Он откашлялся и, положив локти на стол, подался вперед.

— Я не стану возражать, более того, буду рад, если вы купите их.

— Куплю!

Наглость этого предложения потрясла Кантэна. Покупать то, что и так принадлежит ему! Он понял, почему ему так долго отказывали в аудиенции, понял, что стал жертвой неприкрытого вымогательства. Как же он ошибался, полагая, что времена изменились!

— В сущности, — Бенэ улыбался, видя удивление Кантэна, — но, — дорогой гражданин, это между нами, — цена может быть не очень высокой. Обесценивание бумажных денег привело к тому, что конфискованные земли идут по смехотворно низким ценам К тому же патриоты не слишком богаты. Так что установленные цены чисто номинальны. — Раскатистый голос превратился в доверительный шепот. — Могу вам сказать, разумеется, сугубо конфиденциально, что в двух или в трех случаях, аналогичных вашему, я выступал в качестве доверенного лица «бывших» [«бывшие» — так презрительно революционеры называли сторонников королевской власти, связанных с ней положением, титулами и симпатиями], конечно, если за ними не числилось ничего предосудительного. Надеюсь, я слишком добрый республиканец, чтобы помогать другим. Естественно, в упомянутых мною случаях я получал комиссионные, комиссионные в размере трети продажной цены.

Гражданин Бенэ замолк, устремив вопросительный взгляд на бесстрастное лицо стоявшего перед ним молодого человека. Затем облизнул губы бледным языком и вкрадчивым тоном высказал предположение, от которого у Кантэна перехватило дыхание.

— Пять миллионов ливров вполне приемлемая цена за Шавере. — Заметив непритворное смятение собеседника, он снова замолк и улыбнулся. — В нормальные времена стоимость имения была бы именно такой, и стоит ли жаловаться на то, что мы хотим получить ее; при этом нас никто не обязывает принимать во внимание обесценение ассигнаций. Вы понимаете, о чем я говорю. Однако, учитывая это обстоятельство, пять миллионов ливров равны примерно трем тысячам луидоров. Сущий пустяк. Чуть меньше годового дохода с имений в обычное время.

Смятение Кантэна сменилось удивлением, едва он услышал об обмане, маскирующем отвратительную сделку, и о цене, довольно умеренной, если не принимать в расчет, — а Бенэ заявил, что может себе это позволить, — обесценение республиканских денег.

— Если и так, — наконец проговорил он, — где я найду три тысячи луидоров?

Кантэн либо предпочел не вспоминать, что может достать их в Англии, либо решил, что окончание дела нельзя откладывать до тех пор, пока он вернется с требуемой суммой.

— Похоже, вы стеснены в средствах? — Бенэ задумчиво почесал подбородок. — Ах! Жаль, очень жаль. — Он о чем-то размышлял, тихонько мурлыкая себе под нос. — Любопытно, любопытно... Поверьте, я рад служить вам, памятуя бедственное положение, в котором вы оказались. Я ратую не только за закон, но и за справедливость. Но разве справедливо... да-да, разве справедливо было бы лишать меня комиссионных, на которые я вправе рассчитывать? Послушайте, гражданин, у меня к вам дружеское предложение. Но только между нами... вы понимаете. Заплатите мне тысячу луидоров комиссионных с ничтожно малой цены, мною назначенной, и я не стану возражать против ваших притязаний на наследство. Более того, я порекомендую удовлетворить их. Учитывая, насколько это облегчит дело, едва ли вы пожалеете отплатить мне за услугу.

— Разумеется, нет. Но, право, тысячу луидоров мне найти не легче, чем три тысячи, — уклончиво ответил Кантэн.

— Вы уверены? — Гражданин Бенэ прищурил глаза.

— Уверен.

