рвать когтями. Тэпкэн достал нож, хотел ударить им неведомого зверя, но острые зубы, вонзившиеся в руку, разжали пальцы, и нож упал в воду. Тэпкэн понял: спастись можно, только добравшись до берега. Он с трудом отвязал буксируемых нерп и изо всех сил стал грести к берегу.

А неведомый зверь уже разорвал на спине кухлянку, добрался до тела и рвал мясо когтями. Закричал от дикой боли Тэпкэн, но не выпустил весла из рук.