— Возможно, вы ошибаетесь. Недавно мне стало известно, что Шеньеры, кузены покойного маркиза и ваши, находятся в Лондоне и живут в роскоши, ни в чем не испытывая недостатка. Я даже намеревался отдать распоряжение провести расследование относительно тайного источника их средств. Но тут грянули события Термидора, хотя они, по крайней мере до настоящего времени, ни в коей мере не отразились на законах, относящихся к собственности эмигрантов. У меня есть все основания полагать, что доходы с имения Шавере, пусть они и уменьшились, все еще довольно значительны. Именно из них дворецкий Шавере перечислял сумму, необходимую для содержания в Париже покойного маркиза, и пересылал немалые деньги его родственникам в Англию. Если бы не внезапная волна политических послаблений, захлестнувшая страну, этим возмутительным действиям был бы положен конец. Поэтому советую вам посетить своего дворецкого в Шавере. Он предоставит в ваше распоряжение требуемую сумму. Отправляйтесь к нему, друг мой. А я тем временем не стану спешить.

Кантэн не переставал удивляться, слушая, как прохвост-чиновник советует ему именно то, что он сам собирался предпринять.

Бенэ встал, давая понять, что аудиенция окончена.

— Конечно, вы понимаете, что все, о чем мы говорили, должно остаться между нами. Вы здравомыслящий человек, и мне нет нужды добавлять, что малейшая нескромность с вашей стороны вынудит меня забыть о нашей договоренности. Я не могу допустить, чтобы мотивы моих действий были неправильно истолкованы. — Он улыбнулся. — Надеюсь, мы вскоре увидимся снова.

Кантэн поклонился и вышел от чиновного негодяя, испытывая легкий стыд за то, что стал добровольной жертвой беззастенчивого грабителя.

Наутро следующего дня, предварительно удостоверившись, что Ледигьер, чьи советы стали для него еще более необходимы, не вернулся, Кантэн нанял экипаж и с форейтором [...экипаж с форейтором — Форейтор — верховой, сидевший на одной из передних лошадей, заряженных цугом], который объявил, что знает окрестности Анжера, как собственный карман, отправился в свои наследственные владения.

Они выехали из города и по гладкой дороге, вьющейся вдоль берега Майенна, покатили на север. Проехав миль пять, форейтор сообщил, что они въехали на земли Шавере, а еще через пять миль экипаж свернул на дорогу, мягко поднимавшуюся между опустевшими после сбора урожая полями, и вскоре на возвышенности над рекой в лучах августовского солнца вырос замок Шавере — величественное здание времен Людовика XIII [...времен Людовика XIII — т. е. начала XVII в. — периода зарождения классицизма], выстроенные из серого камня, с павильонами под островерхими крышами по бокам.

Экипаж проехал между массивными каменными столбами широких ворот и загрохотал по давно не мощенной аллее, обсаженной ломбардскими тополями. По обеим сторонам аллеи лужайки, заросшие высокой буйной травой, переходили в дубовые и березовые рощи, которые, постепенно густея, образовывали вдали настоящий лес.

Наконец экипаж остановился перед высокими чугунными воротами в серой каменной стене, за которой скрывался двор замка. Форейтор протрубил в рог.

Кантэн вышел из экипажа и, стоя у ворот, окинул взглядом жилище своих предков — величественное, но преданное запустению. Казалось, над замком пронеслось дыхание смерти: окна закрыты ставнями, краска на огромных дверях главного подъезда облупилась.

Видя, что призыв его рожка остался без ответа, форейтор дернул цепь, висевшую у одного из столбов, и тишину нарушил скорбный звон колокола.

Вскоре низкая дверь левого павильона открылась. В ней показалась лохматая мужская голова, и пара бычьих глаз тупо уставилась на незваных гостей. Затем, еле волоча ноги, через порог переступил малый в коротких мешковатых штанах и с голыми до колен ногами, которые заканчивались деревянными башмаками. Громко стуча подошвами, он медленно двинулся по заросшему травой булыжному двору и, подойдя ближе, осмотрел пришельцев все тем же тупым взглядом затравленного животного.

— Что вам нужно? — спросил он глухим гортанным голосом.

Повинуясь инстинкту, Кантэн чуть было не назвался маркизом де Шавере и не потребовал немедленно открыть ворота. Но, вспомнив, что во Франции нет больше никаких маркизов, попросил позвать гражданина Лафона.